Эллери Квин - Кот со многими хвостами Страница 26

Я не собираюсь произносить речь. Мы собрались здесь не для этого. Я хочу всего лишь задать несколько вопросов от имени всех жителей Нью-Йорка.

Мистер мэр, какой-то псих убивает людей направо и налево. Прошло четыре месяца с тех пор, как Кот вышел на охоту, и он по-прежнему на свободе. Допустим, вы не можете его поймать. Но какая защита нам обеспечена? Я ничего не имею против нашей полиции. Они так же усердно трудятся, как и мы все. Но жители Нью-Йорка спрашивают вас: какие меры принимает наша полиция?

В зале стал подниматься ропот, напоминающий отдаленный раскат грома, на который отозвался такой же ропот снаружи. В здании и на окружающих улицах полицейские нервно стиснули в руках дубинки и сомкнули ряды, а на трибуне мэр и комиссар слегка побледнели.

— Мы все — до последнего мужчины и женщины — против того, чтобы брать на себя исполнение закона, — продолжал Фрэнкбернер, и в его голосе послышались звенящие нотки. — Но мы спрашиваем вас, мистер мэр, что нам остается делать? Этим вечером моя жена или мать может почувствовать, как шелковый шнур затягивается на ее шее, а полиция подоспеет тогда, когда останется только договариваться о похоронах.

Мистер мэр, мы пригласили вас сюда и просим рассказать нам, как вы и полицейские власти намереваетесь обеспечить нам защиту, которую мы пока не ощущаем.

Леди и джентльмены, слово предоставляется мэру Нью-Йорка.

Мэр говорил долго, спокойным и дружелюбным голосом, вовсю используя свое обаяние и глубокое знание психологии ньюйоркцев. Он описал всю историю полицейского управления города, его рост, гигантскую организацию, которая включает восемнадцать тысяч мужчин и женщин, охраняющих закон и порядок. Мэр представил обнадеживающую статистику раскрытых убийств. Он углубился в юридические и социальные аспекты самосуда и линчевания, являющих собой угрозу всем демократическим институтам и служащих, несмотря на все разговоры о высоких целях, торжеству беззакония и удовлетворению низменных инстинктов подонков общества. Мэр указал на то, что насилие порождает насилие, которое приводит к военному вмешательству, трибуналам и подавлению гражданских свобод — верной дороге к фашизму и тоталитаризму.

— И все это из-за того, — добавил он, — что мы пока не в состоянии найти одного маньяка-убийцу в городе, где живет семь с половиной миллионов человек.

Но речь мэра, несмотря на все ее благоразумие, не смогла пробудить в публике тех откликов, по которым ветераны митингов и собраний определяют успех или неудачу своих выступлений. Люди просто молча слушали — кто сидя, кто стоя. Они представляли собой единый организм, подчиненный одной цели, ожидающий главного слова, которое послужит толчком для того, чтобы дать волю своим чувствам.

Мэр знал это — его голос зазвучал напряженно.

Чиновники также это понимали — они перешептывались с деланной беспечностью, помня о телекамерах.

Наконец мэр попросил комиссара полиции дать отчет об уже принятых и планируемых специальных мерах для ареста Кота.

Когда комиссар приблизился к трибуне, Эллери поднялся со своего места среди слушателей и пошел по центральному проходу к местам прессы, попутно изучая лица сидящих, и заметил Джимми Маккелла.

Джимми изогнулся на стуле, глядя на девушку, сидящую через три ряда позади него. Девушка, это была Селеста Филлипс, смотрела на комиссара, который начал говорить.

Эллери не мог сказать, что именно заставило его держаться поблизости. Возможно, какое-то предчувствие, а может быть, просто знакомые лица.

Он присел на корточки в проходе возле ряда Селесты.

Ему было не по себе. В атмосфере «Метрополь-Холла» присутствовало нечто, вызывающее у него тревогу. Эллери видел, что остальные также испытывают беспокойство — что-то вроде массовой самоинтоксикации. Люди словно дышали собственным ядом.

Внезапно он понял, что это за яд.

Страх — вот что сковывало собравшихся в зале, вот то, чем они дышали.

Терпение, спокойствие, пассивность были всего лишь сдерживаемым страхом.

Люди не слушали голос человека на трибуне — они прислушивались к внутреннему голосу страха.

— КОТ!

Это прозвучало, когда комиссар сделал паузу, переворачивая страницы своих заметок. Он посмотрел в зал.

Мэр и доктор Казалис приподнялись с мест. Двадцать тысяч голов разом повернулись. Это был истошный женский вопль. Группа мужчин начала пробираться, размахивая руками, расталкивая слушателей, стоящих позади.

— Заставьте эту женщину замол... — сердито начал комиссар.

