Эллен Вуд - Не только Холмс. Детектив времен Конан Дойла (Антология викторианской детективной новеллы). Страница 27

— Ага, это была важная улика, и она заставила вас немедленно углядеть связь между Мюрреем и младшим Ли.

— Вот именно, к тому же это послужило бесспорным доказательством того, что Ли лжет, утверждая, будто в этих краях недавно, и подтверждало мое наблюдение: в его речи нет никакого северного акцента. Впрочем, в его манерах и поведении хватало и других весьма подозрительных неувязок. К примеру, он выдавал себя за профессионального репортера, а руки у него заскорузлые и огрубелые — типичные руки механика. Он заявил, что питает пристрастие к литературе, однако Теннисон у него в кармане был совершенно новенький, частично с неразрезанными страницами и никоим образом не напоминал зачитанный томик любителя изящной словесности. Ну и наконец, когда он безуспешно пытался спрятать мой ключ в карман жилета, я заметила, что карман был уже занят мотком электрического провода, кончик которого высовывался наружу. Для электрика такой шнур — вещь обычная, Ли мог почти машинально сунуть его в карман, но ни газетчику, ни журналисту провод ни к чему.

— Точно-точно. И без сомнений, этот обрывок электрического шнура навел вас на мысль о единственном доме в округе, который освещается электричеством, а также предположить, что электрик обратит свои таланты именно в этом направлении. А теперь скажите, что на этой стадии расследования заставило вас телеграммой уведомить инспектора Ганнинга об использовании вами невидимых чернил?

— Это была просто-напросто предосторожность, я не стала бы пускать их в ход, если бы увидела иные безопасные методы сообщения. Я чувствовала, что меня со всех сторон окружают шпионы, и не могла предсказать, какая возникнет ситуация. Пожалуй, мне не приходилось ранее вести столь сложную игру. Во время нашей прогулки и разговора с молодым человеком на холме мне стало совершенно ясно: чтобы успешно выполнить свою роль, мне необходимо усыпить бдительность шайки и притвориться, будто я попалась в расставленную ими ловушку. Я видела, как упорно меня заставляют обратить внимание на Вуттон-холл. Поэтому я притворилась, что мои подозрения устремлены именно в ту сторону, и позволила злоумышленникам льстить себя надеждой, будто они обвели меня вокруг пальца.

— Ха-ха! Вот это здорово — вы от платили им той же монетой. Чудесная идея — заставить юного мошенника самого доставить письмо, которое его же вместе с дружками засадит за решетку! А он еще посмеивался в кулак и думал, что вас одурачил. Ха-ха-ха!

И стены конторы задрожали от раскатов смеха мистера Дайера.

— Во всем этом деле мне жалко только бедную сестру Анну, — с состраданием в голосе заметила Лавди. — И все же надеюсь, учитывая все обстоятельства, что ей будет не так уж плохо в общине, где единственный закон — принципы христианства, а не религиозные истерики.

ИЗРАЭЛЬ ЗАНГВИЛЛ

1864–1926

Перевод и вступление Анны Родионовой

Израэль Зангвилл, подданный Ее Величества, был сыном польских эмигрантов. В 1880 году он окончил бесплатную еврейскую школу, позже получил степень бакалавра гуманитарных наук в Лондонском университете. Работал учителем, занимался журналистикой, основал сатирическую газету «Ариэль», участвовал в шестом и седьмом конгрессах сионистов и предлагал образовать государство Израиль на территории Уганды, Ливии, Канады или Австралии. Дружил с Гербертом Уэллсом и Джеромом К. Джеромом, был постоянным автором журнала «Айдлер».

Литературную репутацию Зангвилла составили в основном произведения, посвященные еврейской тематике: романы «Дети гетто» и «Повелитель нищих», серии очерков «Мечтатели гетто», «Комедии гетто», «Трагедии гетто» широко обсуждались в печати и переводились на иностранные языки (нам известно о существовании французских, немецких, идиш и русских переводов).

Огромной популярностью пользовалась его пьеса «Плавильный котел» — на премьере в Вашингтоне, состоявшейся в 1909 году, президент Теодор Рузвельт выкрикнул, перегнувшись через перила ложи: «Отличная пьеса, мистер Зангвилл! Отличная пьеса!»

Как публицист Зангвилл отстаивал идеи пацифизма и поддерживал суфражистское движение. Его жена, Эдит Айртон, была писательницей и феминисткой, а сын Оливер стал знаменитым психологом.

