Энтони Беркли - Второй выстрел Страница 27

— А полиция знает? — спросил я потом.

— Вряд ли. Думаю, Поль не собирается об этом говорить, чтобы не возник неприятный вопрос относительно того, почему они были вместе. Нет никакой необходимости, как вы понимаете, сейчас ворошить этот скандал, по крайней мере вовлекать в него полицию."

— Ну, разумеется, — сказал я, возможно, с большим сарказмом, чем следовало бы в подобных обстоятельствах, полиции, конечно, необходимо знать о моих предполагаемых, но на самом деле несуществующих мотивах для убийства Скотт-Дейвиса, зато о вполне реальных мотивах де Равеля ей сообщать совершенно ни к чему.

— Но если де Равель не мог его застрелить?

— Мы исходим только из слов его жены, — с сарказмом заметил я. Сейчас я готов признать, что мне, пожалуй, не следовало делать подобных комментариев, но читатель должен помнить, что все это время я находился в отчаянном положении утопающего, хватающегося за соломинку.

Лицо Джона приняло одно из его самых упрямых выражений.

— А вот я, например, готов верить ее слову. Кстати, я полагал, Сирил, что все сказанное сейчас останется между нами. Я доверил вам чужой секрет, просто потому что думал, что в создавшемся положении эта информация может оказаться для вас полезной.

— Само собой, — ответил я довольно натянуто, — вы можете не беспокоиться, я не собираюсь ничего разглашать.

Я даже не стал подчеркивать, что, в то время как он с готовностью принимал на веру слова миссис де Равель, моим словам он отказывался верить. При других обстоятельствах я счел бы это в высшей степени оскорбительным.

Впрочем, я больше и не пытался отстаивать перед ним свого невиновность. Казалось, что каким-то чудовищным образом мы пришли к молчаливому соглашению о том, что ответственность за смерть Скотт-Дейвиса лежала на мне, и, поскольку дальнейшее отрицание не имело бы большего веса, чем прежде, я счел ниже своего достоинства продолжать что-то доказывать.

Вместо этого я спросил:

— Где же они были? У бассейна или…

— У бассейна, — лаконично ответил Джон. — Знаете, мне пора идти. Я обещал зайти к инспектору после обеда.

Я кивнул, спешно обдумывая все услышанное.

Кажется, я еще не перечислял те места, где должны были находиться участники нашего спектакля после сцены убийства и куда они на самом деле (или предположительно) отправились после того, как Эрик Скотт-Дейвис и я отыграли свою партию. Учитывая последующие события, этот аспект приобретает большое значение, поэтому лучше было немедленно его прояснить. Конечно, инспектор должен был располагать этой информацией.

Как я уже упоминал, все должны были разойтись по одному, чтобы никто из участников не мог предоставить алиби другому и тем помочь нашим "детективам". Еще буквально несколько минут назад я был уверен, что все так и сделали, и поэтому когда на смену фальшивой смерти пришла настоящая, эта задуманная в шутку помеха стала вполне реальной. Итак, по сценарию было предусмотрено следующее: де Равель должен был находиться у бассейна, упражняясь в нырянии — ему это на удивление хорошо удавалось, миссис де Равель должна была загорать в укрытии образованном кольцом густого кустарника и молодых деревьев, которое Джон специально высадил для этой цели на склоне над бассейном. Аморель, предположительно, должна была лежать с книгой на подстилке по другую сторону дома, в зарослях папоротника и дрока, откуда открывался вид на море; это место было известно как Вересковое поле. Джон должен был бродить где-нибудь по лесу с ружьем, двигаясь по направлению к низине и выискивая кроликов, Эльза Верити должна была собирать колокольчики в лесу, а Этель должна была направляться к ней, но по дороге наткнуться на труп и поднять тревогу, как я уже говорил.

Чтобы прояснить ситуацию, я старательно нарисовал примерную карту этой части Минтон-Дипс, отмечая на ней точки, в которых предположительно должны были находиться (а не находились на самом деле, как позже выяснилось) участники спектакля в момент второго выстрела, ставшего, по всей вероятности, роковым. На моем плане было видно, что, включая дом, где находилась Этель, и исключая Джона, вокруг места трагедии образовывался полукруг диаметром около полумили. В качестве предполагаемой позиции Джона я пометил то место, где, по его собственным словам, он разрядил свое ружье в воздух.

Вкратце скажу, что вечером я оставил наконец свои мучительные и бесплодные поиски истины и приступил к этой рукописи. Оказалось, что попытка точно и беспристрастно восстановить события, которые привели к смерти Эрика Скотт-Дейвиса, замечательным образом снимает и стресс, и умственное напряжение.

