Чудовище маякаи другие хонкаку - Осака Кейкичи Страница 27

– Теперь я понял!

Лейтенант бросился было вперед, но Оцуки остановил его.

В высоких зарослях кустарника перед ними послышался шелест потревоженной листвы. Мужчины бесшумно подкрались ближе. Пробираясь в темную гущу зарослей, лейтенант включил фонарик.

Темная человеческая фигурка отчаянно пыталась заползти обратно в заросли, несмотря на сломанную ногу. Увидев свет, она повернулась лицом к своим преследователям.

– Это Эванс!

На них действительно смотрело лицо седовласой Эванс. Эванс, раздираемой чувством собственного достоинства, призванного защитить непорочность ее маленькой Томико, и сожалением о совершенном преступлении.

Призрак Гиндзы

Разноцветные магазинчики выстроились, словно радуга, по обе стороны узкой улочки едва ли в три кена шириной, создавая яркий квартал на задворках Гиндзы.[25] Было там местечко – весьма обширное для этих задворок – с ярко-синей неоновой вывеской «Кафе „Голубая орхидея“», а напротив стояла маленькая табачная лавочка, именовавшаяся «Цунекава». Это было двухэтажное здание, фасад которого едва ли достигал двух кенов в ширину. Магазинчик был ярко освещен и красочно, детально оформлен. Поэтому он привлекал покупателей со всего квартала и словно собирал в себе всю джазовую музыку, несшуюся из соседних магазинов, обеспечивая должный уровень жизни владелице.

Владелицей была женщина чуть за сорок. Наколка на ее руке гласила: «Фусае Цунекава». Ходили слухи, что она вдова отставного чиновника, а ее дочь оканчивает местную школу для девочек. Фусае была полной женщиной с гладким лицом. Одеваясь просто и соответственно возрасту, она, тем не менее, распространяла вокруг себя ауру молодости. Некоторое время назад к ней переехал безликий молодой человек чуть за тридцать, не слишком общительный с соседями. Но семейная идиллия длилась недолго. Табачная лавка процветала, и перегруженной делами госпоже Цунекава пришлось нанять девушку, исполнявшую обязанности продавщицы и горничной. Немного времени понадобилось, чтобы существовавшие до тех пор между супругами мир и гармония дали трещину. Продавщица Сумико была юной девушкой лет двадцати, с загорелым телом, крепким, как мяч.

Первыми о стычках в этой паре узнали официантки из «Голубой орхидеи». Со второго этажа кафе видны были окна фасада табачной лавочки напротив. Поскольку улица имела в ширину всего три кена, официантки время от времени слышали отчаянные крики Фусае Цунекавы. Иногда виднелась даже ее растрепанная тень, проецировавшаяся на освещенные окна. В такие моменты официантки, развлекавшие гостей за столиками «Голубой орхидеи», потихоньку переглядывались и вздыхали. Но тревожная атмосфера в табачной лавке нагнеталась быстрее, чем можно было ожидать, что дало поистине ужасный финал. И именно официантки, в тот день работавшие на втором этаже «Голубой орхидеи», стали свидетелями непостижимой и необъяснимой трагедии.

Казалось, даже погода внесла свой вклад, поскольку та ночь выдалась крайне неприятной. Поначалу вечером задул холодный западный ветер, но около десяти часов он прекратился, так что воздух стал тяжел и даже душен, чего едва ли можно было ожидать осенней ночью. Одна из официанток, обслуживавшая гостя за угловым столиком второго этажа, встала и подошла к окну, вытирая шею платком. Она открыла раздвижное стеклянное окно и рассеянно взглянула на дом напротив, но внезапно отвернулась, будто увидев нечто ужасное, и вернулась на свое место, не говоря ни слова, но подавая коллегам знаки глазами.

На втором этаже табачной лавки через полуоткрытое окно ясно видна была владелица, Фусае, одетая в черное кимоно без узоров. Мужчины ее там не было, но помощница, Сумико, сидела перед ней, а хозяйка словно ее о чем-то умоляла. Впрочем, Сумико не реагировала на Фусае и молчала, угрюмо отвернувшись. Ее кимоно с безвкусным багровым узором «игета» на черном фоне[26] делало ее еще прекраснее, чем обычно. Но Фусае быстро заметила взгляды с первого этажа «Голубой орхидеи». Она с враждебным выражением лица повернулась в сторону кафе, поспешно встала и захлопнула окно. Несмотря на весь гам джазовой музыки, стук окна был столь громок, будто Фусае захлопнула окно в самом кафе.