Нельзя, однако, недооценивать вклад Зангвилла и в развитие детективного жанра. Так, в романе «Загадочное происшествие на Биг Боу» он довел до совершенства такую его разновидность, как «тайна запертой комнаты»: преступление совершается в комнате, запертой изнутри, и сыщик должен не только вычислить преступника, но и объяснить, каким образом было совершено преступление. В предисловии к этому роману Зангвилл сформулировал, пожалуй, главный принцип детектива: «Непременное условие хорошей загадки — читатель одновременно и может и не может разгадать ее самостоятельно; авторское решение должно его удовлетворить».

Рассказ «Обманутая виселица» был впервые опубликован в 1893 году в журнале «Айдлер».

Israel Zangwill. Cheating the Gallows. — The Idler Magazine, 1893.

ИЗРАЭЛЬ ЗАНГВИЛЛ

ОБМАНУТАЯ ВИСЕЛИЦА

НЕОБЫЧНАЯ ПАРОЧКА

Чем меньше муж и жена похожи друг на друга, тем счастливее их брак. Наверное, согласно тому же закону природы вполне уживаются люди, снимающие пополам квартиру, ведь они имеют меж собою столь мало общего: литератор делит кров с распорядителем аукциона, а студент-медик — с биржевым клерком. Так каждому удается избежать разговоров о делах в часы досуга, а заодно расширить свой кругозор благодаря компаньону.

Едва ли можно было вообразить себе более странную пару, нежели Том Питере и Эверард Дж. Роксдал — даже имена обличали их несхожесть.

У них не было ничего общего, кроме спальни и гостиной. Для квартирной хозяйки, почтенной миссис Сикон род занятий Тома Питерса оставался загадкой, однако все знали, что Роксдал — управляющий Городским и Пригородным банком; оставалось только недоумевать, чего ради банковский служащий соседствует со столь подозрительным типом, который курит глиняную трубку и пьет виски с содовой по вечерам, если проводит их дома. Роксдал был настолько же элегантен и осанист, насколько его компаньон несуразен и сутул, ни когда не курил и ограничивался стаканом красного вина в обед.

Можно жить с кем-то под одной крышей и очень редко встречаться Обычно человек живет собствен ной жизнью, имея свой круг друзей и развлечений, так что не видится с соседом неделями. Наверно, поэтому такие союзы зачастую гораздо более прочны, нежели брачные: семейные узы натянуты куда туже и скорее ранят, чем соединяют. Однако, столь разные во внешнем облике и привычках, Питере и Роксдал нередко завтракали вместе и сходились в том, что ночевать следует дома.

Что до остального, Питере искал развлечения в компании журналистов и часто посещал дискуссионные клубы, где высказывал самые радикальные воззрения, тогда как Роксдал хаживал в гораздо более респектабельные дома и фактически был помолвлен с очаровательной Кларой Ньюэлл, единственной дочерью отошедшего от дел вдового зерноторговца.

Естественно, ухаживание за Кларой отнимало много времени; иногда расфранченный Роксдал уезжал в театр со своей невестой, в то время как Питере оставался дома в засаленном халате и разношенных шлепанцах. Миссис Сикон одобряла джентльменов, носящих вечерние костюмы, и позволяла себе нелестные для Пи-терса сравнения, несмотря на то что последний доставлял ей неизмеримо меньше хлопот. Именно Питере первым поселился в комнатах и так искренне восхищался видом на Темзу, открывавшимся из окна спальни, что миссис Сикон рискнула запросить на четверть больше, чем намеревалась. Вскоре ей, однако, пришлось вернуться к первоначальной цене: Роксдал осмотрел комнаты и огорошил ее, заявив, что жилье имеет многочисленные недостатки. Он сказал, что первый этаж отнюдь не является преимуществом, так как отсюда слышнее шум улицы — фактически даже двух улиц, поскольку дом к тому же еще и угловой. Роксдал и в дальнейшем обнаружил исключительную взыскательность: по его мнению, рубашки никогда не были достаточно накрахмалены, а ботинки — достаточно вычищены. Том Питере, не любивший туго накрахмаленных сорочек, напротив, казался всегда всем довольным и потому не вызывал уважения у квартирной хозяйки. Он носил рубашки в голубую клетку и пренебрегал галстуком даже по воскресеньям.

В церковь он не ходил, предпочитая спать, пока Роксдал не вернется со службы, и даже после этого его трудно было поднять с кровати и заставить поторопиться с утренним туалетом. Часто в полуденное время обед уже дымился на столе, а Питере еще дымил трубкой в постели; Роксдал просовывал голову в дверь между спальней и столовой и уговаривал друга стряхнуть полуденную дрему, угрожая сесть за стол без него, пока обед не простыл.