Хочу заметить, что, если эта попытка оказалась удачной, читатель уже на этой стадии повествования, верно, догадался, чей палец нажал на смертоносный курок. По крайней мере, перечитав написанное, я заключил, что такой вывод напрашивается из моего рассказа сам собой. Хотя, справедливости ради, надо признать, что это лишу спустя значительное время после тех событий, и поскольку мне уже известна личность человека, избавившею мир от Скотт-Дейвиса (слово "убийца" явно не подходит для того, кто совершил столь благое дело), возможно, истина видится мне яснее. Если не считать короткий перерыв на чай, который я постарался по возможности сделать еще короче, я буквально не разгибаясь работал над рукописью, пока не пришло время переодеваться к ужину. В своем рассказе я строго придерживался фактических событий, не позволяя своим мыслям блуждать среди домыслов.

Джон, очевидно, был все еще занят беседой с инспектором, поскольку так и не спустился к чаю, и я не видел его со времени нашего послеобеденного разговора. Естественно, во время ужина никто не касался темы, которая волновала меня больше всего, но, когда женщины удалились, де Равель, как и в прошлый раз, извинился и ушел, предварительно просверлив меня испепеляющим взглядом — совершенно незаслуженным. Теперь я смог наконец выспросить у Джона все, что ему было известно о ходе расследования.

Ничего ободряющего я не услышал. Несмотря на все усилия Джона, полиция, кажется, все-таки прознала о том, что я будто бы испытывал интерес к Эльзе и даже имел на нее серьезные виды, и была расположена отнестись к этому очень серьезно. Джона уже расспросили по этому поводу, и хотя он сделал все возможное, чтобы отвести от меня подозрения, инспектор лишь с сомнением качал головой. Информация поступила от горничных, которых он допрашивал тем же утром. Мы редко отдаем себе отчет, с какой невероятной скоростью все, что происходит в гостиной, становится известно на кухне.

Что еще хуже, инспектор разнюхал даже про инцидент в бассейне. Опять же от горничных он узнал, что в ту ночь я вернулся в дом в мокрой одежде, и мне пришлось переодеваться, а все остальные подробности он выудил — у кого бы вы думали? — у Эльзы Верити. Джон стал еще мрачнее обычного, рассказывая мне, с какой готовностью инспектор ухватился за эту историю как за возможный мотив, подвигнувший меня разделаться с Эриком.

Что касается беседы с Эльзой, Этель уже упоминала за обедом, что она состоялась, но я тогда не придал этому большого значения. Джон рассказал, что инспектор вежливо, но твердо настоял на необходимости поговорить с ней, в противном случае Эльза должна была предоставить справку от врача о том, что это невозможно по медицинским показаниям. Поскольку таких показаний в действительности не существовало, и Этель хорошо это знала, хотя и держала девушку в постели, она была вынуждена уступить полиции, однако настояла, чтобы беседа состоялась в спальне Эльзы, в ее присутствии. Инспектор, не задумываясь, принял это условие, и в результате Этель вынуждена была молча сидеть и слушать, как простодушная девица дает показания, губительные для меня. Потому что, в конце концов, вряд ли можно обвинять бедняжку в том, что она угодила в хитроумные ловушки, расставленные полицией. Не ведая, что подозрение пало на меня, она, естественно, и не могла отдавать себе отчета, какие плачевные последствия могут иметь ее откровения о соперничестве между мной и Эриком за ее общество и о том, к чему оно привело в тот вечер.

— Значит, вы считаете, — решил уточнить я, — что сегодняшнее расследование только ухудшило мое положение?

— Черт побери, — расстроенно проговорил Джон, — в этом нет сомнений. Даже и думать нечего. Послушайте, Сирил, хватит изображать из себя Дон Кихота, спуститесь наконец на землю. Завтра же отправьте телеграмму своему адвокату.

Но я лишь покачал головой — этого я делать по-прежнему не собирался. Причиной тому были не мои подозрения о причастности де Равелей к смерти Эрика: хоть я по-прежнему намеревался доказать свою невиновность, не предоставляя доказательств вины кого-то другого, в отношении де Равелей это уже не имело значения — у них было взаимное алиби. На самом деле мне бы не следовало больше препятствовать тому, чтобы история с изменой выплыла наружу (в конце концов, на одной чашке весов была чужая репутация, а на другой моя жизнь), тогда полиция осознала бы, что существуют и другие мотивы для убийства Скотт-Дейвиса, по сравнению с которыми мои кажутся детской игрой. Но, в любом случае, привлекать к делу моего собственного адвоката… пет! Я не мог отделаться от мысли, что он может обнаружить не только то, что мне хотелось бы (то есть убедительные доказательства моей непричастности к второму выстрелу, ставшему, как установила полиция, фатальным для Эрика), но и многое другое, что только усугубит мое положение.