Гэл Годфри - Дьявольский эликсир Страница 27

Все видели, что происходило что-то необычайное. Августа давилась, кашляла, хрипела, бледнела, багровела, покрывалась сыпью, которая мгновенно пропадала. Казалась, она с каждой минутой становилась старше на месяц. Коклюши, родимчики[15], корь, и тому подобное проносились над ней с быстротой молнии. Она снова преодолевала многотрудный, но на этот раз быстрый путь к зрелости. В зале все как один встали. Заседание было прервано. Члены суда поднялись на скамейки. Растерянный председатель, ошеломленный неожиданным поворотом дела, вытирал очки с выражением человека, который видит конец света.

Женщины, приставленные к детям, окаменели от страха и пальцем не смели прикоснуться к чудесному существу. Первой опомнилась нянька. В ней пробудилось чувство приличия, и, сняв свою длинную накидку, она закутала в нее уже изрядно повзрослевшего ребенка, с каждой секундой все больше выраставшего из своего платья.

— О, говори, Августа, говори, если можешь! — взмолилась Прюденс.

— Разве ты не видишь, что я стараюсь? — внезапно отозвалась Августа звонким детским фальцетом. — Конечно, то, что ты говорила, сущая правда, хотя ты, как обычно, наговорила много такого, о чем могла бы и умолчать. Я приняла слишком большую дозу этого гнусного снадобья, но теперь его действие проходит. Я, как вы все, вероятно, заметили, чувствую себя очень дурно и прошу сейчас же меня отсюда увезти, так как пребываю в чрезвычайно неприятном для дамы положении. Позовите извозчика! Чего только я не натерпелась, пока находилась в лапах у этой негодяйки!

Председатель побледнел. Салли Браун забилась в дальний угол скамьи подсудимых и с исказившимся лицом слушала свою быстро развивающуюся протеже. Под нянькиным широким плащом формы Августы раздавались и в ширину, и в длину; она росла, как тыква под плащом восточного фокусника.

— Мне кажется, — сказал председатель прерывающимся голосом, — что лучше увезти ре… их домой.

— Господин председатель, — поспешно вмешался прокурор, — этот ребенок, то есть, я хотел сказать, эта леди может дать очень важные для нас показания. Прежде чем отпустить ее, я предлагаю допросить ее. Мы сократим допрос, насколько это возможно. Полагаю, она понимает, что такое присяга.

— Конечно, понимаю. Я все понимаю. Но теперь я, право, не в состоянии отвечать на вопросы, — сказала Августа пискляво, но сердито. — Сегодня я не могу. Как-нибудь в другой раз — пожалуйста, я к вашим услугам. Я ничего не имею против того, чтобы сообщить господину председателю обо всех обстоятельствах моего пребывания у миссис Браун. Есть и еще кое-какие факты, относящиеся к уходу за детьми в работном доме, которые я также желала бы довести до вашего сведения. В настоящую минуту, однако, я должна просить позволения удалиться для отдыха, в котором так нуждаюсь.

— За всю свою практику, — торжественно заговорил председатель, — я никогда не слышал и не видел ничего подобного! Это небывалый случай. Я уж и не знаю теперь, как мне поступить. Разумнее всего, я думаю, отложить дело, чтобы иметь возможность выслушать показания этого ребенка, то есть этой леди, хотел я сказать. То, что она говорит, весьма серьезно. Но сегодня, при таких исключительных обстоятельствах, мы едва ли можем подвергнуть ее допросу. Она, вероятно, потрясена своими беспримерными приключениями. Что касается вас, мисс, — обратился он ко все еще сотрясавшейся от рыданий Прюденс, — то я должен выразить свое сожаление, ведь я не поверил тому, что оказалось правдивым и точным изложением событий. Меня оправдывает лишь одно: случай с вашей сестрой до такой степени исключительный, что ни я, ни кто другой не мог поверить в него без доказательств. Они, в свою очередь, появились самым непредвиденным образом, и теперь я могу заверить вас в том, что вы выходите из зала суда свободной от всяких подозрений. Ваши слова не подлежат сомнению.

Публика разразилась бурей аплодисментов, но всех тотчас призвали к порядку. Заплаканная, краснеющая, улыбающаяся, но гордая собой Прюденс вышла из зала суда с Августой. Последняя в это время уже приняла вид восьмилетней девочки, к босым ножкам которой пристали оборванные лоскутки крошечных вязаных детских башмачков.