Официантки вздохнули и переглянулись. Взаимно посылаемые взгляды делались осмысленными.

Сегодняшний вечер отличается от прочих.

Конечно, Сумико наконец-то получит по заслугам.

Сегодняшний вечер поистине отличался от прочих. Вместо обычной истерики Фусае жестко и непреклонно что-то говорила Сумико. Даже повысь она голос, он бы сразу потонул в окрестном грохоте. Ровно в одиннадцать часов вечера школьница Кимико закрыла магазин в соответствии с указаниями матери. Но в стеклянной двери имелась дырка, похожая на маленькое окошечко, через которое припоздавшие покупатели могли купить табак. Тацудзиро – так звали молодого человека Фусае – в тот вечер почему-то не показывался в лавочке.

Сегодня поистине все выглядело иначе.

Должно быть, Фусае нашла доказательство связи Тацудзиро и Сумико.

Официантки снова перешептывались и переглядывались. Но постепенно они умолкли, а к моменту, когда послышался грохот поезда на пересечении с Четвертым проспектом, девушки уже думали о скором закрытии и забыли о табачной лавке. Они пытались избавиться от троицы, явившейся еще в начале вечера и уже вдрызг пьяной. Именно в этот момент произошла трагедия.

Сначала из освещенной комнаты на втором этаже лавки раздался приглушенный крик – трудно было сказать, плач это или вопль. Окна все еще были закрыты, как створки раковины моллюска.

Девушки из «Голубой орхидеи» снова удивленно переглянулись. Но затем они услышали донесшийся оттуда же тяжелый стук. Удивленные этим звуком, девушки побледнели и, подойдя к оконной раме, попытались заглянуть в здание напротив.

Они мельком увидели пошатывающуюся фигуру, но почти сразу этот человек налетел на источник света, и комната мгновенно потемнела. Шатающаяся фигура появилась снова, приблизившись к переднему окну. С громким грохотом разбилось среднее окно, и все четко увидели спину женщины, одетой в простое черное кимоно. Правая ее рука высунулась из окна, в руке был зажат некий острый инструмент – по-видимому, бритва, залитая кровью. Плечи женщины вздымались от тяжелого дыхания. Внезапно, словно ощутив взгляды из «Голубой орхидеи», женщина повернулась – черты ее лица были искажены до неузнаваемости.

Официантки из «Голубой орхидеи» закричали. Три засидевшихся клиента, также наблюдавшие трагедию из-за спин официанток, быстро спустились по лестнице и крикнули официанткам и прохожим внизу:

– Там случилось что-то ужасное!

– Убийство!

Мужчины выбежали наружу, а один из них бросился в полицейский участок. Оставшиеся двое, протрезвев, метались туда-сюда по улице и слышали громкий шум изнутри табачной лавочки. С сильным грохотом дверь резко распахнулась, и из дома выбежала дочь хозяйки, Кимико, одетая в розовую ночную рубашку из махровой ткани.

Увидев мужчин и женщин, суетливо носившихся по улице, она, ни к кому конкретному не обращаясь, прокричала:

– Суми убили!

Полиция не заставила себя ждать.

Убили действительно Сумико. Она лежала лицом вверх в темной комнате второго этажа, где разбили лампочку, в том же растрепанном кимоно с безвкусным багровым узором, которое видели чуть раньше официантки из «Голубой орхидеи». Полицейский с фонариком, ворвавшийся в комнату первым, услышал тяжелое дыхание Сумико. Но когда он подошел, чтобы помочь ей встать, она смогла только выдохнуть:

– Фу... Фусае...

И обмякла.

Оказалось, что горло ее перерезано, и острый клинок оставил две четких линии следа на шее. Вокруг разлилась лужа крови. У окна валялась бритва японского производства.

Что до Фусае, ее нигде в доме не нашли. Пропала не только она – отсутствовал и Тацудзиро. Дочь Фусае, Кимико, не стала подниматься наверх, а осталась стоять перед лавочкой, бледная и дрожащая.