Агата Кристи - Занавес. Последнее дело Пуаро Страница 27

– Мне кажется, сэр, что он должен показаться врачу.

Я помчался к Пуаро, который весьма энергично отверг это предложение. Мне подумалось, что это не похоже на него. По моему мнению, он всегда слишком уж носился со своим здоровьем. Опасался сквозняков, укутывал шею шелком и шерстью, смертельно боялся промочить ноги и при малейшем намеке на простуду измерял температуру и укладывался в постель. «Потому что иначе это может для меня кончиться fluxion de poitrine!»[30] При самых пустяковых недомоганиях, как мне было известно, он сразу же обращался к врачу.

А теперь, когда он действительно болен, все переменилось.

Впрочем, возможно, именно в этом-то дело. Прежние болезни были пустячными. А теперь, когда он серьезно заболел, то, наверно, боялся это признать и поверить в реальность болезни. Он не придавал значения недугу только лишь из страха перед ним.

В ответ на мои увещевания Пуаро с горечью воскликнул:

– Но я же консультировался с врачами! И не с одним, а с многими. Я был у Блэнка и Дэша (имена двух специалистов) – и что же они сделали? Послали меня в Египет, где мне сразу же стало гораздо хуже. Я также был у Р…

Я знал, что Р. – кардиолог.

– И что же он сказал? – поспешно спросил я.

Пуаро вдруг искоса взглянул на меня – и сердце мое ушло в пятки.

Он спокойно ответил:

– Он сделал для меня все, что только возможно. Прописал лечение, у меня всегда под рукой необходимые лекарства. А больше ничего сделать нельзя. Итак, как видите, Гастингс, бесполезно приглашать ко мне врачей. Машина изнашивается, mon ami. Увы, нельзя, как в автомобиле, поставить новый мотор и продолжать носиться с прежней скоростью.

– Но послушайте, Пуаро, ведь должно быть что-нибудь такое. Куртис…

Пуаро отрывисто переспросил:

– Куртис?

– Да, он пришел ко мне. Он был расстроен. У вас был приступ…

Пуаро кивнул с кротким видом.

– Да, да. Иногда тяжело наблюдать за этими приступами. Думаю, Куртис не привык такое видеть.

– Вы действительно не хотите показаться врачу?

– Это бесполезно, мой друг.

Он говорил очень мягко, но решительно. И снова сердце мое болезненно сжалось. Пуаро улыбнулся мне и сказал:

– Это будет мое последнее дело, Гастингс. А также мое самое интересное дело – и мой самый интересный преступник. Потому что у X совершенный, потрясающий метод, которым невольно восхищаешься. Пока что, mon cher, ЭТОТ X действовал с таким блеском, что обвел меня вокруг пальца – меня, Эркюля Пуаро! Он развернул такую наступательную операцию, которую я не могу отразить.

– Если бы у вас было прежнее здоровье… – принялся утешать его я.

Этого не следовало говорить. Эркюль Пуаро немедленно впал в ярость.

– Боже мой! Неужели я должен вам повторить тридцать шесть раз, а потом еще тридцать шесть, что тут не требуются физические усилия? Нужно только думать!

– Ну да… конечно… да, вы это можете хорошо делать.

– Хорошо? Я могу это делать превосходно. Мои члены парализованы, мое сердце играет со мной злые шутки, но мой мозг, Гастингс, – да, мой мозг работает как прежде. Он все еще в полном порядке, мой мозг!

– Это прекрасно, – попытался я его успокоить.

Но когда я медленно спускался по лестнице, то думал про себя, что мозг Пуаро теперь не так уж быстро справляется со своей задачей. Вначале чуть не погибла миссис Латтрелл, теперь умерла миссис Франклин. А что мы предприняли, чтобы этому помешать? Практически ничего.

На следующий день Пуаро мне сказал:

– Вы предложили, Гастингс, чтобы я проконсультировался с врачом.

– Да, – ухватился я за его слова. – Мне было бы гораздо спокойнее, если бы вы это сделали.

– Eh bien, я согласен. Я покажусь Франклину.

– Франклину? – переспросил я с сомнением.

– Но он же доктор, не так ли?

– Да, но… он в основном занимается исследованиями.

– Несомненно. Полагаю, он бы не добился успеха как практикующий врач. У него нет соответствующего подхода к больным. Однако он обладает высокой квалификацией. В общем, как говорят в фильмах, «этот парень знает свое дело лучше многих».

Я по-прежнему оставался при своем мнении. Хотя я не сомневался в способностях Франклина, меня всегда удивляло, что его совершенно не интересуют болезни. Возможно, это ценное качество для исследователя, но больному, которого он взялся бы лечить, от этого не легче.

