Куинн Фосетт - Братство страха: Роман о Майкрофте Холмсе Страница 28

— Герр Джеффрис? — служащий протянул мне сверток толщиной с две сложенных книги. — Распишитесь здесь, пожалуйста.

До чего же немцы любят порядок, подумал я. Но пока я расписывался в книге, мне в голову пришла еще одна мысль. Я решил, что будет благоразумно отправить телеграмму Викерсу в «Бильбоке», сообщить ему о вынужденном изменении маршрута и о том, что в Аугсбург я прибыл с опозданием. Если Братство рано или поздно примется за расследование моих действий, то я смогу в свое оправдание сослаться на эту телеграмму. Если, конечно, эти люди станут выслушивать оправдания. Так или иначе, я предпринял эту предосторожность, памятуя угрозу Викерса о том, что если я буду нарушать предписания, то могу сам превратиться в объект охоты. Удовлетворенный принятыми мерами предосторожности, я вышел из почтовой конторы, удаляясь от наблюдателей на перроне.

Еще раз оглянувшись, я направился в зал ожидания. Скорее всего герр Дортмундер, о котором меня предупреждали, будет искать меня там. Усевшись, я развернул сверток и, стараясь не выказывать излишней нетерпеливости, принялся изучать его содержимое. Первой шла телеграмма от Джеймса, которую, вместе с другими материалами, переслал сюда из Цюриха английский экспортер. Она гласила: «Надеюсь, ваше путешествие проходит по расписанию. Большое количество текущих дел затрудняет работу по вашему поручению. Подробности в приложении. Когда я смогу получить гонорар?»

Я пробежал глазами телеграмму, и мне стало ясно, что посылка содержит еще какие-то сведения, а мой корреспондент, в свою очередь, хочет узнать, когда я доберусь наконец до Макмиллана. Составляя в уме ответ, я заметил человека, лицом напоминавшего неудачное изваяние Бетховена. Поворачиваясь всем телом, словно у него не гнулась спина, он пронизывал каждого из сидящих в зале сердитым взглядом. Мельком глянув на него, я принялся изучать толстые переплетенные блокноты, находившиеся в свертке. В них оказался перечень уголовных и политических преступлений членов Братства. Листая страницы, я понял, что обеспечен чтением на всю ночь и что оно не доставит мне удовольствия. Возглавлял зловещий список Лютер фон Метц. В пояснении говорилось, что он присвоил это имя, войдя в Братство. Это имя бросилось мне в глаза, несколько секунд я пытался вспомнить, откуда я его знаю. Нетрудно было сообразить, когда я мог его слышать: во время моего полного неожиданностей путешествия. Я, несомненно, слышал имя фон Метца и, кажется, не один раз.

Если бы мои мысли не были, благодаря событиям последних дней, в таком беспорядке, я бы сразу припомнил это. Но сегодня мои попытки оказались тщетными: мысли путались, как клубок потревоженных змей. Это расстроило меня, и я злобно глянул на страницу с описанием подвигов фон Метца. В это время похожий на Бетховена человек подошел поближе и приветствовал меня легким кивком. Он был одет в длинный сюртук немецкого покроя с пышным галстуком. Дополняли его наряд сапоги для верховой езды с огромными форейторскими шпорами, украшенные звездочками с длинными зубцами.

— Прошу простить, не герра Дортмунд ера ждете вы? — обратился он ко мне. По-английски он говорил, как заговорил бы бездушный механизм, без всякого выражения, и странно строил фразы. Из этого я заключил, что он учил язык по книгам. — Вы мистер Джефферз, — утвердительно добавил он.

— Если вам нужен Джеффрис, то он перед вами, — ответил я, четко сознавая, что любое сомнение, возникшее у этого человека, может причинить мне куда больше неприятностей, чем я того желал бы. Случайная, якобы, ошибка в фамилии тоже была уловкой, шитой белыми нитками: он хотел убедиться, что имеет дело не со шпионом или самозванцем.

— Я думал, что вы должны приехать поездом из Вюрцбурга, — тоном обвинителя заявил Дортмундер. — Мне сказали, что вы приедете на нем.

— Мой поезд из Люксембурга запоздал, — ответил я по-немецки. — Я не смог вовремя пересесть на нужный поезд и поэтому поехал в Нюрнберг, а оттуда сюда. Я не хочу тянуть с выполнением поручения мистера Викерса. Он сказал, что дело срочное, и я спешу как могу. — Я хотел похвалиться проявленной инициативой и усердием, но не достиг цели.

— Вам было приказано прибыть на поезде, следовавшем из Ульма. — Хотя Дортмундер тоже перешел на немецкий язык, его речь звучала столь же книжно, как и английская.

— В этом случае мне удалось бы приехать только завтра. В полученных мною инструкциях было ясно сказано: приехать сегодня, и я стремился исполнить этот приказ, — небрежно бросил я и не торопясь убрал блокноты в саквояж. — Сожалею, что не смог приехать еще раньше.