Молва о случившемся разнеслась очень быстро, и у дверей суда собралась огромная толпа любопытных. Прюденс попятились, испуганная этим зрелищем, но полицейский, заметив ее волнение, кликнул извозчика к боковому выходу и усадил сестер в экипаж. Когда они тронулись, обманутая толпа заметила их, и оглушительные аплодисменты дружным залпом огласили Ароу-стрит.

XXII

Заключение

Наш рассказ почти окончен. Августу привезли в квартиру сестры и уложили в постель. Менее чем через двадцать четыре часа она уже вернулась к той поре жизни, которую временно покинула. Предприятие ее не удалось, но она была так рада снова забрать бразды правления, что неудача нисколько не огорчала ее. Какое наслаждение вновь самой надеть свое платье, а не быть больше беспомощным младенцем, которого щипали, тискали, морили голодом, оскорбляли в глаза! Одна только возможность говорить доставляла ей такое удовольствие, что мисс Семафор постоянно пребывала в самом прекрасном расположении духа, и никогда им с Прюденс не жилось так хорошо и привольно.

Младшая мисс Семафор опасалась, что, когда пройдет эйфория, Августа снова станет мрачна и раздражительна из-за неудачи с омолаживающим эликсиром, но нет: ее сестра, казалось, находила неисчерпаемое удовольствие в сравнении своего нынешнего положения с тем, которое она пережила вопреки своему желанию. Единственной досадой была широкая огласка всего этого дела. Сестрам пришлось трижды менять квартиру из-за любопытства, которое они возбуждали в соседях, и толпы народа, собиравшегося смотреть на них, когда они выходили на улицу.

Когда через неделю слушалось дело на Ароу-стрит, в суде была настоящая давка. Все жильцы пансиона на Биконсфильд опять заняли весь первый ряд. Показания Прюденс возбуждали безграничный интерес, и газеты пестрели отчетами. Даже «Дейли телеграф» посвятил этому делу передовую статью. Жадные до сенсаций интервьюеры отравляли сестрам жизнь: их мнимые портреты, страшные карикатуры, где их не узнала бы и родная мать, появлялись в дешевеньких вечерних газетках. Шестипенсовые еженедельные журналы посылали художников рисовать их на заседании. Медицинская пресса также заинтересовалась делом. Образцы разных омолаживающих эликсиров подвергались анализу, но безуспешно, ведь миссис Гельдхераус и ее таинственная микстура словно канули в Лету.

Никогда скромные и непритязательные женщины не приобретали такой внезапной, громкой славы. Восковая модель Августы была выставлена в музее у мадам Тюссо, а маленькая рубашечка и другие ее детские вещи демонстрировались под стеклянным колпаком. Их продажа дала Августе семьсот фунтов, на которые она смотрела как на некоторое вознаграждение за истраченные на омолаживающий эликсир средства. О преданности Прюденс своей сестре говорили повсюду, и вскоре она стала весьма популярной особой. К своему удивлению и восторгу, она получила не менее пяти предложений руки и сердца от неизвестных джентльменов.

Хотя интерес к делу у медицинской дамы, миссис Уайтли, миссис Дюмареск и других обитателей пансиона не угасал, они стеснялись обращаться к сестрам с расспросами. Как ни была Прюденс добра, кротка и глупа, они все же чувствовали, что она едва ли простит их дерзкое любопытство и вмешательство. Впрочем, поведение их оправдывалось многим, ведь такие случаи, как с мисс Семафор, крайне редки. Когда сестры, выслушав приговор «доброй миссис Браун» — шесть месяцев тюремного заключения и исправительные работы, — покидали зал суда, к ним бросился майор Джонс. Поклонившись дамам, он попросил у них позволения проводить их до ожидавшего их извозчика. Он простился с ними, только когда получил позволение посетить их. Этой благосклонностью он стал пользоваться довольно часто. Существует предположение, и на этот раз не только в голове Прюденс, но и в головах всех жильцов пансиона на Биконсфильд, что младшую мисс Семафор скоро попросят изменить фамилию. В тяжелых испытаниях ее характер закалился. Она стала более уверенной в себе, более спокойной, более серьезной в манерах и туалете. Если ее зрелый роман пойдет благополучно, она, вероятно, станет прекрасной женой майора. Если ее будущее, как оно и обещает, окажется счастливее прошлого, несмотря на все перенесенные душевные муки, она-то ни за что не пожалеет о временной юности мисс Августы Семафор!

Примечания

1

 Фишю — тонкий платок из легкой ткани, прикрывавший шею и декольте.

2

 Камея — украшение с выпуклой резьбой из драгоценных камней или жемчуга.