— КОТ!

По залу прокатился гул. С места, вытянув шею, поднялся мужчина. За ним последовала женщина. Потом пара и целая группа.

— Леди и джентльмены, пожалуйста, сядьте! Это просто истери...

— КОТ!

— Прошу вас! — Мэр присоединился к комиссару на трибуне.

Люди бежали по боковым проходам. В конце зала в проходах началась давка.

— КОТ!

Сверху донесся сдавленный мужской голос:

— Займите ваши места! Полиция! Полицейские тут же появились среди публики. Потасовка у задней стены распространилась на центральный проход.

— КОТ!

Теперь визжала дюжина женщин.

— ОН ЗДЕСЬ!

Эти слова ударили публику, точно камень зеркало. Трещины побежали во все стороны. Мужчины пробирались через ряды, работая кулаками. Полиция исчезла. Крики слышались повсюду. «Метрополь-Холл» шумел, как водопад, заглушающий любые членораздельные звуки.

На помосте мэр, Фрэнкбернер и комиссар кричали в микрофоны, отпихивая друг друга. Их голоса терялись в общем реве.

В проходах продолжалась свалка. Публика с боем рвалась к дверям.

На балконе треснули перила, и мужчина свалился в партер. Люди бежали с балкона по лестницам. Некоторые падали и исчезали. У запасных выходов завязались драки.

Внезапно масса народу вырвалась на улицы, смешавшись с оцепеневшими от ужаса тысячами людей, стоящих снаружи, и превратив пространство вокруг «Метрополь-Холла» в гигантский кипящий котел. Его содержимое выплеснулось на полицейские кордоны, захлестывая людей, лошадей, автомобили, и хлынуло в город по всем направлениям, к Бродвею и Девятой авеню, сметая все на своем пути.

Когда началась паника, Эллери прокричал имя Джимми Маккелла и указал ему на окаменевшую от страха Селесту, пытаясь пробиться сквозь стену человеческой плоти, отбрасывающую его назад. Ему удалось вскочить на сиденье, откуда он видел, как Джимми прорвался через три ряда к испуганной девушке и схватил ее за руку. После этого обоих поглотила толпа, и Эллери потерял их из виду.

Теперь он изо всех сил старался не свалиться с сиденья на пол.

Спустя долгое время Эллери нашел отца, помогающего мэру и комиссару руководить спасательной операцией. Они едва успели обменяться несколькими словами. Оба были без шляп, в изорванной одежде, покрыты синяками и кровоточащими ссадинами, у пиджака инспектора не хватало одного рукава. Нет, он не видел ни Маккелла, ни Селесту, ни доктора Казалиса. Его глаза скользнули по аккуратному неподвижному ряду трупов. Потом инспектора позвали, и Эллери вернулся в зал оказывать помощь пострадавшим. Он присоединился к импровизированной армии спасения, состоящей из полицейских, пожарных, врачей, сотрудников Красного Креста, добровольцев с улиц. Сирены продолжали выть, заглушая стоны раненых.

О других ужасах поведали репортеры. Толпа разбила несколько витрин магазинов на улицах между Восьмой авеню и Бродвеем. Хулиганы и воры мгновенно приступили к грабежам. Посторонние, пытавшиеся вмешаться, были избиты, лавочники подверглись нападениям, некоторые получили ножевые ранения. Ситуация угрожала окончательно выйти из-под контроля, когда на Бродвей хлынула публика из театров, что усилило хаос. Отели заперли все двери. Но полиция двинула в толпу патрульные машины, а конные полицейские постепенно задержали зачинщиков беспорядков. Однако сотни магазинов вплоть до Сорок второй улицы были разграблены, витрины разбиты. Больницы были переполнены пострадавшими, и их укладывали в коридорах; пункты Красного Креста по оказанию первой помощи организовали по всему району Таймс-сквер. Машины «Скорой помощи» сновали взад-вперед, развозя раненых даже в госпиталь Фордема далеко на севере. «Линди», «Тутс Шор», «Джек Демпси», другие рестораны района обслуживали спасателей кофе и сандвичами.

Без четверти пять утра адвокат Эвартс Джоунс передал следующее заявление для прессы:

Я уполномочен Джеромом К. Фрэнкбернером, председателем сегодняшнего злополучного собрания, и центральным комитетом так называемого КОТ города Нью-Йорка сообщить, что все подобные организации будут немедленно распущены, а деятельность гражданских патрулей — прекращена.

Мистер Фрэнкбернер и комитет от имени всех граждан, объединившихся в это опрометчиво созданное, хотя и задуманное с добрыми намерениями народное движение, выражают глубокую скорбь и величайшее сожаление о том, что произошло в «Метрополь-Холле» вчера вечером».