Эдмунд Криспин - Шагающий магазин игрушек Страница 28

— Мы не должны были тревожить вас в вашем состоянии, — похоронным тоном произнес Хоскинс.

Гауэр протянул ему вялую руку для пожатия.

— Мой дорогой Тобайес, я купил тебе немного фруктов, — воскликнул Эйдриан Барнаби, у которого были большие способности к импровизации, — но по рассеянности я съел их сам.

— Фрукты мне противопоказаны, чтоб ты знал, — сказал Тобайес Гауэр. — Но благодарю тебя за внимание. Ну, чем вам может быть полезен бедный инвалид?

— Знаешь ли ты в Оксфорде доктора, отличающегося феноменальной худобой?

— О, доктора! Все они шарлатаны, чтоб вы знали. Я их всех перепробовал. Их счета значительно превышают их знания. У меня нет никаких иллюзий на их счет. Человек, который вас интересует, один из самых худших из всей их братии. Слабительное — вот его панацея от всех болезней. Я вам не советую к нему обращаться.

— А как его фамилия?

— Хеверинг, доктор Хеверинг, специалист по сердечным болезням Но не ходите к нему. Он никуда не годится. Ох, ваши разговоры меня утомили, чтоб вы знали!

— Конечно, конечно. — успокаивающе сказал Хоскинс. — Мы уходим. Значит, Хеверинг?

— Ах ты бедный, бедный мальчик, — сказал Барнаби. — Попытайся уснуть. Я скажу твоей квартирной хозяйке, чтобы НИКТО тебя не беспокоил!

— Пожалуйста, закройте дверь поплотнее, когда будете уходить, а то она хлопает, и это отдает мне в голову.

Он повернулся к ним спиной, показывая, что разговор окончен, и Хоскинс с Барнаби ушли.

— Ну, ты получил, что хотел? — спросил Барнаби, когда они вышли на улицу.

— Да, — сказал Хоскинс, стоя в нерешительности. — Думаю, мне надо пойти навестить этого Хеверинга. Но я не могу пойти один. Он может оказаться опасным.

— Боже, как страшно, — воскликнул Барнаби с нескрываемой иронией. — Ты храбрец, Энтони. Разреши мне пойти с тобой.

— Ладно. Мы можем захватить с собой нескольких членов банды, пьющих в твоей комнате.

— О, необходимо ли это? — Эйдриан был разочарован. — Хотя в таких делах нужна грубая сила. Ты найди его адрес в телефонной книге, а я подберу подходящих людей. Я знаю нескольких парней устрашающего вида.

В данном случае Эйдриан не преувеличивал. Действительно он знал таких парней, которые согласились принять участие в деле, привлеченные смутными обещаниями волнующего приключения и более конкретными обещаниями выпивки. Барнаби оказался блестящим организатором. Он чувствовал себя, по его собственным словам, «как офицер, набирающий рекрутов».

Когда набралась дюжина молодцов в различной степени опьянения, Хоскинс обратился к ним с речью, полной мрачных намеков на убийство и на грозившую некой юной деве опасность, после чего «головорезы» радостно гаркнули «ура!»

Доктор Хеверинг, как выяснилось, жил неподалеку от больницы Радклифа на Вудсток-роуд, куда и направилась возбужденная мадерой компания.

Доктор Хеверинг не подозревал о надвигающейся беде. Он сидел одни в своем кабинете и смотрел в окно.

Фэн и Кадогэн без помех добрались до колледжа Святого Кристофера. Возможно, что розыски Кадогэна временно прекратились и, вероятно, констебль, которому они сообщили об убийстве Россетера, пока их не опознал. Во всяком случае привратник не доложил им о новом нашествии полиции…

— Уилкс и Виола, наверное, играют от скуки в покер на раздевание, — сказал Фэн, когда они поднимались по лестнице, и затем серьезно добавил: — Надеюсь, с ними ничего не случилось.

С ними, конечно, ничего не случилось, хотя Виола очень беспокоилась по поводу своего отсутствия на работе. Уилкс нашел в шкафу у Фэна графин с виски и находился теперь в дремотном состоянии. Он встрепенулся только тогда, когда оглушительно затрезвонил телефон. Фэн подошел к аппарату и услышал пре-исполненный негодования голос начальника полиции:

— Наконец-то явились, — зарычала трубка. — Что ты о себе воображаешь? Насколько мне известно, ты и этот ненормальный Кадогэн были свидетелями убийства, но потом вы просто удрали.

— Ха-ха! Надо было меня слушать с самого начала, — резко ответил Фэн.

— А ты знаешь, кто это сделал?

— Нет. Я сейчас и пытаюсь узнать это, но мне приходится тратить попусту время на дурацкие телефонные звонки. Скажи лучше, около трупа нашли портфель?

— А зачем тебе это? Нет, не нашли.

— Так я и думал, — сказал Фэн. — Слухи об убийстве Россетера еще не распространились?

— Нет.

— Ты уверен?

— Конечно, уверен. О нем ничего не будет сказано до завтрашнего утра. Никто, кроме тебя, твоего психованного Кадогэна и полиции ничего не знает. Теперь слушай меня. Я еду в город и хочу тебя видеть. Оставайся на месте, слышишь? Тебя надо бы посадить под замок и твоего бесценного друга тоже. С меня хватит! Я не удивлюсь, если вы сами прикончили этого стряпчего.