Однако со стороны Пуаро это была уступка, и надо было ею воспользоваться. Поскольку у Пуаро здесь не было своего врача, Франклин охотно согласился его осмотреть. Однако пояснил, что, если требуется длительное лечение, нужно вызвать местного врача. У него самого нет возможности регулярно наблюдать больного.

Франклин провел много времени с Пуаро. Я поджидал его. Когда доктор наконец вышел, я увлек его в свою комнату и прикрыл дверь.

– Ну что? – с тревогой спросил я.

Франклин задумчиво ответил:

– Он выдающийся человек.

– Ах да, конечно… – Я отмел этот очевидный факт. – Но как его здоровье?

– О! Его здоровье? – Казалось, Франклин был весьма удивлен, словно я упомянул о чем-то совершенно незначительном. – О! Конечно, здоровье у него никудышное.

Мне показалось, что это вовсе не похоже на профессиональное мнение врача. Однако я слышал от Джудит, что Франклин в свое время был одним из самых блестящих студентов.

– Насколько он плох? – обеспокоенно осведомился я.

Доктор Франклин бросил на меня быстрый взгляд.

– Вы хотите знать?

– Конечно.

О чем думает этот дурак?

Он словно прочел мои мысли и сказал:

– Большинство людей не хотят знать правду. Им нужен утешительный сиропчик. Им нужна надежда. Нужно позолотить для них пилюлю. Конечно, бывают поразительные случаи выздоровления. Но с Пуаро дело обстоит иначе.

– Вы хотите сказать… – Холодная рука снова сжала мое сердце.

Франклин кивнул.

– О да, он обречен. И это произойдет довольно скоро, должен вас предупредить. Я бы не говорил вам этого, если бы он сам мне не разрешил.

– Значит… он знает.

– Да, знает, – ответил Франклин. – Его сердце может остановиться в любой момент. Конечно, нельзя сказать точно, когда именно. – Он помолчал, затем медленно заговорил: – С его слов я понял, что он беспокоится о том, чтобы завершить какое-то дело, начатое им, как он сказал. Вы об этом знаете?

– Да, знаю.

Франклин окинул меня заинтересованным взглядом.

– Он хочет быть уверенным, что закончит работу.

Интересно, имеет ли Джон Франклин представление о том, что это за работа?

Он проговорил, взвешивая каждое слово:

– Надеюсь, ему это удастся. Судя по тому, что он сказал, это очень важно для него. – Помолчав, Франклин добавил: – У него методичный ум.

Я спросил с беспокойством:

– Нельзя ли что-нибудь сделать – что-нибудь в плане лечения…

Франклин покачал головой.

– Ничего не поделаешь. У него есть ампулы с амилнитратом, который нужно принять, когда он чувствует приближение приступа. – Затем доктор Франклин сказал довольно любопытную вещь: – У него великое почтение к человеческой жизни, не так ли?

– Да, полагаю, что так.

Как часто я слышал от Пуаро: «Я не одобряю убийство». Это сдержанное высказывание, столь чопорно сформулированное, всегда будило мое воображение.

Франклин продолжал:

– В этом разница между нами. У меня нет этого почтения!..

Я с любопытством взглянул на доктора. Он, чуть усмехнувшись, кивнул.

– Да, это так. Поскольку в любом случае все кончается смертью, то какая разница, придет ли она рано или поздно? Это не имеет значения.

– Тогда что же заставило вас стать врачом, если у вас подобные взгляды? – с негодованием осведомился я.

– О, мой дорогой, роль медицины не в том, чтобы помочь избежать конца, а значительно в большем – усовершенствовать живое существо. Если умирает здоровый человек, это не имеет значения – особого значения. Если же умирает слабоумный – кретин, – это хорошо. Но если благодаря научному открытию этому кретину подсаживают нужную железу и, таким образом преодолев недостаточность щитовидной железы, превращают его в нормального, здорового человека, по-моему, это гораздо важнее.

Я взглянул на Франклина с большим интересом. Я по-прежнему вряд ли обратился бы к доктору Франклину, если бы заболел гриппом, но отдавал должное его пламенной искренности и подлинной силе духа. После смерти жены в нем произошла перемена. Он не предавался скорби, общепринятой в подобных обстоятельствах. Напротив, Франклин казался более оживленным, менее рассеянным и прямо-таки искрился энергией.

Он отрывисто произнес, нарушив ход моих мыслей:

– Вы с Джудит не очень-то похожи, не так ли?

– Да, полагаю, не очень.

– Она похожа на мать?

Я подумал, затем покачал головой.

– Не совсем. Моя жена была веселой, любила посмеяться. Она не принимала ничего всерьез и пыталась сделать меня таким же. Правда, боюсь, без особого успеха.