— Я мог бы уйти, — он снова уставился на меня тяжелым взглядом, который в моем представлении всегда связывался с немцами. — У вас разбито лицо, и вы одеты в коричневый, а не в синий сюртук. Мне не говорили, что можно ожидать таких изменений в вашем облике. Я — герр Дортмундер, очень рад познакомиться, — добавил он, попытавшись вложить в голос хоть каплю тепла.

— А я не очень, учитывая обстоятельства, — возразил я. Этот человек уже успел утомить меня.

— Это шутка? — грозно вопросил немец, вперив в меня пронизывающий взгляд.

— Пожалуй, нет. — С каждой новой репликой моя усталость возрастала. — В Люксембурге на меня напали двое.

— Напали? — воскликнул Дортмундер. — Кто они были?

— Понятия не имею. Они мне не представились, а сразу же попытались убить.

— И что с ними случилось? — последовал требовательный вопрос.

— Они не справились со своим заданием, — пояснил я. Не знаю почему, но мне совершенно не хотелось рассказывать этому грубияну о люксембургском происшествии. Тем более у меня не лежала душа говорить о том, как я убил одного из врагов.

— Очень удачно, — заметил Дортмундер. — Мы должны побыстрее уехать, пока на вас не обратили внимания. — Он повернулся, и я заметил в кармане его сюртука пистолет. — Это все ваши вещи? Одна эта сумка? — указал он на мой саквояж.

— Да, — отрезал я, поднявшись, и, подхватив свой жалкий багаж, добавил по-английски: — Веди, Макдуфф.

Герр Дортмундер, может быть, и понял мои последние слова, но явно не нашел в них ничего смешного. Взглянув на меня со злобной гримасой, он направился за мной к выходу из вокзала, где стояли наемные и частные экипажи, и подвел меня к крытой коляске, запряженной парой крепких темно-карих лошадей незнакомой мне породы.

— Поставьте сумку под ноги, — посоветовал мой провожатый и, остановившись, обменялся с возницей какими-то знаками. — Этот человек немой, — пояснил он, забираясь вслед за мной в экипаж.

— Бедняга, — автоматически посочувствовал я. — Куда мы едем?

— Скоро узнаете, — бросил Дортмундер после паузы, когда коляска влилась в поток экипажей, удалявшихся от вокзала. — Мы приедем нескоро, поэтому вы можете расположиться поудобнее.

Погода в этот день стояла неустойчивая: солнце, то и дело проглядывая сквозь рассеянную завесу облаков, грело довольно сильно, но в тени было холодно. Я почувствовал, что мои щеки порозовели, а кожа сделалась тугой из-за порывов холодного ветра. Я старался не дать страху овладеть мной, но все же мне казалось, что весь окружающий мир сожалеет о моем незавидном положении и пытается предостеречь меня. Я откинулся на невысокую мягкую спинку сиденья. Не обменявшись ни единым словом, мы выехали из города и так же молча поехали по сельской дороге.

Время уже перевалило далеко за полдень, когда мы остановились, чтобы поесть в деревенском трактире. Нам подали вкусную острую колбасу, сыр, хлеб и, чтобы запить все это, по большой кружке немецкого пива с высокими шапками пены. Герр Дортмундер размеренными механическими движениями клал пищу в рот и пережевывал, ничем не выдавая своего отношения к блюдам. Во время обеда мы обменялись не более чем дюжиной слов. Учитывая громоздкость немецкого языка, легко понять, как мало можно было сказать за нашей, так сказать, беседой. Покончив с трапезой, мы вернулись в коляску, и лошади бодрой рысью побежали по дороге. Примерно через час возница повернул упряжку, и мы съехали с проезжего тракта на узенькую колею. Она, извиваясь, вела к дубовой роще, над которой возвышались кроны нескольких сосен. Герр Дортмундер ничего по этому поводу не сказал, а я не стал задавать вопросов, опасаясь невольно навлечь громы и молнии на голову немого. Еще через четверть часа впереди показались неясные очертания большого сельского дома; именно такие строения немцы, по-моему, называли замками. Здание пряталось за деревьями, и я решил, что оно было построено давно и рассчитано на то, чтобы выдержать осаду: ведь в то совсем недавнее время, когда Германия представляла собой скопище мелких княжеств, постоянно воевавших друг с другом, налеты на соседей были обычным делом. Когда мы подъехали поближе, мое представление подтвердилось. Замок оказался значительно больше, чем виделся издали. Видимо, здесь до сих пор не жаловали незваных гостей, ибо мост был поднят, а ворота, к которым он вел, заслоняла массивная подъемная решетка-портикул. Мост опустили, а портикул подняли, когда коляска остановилась на краю рва. Над воротами замка, в арочной нише, была высечена эмблема: египетское око.