— Знаешь, Дик, я все думаю о том, что ты мне говорил насчет «Меры за меру».

— Ха! — сказал начальник полиции и повесил трубку.

— Пожар на танкере! — весело воскликнул Фэн, вешая трубку. — Огонь проникает вглубь. Так что, мальчики, хватайте ведра и… Кстати, Виола, надеюсь, никто не проходил через магазин, пока вы там прятались?

— Боже, нет, конечно!

— Вы абсолютно уверены?

— Абсолютно. Я умерла бы от страха, если бы кто-нибудь вошел.

— Может быть, вы объясните нам, что произошло? — капризно сказал Уилкс. — Или вы хотите все оставить при себе? Эй, вы, детектив!

— Мистер Россетер, — недоброжелательно глядя на Уилкса, сказал Фэн, — получил награду за свои злодеяния. Мы узнали кое-что о том, что произошло в лавке игрушек, но этого недостаточно, чтобы сказать, кто убил мисс Тарди. Россетер намеревался сделать это, но не успел. У остальных было намерение заставить ее отказаться от наследства. Мы познакомились с хозяйкой игрушечной лавки — худшую тварь трудно себе представить.

— Мистер Хоскинс отправился на поиски доктора? — спросила Виола.

— Да. А почему ушел Сноуд?

— Понятия не имею. Наверное, у него свидание. Он проглотил чашку чая и ушел.

— Больше ничего не было, ни посетителей, ни телефонных звонков?

— Один студент оставил вам эссе. Я читала его. Оно называется… — Виола наморщила свой хорошенький лобик, — «Влияние сэра Гоуэйна на стихотворение Арнольда «Эмпедокл на Этне».

— О, боже ты мой, — простонал Фэн. — Это, наверное, Ларкинс, самый неутомимый исследователь бессмысленной переписки, какого когда-либо знал мир. Но нам сейчас не до него. В 5.45 у меня семинар по «Гамлету», а сейчас уже 5.40. Мне надо отложить его, если я не хочу попасть в лапы полиции. Постойте-ка, — он щелкнул пальцами. — У меня идея!

— Господи, защити нас, — проникновенно сказал Уилкс.

— «Лили Кристин» здесь?

— Да.

— Прекрасно! — сказал Фэн. — Теперь мы все отправимся на семинар, за исключением вас, Уилкс, — добавил он поспешно.

— Я тоже иду, — твердо заявил Уилкс.

— Почему вы такой надоедливый? — возмутился Фэн. — От вас невозможно избавиться!

— Пусть он пойдет с нами, профессор Фэн, — попросила Виола, — он такой милый.

— Милый, — многозначительно проговорил Фэн, но не видя поддержки, вынужден был сдаться.

Он достал из шкафа шляпу и плащ, и они отправились в путь. Кадогэн недоумевал: что задумал Фэн? Впрочем, вскоре он узнал это.

Лекционный зал, в котором Фэн должен был проводить семинар, был небольшим. О том, что обычно этот зал предназначался для занятий классического факультета, говорили огромные фотографии Гермеса и Праксителя в одном конце и Венеры Медицейской, в другом. На нее в момент скуки задумчиво взирали студенты. Невероятно истрепанное издание Лиделя и Скотта лежало на столе, стоящем на возвышении. Студенты в мантиях[6] лихорадочно болтали. Студенты без мантий тоскливо взирали на Венеру. Их книги и тетради валялись на столах.

Когда в сопровождении свиты вошел Фэн, наступила выжидающая тишина. Профессор взобрался на возвышение и, прежде чем заговорить, внимательно оглядел студентов. Затем он произнес:

— Мой скучный долг — обсуждать сегодня с вами «Гамлета», произведение известного английского драматурга Уильяма Шекспира. Возможно, правильнее было бы сказать: «Это должен был бы быть мой скучный долг обсуждать…» и т. д., так как я не намерен делать ничего подобного. Вы, вероятно, припоминаете, что у главного персонажа этой трагедии есть высказывание о том, что природный цвет решимости слишком часто покрывается бледным гипсом мыслей и т. д. Говоря короче, хотя и менее точно (а вы должны помнить, что без точности нет поэзии), это означает: хватит трепаться, займемся делом. Что я и собираюсь сделать с помощью двух джентльменов, здесь присутствующих.

«Поэзии нет без точности» — записали студенты (в основном, студентки) в тетради.

— Леди и джентльмены, — драматично продолжал Фэн, — меня преследует полиция. — Все оживились. — Отнюдь не за какое-нибудь совершенное мною преступление, а только потому, что по наивности они не понимают, что я выслеживаю преступника, совершившего исключительно жестокое и хладнокровное убийство. — С задних рядов зааплодировали. Фэн поклонился. — Благодарю вас. Для начала я, пожалуй, представлю вам этих людей. — Он с гримасой оглядел своих партнеров. — Вот этот грязный потрепанный субъект — мистер Ричард Кадогэн, известный поэт. — Громкие восторженные крики. — Это доктор Уилкс, которого выкопали из древнего склепа при закладке фундамента библиотеки Бодли. — Еще более громкие крики «ура!»