Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей Страница 29

— Она же договорилась встретиться с ним.

— Это он так говорит.

— А вы не верите ему? — удивлённо посмотрел на него Льюис. — Не мог же он выдумать всё это про армию… про поезд…

— Этого он не выдумывал, нет.

— Но вы не верите в то, что было между ними?

— Ты же сам только что сказал, что он умный человек. Думаю, в Лондон он ездил, но не совсем уверен в том, что он там делал. Как-то всё неопределённо, смутно, тебе не кажется? Точно так же я не совсем представляю себе, что делал Кемп после того, как вышел от издателя. А что, если они встретились, Льюис?.. Интересно, тебе не кажется?

Льюис покачал головой. Почти всегда одно и то же: не добравшись ещё и до половины расследования, Морс вдруг увлекается какой-нибудь невероятной и запутанной версией, от которой тут же отказывается, стоит только обнаружиться нескольким новым фактам. И, к счастью, кажется, сейчас Морс сосредоточился на фактах, снова копаясь в вопросниках и на время выбросив из головы Олдрича.

— Погляди-ка, Льюис!

Он протянул три листочка, указывая сержанту на ответы на вопрос (д):

Олдрич 10–27 — 90

Э. Стрэттон 27 окт. 1990

Г. Браун 27 октября

— Это ещё ни о чём не говорит, верно, сэр?

Но Морс, по-видимому, был занят совершенно другой мыслью:

— Меня заинтересовали даты их рождения…

— Сейчас узнаем. Я попросил Ашендена сегодня утром собрать все их паспорта.

— Неужели?

Льюис с удовольствием заметил, как удовлетворённо блеснули глаза Морса, и очень скоро перед главным инспектором лежали паспорта.

— Все здесь, а?

— Кроме Ашендена. Вы… это… не забыли про Ашендена, сэр?

— Ну что ты! Я не забыл про Ашендена, — ответил Морс с расстановкой, вынул свою паркеровскую ручку и на бумажной салфетке вывел три даты рождения:

Олдрич 8.4.1922

Стрэттон 29.9.1922

Браун 3.8.1918

— Двоим из них сейчас шестьдесят восемь, одному — семьдесят два.

— Никак не скажешь, что Браун из них самый старый, правда, сэр? Носится как двухлетка.

— Какая такая двухлетка?

Льюис вздохнул, но не стал отвечать.

— Он оставался в своей комнате, когда жена вышла прогуляться по Оксфорду, помнишь? И мне по-прежнему кажется, что самое странное во всей этой истории то, что Стрэттон не проводил жену до номера, не доставил её туда в целости и сохранности. Это неестественно, Льюис. Так дела не делаются.

— Что же вы предполагаете? — осторожно поинтересовался Льюис.

— Говард Браун утверждает, что он оставался у себя в комнате, пока его жена со Стрэттоном решили посмотреть Оксфорд. Сказал, что устал. Ха! Как ты выразился, он резв, как двухлетка.

— Какая такая двухлетка, сэр?

Судя по виду Морса, он этого вопроса не слышал.

В боковом зале бара, как за кулисами концертного зала, слышны были чистые звуки, мелодии, долетавшие откуда-то со стороны. Сначала несколько пробных аккордов большого «Стейнвейна», которым Морс восхищался в салоне «Ланкастер», а затем вся мелодия, вылетавшая из-под пальцев пианиста, нанятого специально для концерта во время последних часов пребывания группы в Оксфорде.

Полилась «Старая нежная песня любви», и Морс с Льюисом молча слушали её, потом Морс продолжил разговор:

— Знаешь, я начинаю задумываться, у кого же с кем была интрижка. Стрэттон и Ширли Браун ушли пройтись, и все обменялись многозначительными взглядами. Согласен? И все мы обратили внимание только на эту скандальную ситуацию, совершенно забыв про обстоятельства, наводящие на ещё более серьёзные размышления. Браун и Лаура Стрэттон остаются в своих комнатах 308 и 310. Это же, Льюис, преступление на сексуальной почве! Стрэттон возвращается и застаёт их в пиковом положении… А всё это дело о Волверкотском Языке — чисто для отвода глаз.

Но Льюис не был склонен соглашаться с такой малоосновательной версией:

— Она очень устала, сэр. Ей хотелось скорее добраться до ванны, а не… — …а не до амуров?

— Ну, люди в этом возрасте…

— Что? Мне говорили, что люди старше шестидесяти пяти очень хорошо занимаются сексом.

— В таком случае вам осталось ждать только десять лет.

Морс ухмыльнулся, хотя и не с прежней убеждённостью:

— Я в этом вполне уверен. Эта «Старая нежная песня любви» должна быть здесь как-то замешана. Умирает женщина. Пропадает произведение искусства. Убивают искусствоведа. Улавливаешь, Льюис? Тут есть связь, тут должна быть связь. Но я пока ещё не могу… — Он остановился и снова посмотрел на три даты, — Ты понимаешь, что этим троим было в 1944 году — сколько? Двадцать два, двадцать два, двадцать шесть? — Глаза у него засветились каким-то внутренним озарением. — А что, если все они тогда находились в воинских частях в Оксфорде или его окрестностях?

— Ну и что из этого, сэр?

Морс, по-видимому, и сам не знал.

Выбрав из стопки бумаг показания Олдрича, Льюис встал.

— Пойду приглашу Говарда Брауна?

И опять мозг Морса оказался настроенным на другую волну.

— Почему ты сказал, — Морс ткнул пальцем в показания Олдрича, — сказал, что «он умный человек»?

— Ну, начать с того, что у него только три исправления, так? Он просто, ну, как бы это сказать, он просто сел и написал.

— Да-а, — сказал Морс, но уже самому себе, так как Льюис уже ушёл за Брауном.

Он посмотрел на два других стола в зале, занятых парочками. За первым сидела женщина средних лет с необъятной грудью и тыкала вилкой в тарелку салата с такой пунктуальностью, словно была бухгалтером и стучала по клавиатуре счётной машинки, а потом засовывала набранную вилкой огромную порцию салата в непрерывно и быстро жующий рот. Морс подумал, что, если бы он женился на ней, через неделю последовал бы развод. Но за вторым столом сидела другая женщина, вдвое моложе в пух и прах разодетого партнёра явно директорского вида, женщина, которая, судя по всему, переживала не лучшие свои времена, и по выразительным движениям хрупких пальцев без единого кольца Морс прочитал её нехитрую историю. Скорее всего, подумал Морс, эго один из заключительных актов запретного романа в маленькой конторе. Их взгляды встретились, и между ними на короткое мгновение установился контакт отдалённого безымянного товарищества. Она широко улыбнулась ему, он ответил ей тем же и ненадолго почувствовал себя восхитительно счастливым.

Глава тридцать шестая

Их встречи делали декабрь июнем.

Перед лицом неопровержимой «7» Говард Браун немедленно капитулировал. Да, Морс в одном отношении был прав: Олдрич, Стрэттон и он сам в 1944 году служили в воинских частях в Оксфорде или его окрестностях, и он (Браун) в те далёкие дни немного знал Стрэттона. Они пришли в восторг, когда в самом начале тура возобновили знакомство, а потому провели вместе не один час, вспоминая общих товарищей, тех, кто вернулся с войны, и тех, кто не вернулся… а также предаваясь воспоминаниям о «местных талантах», которые Джи Ай[13], к своей радости, откапывали в самом Оксфорде, близлежащих городках и деревнях. Браун по уши влюбился (как выразился он) в девушку по имени Бетти Флауер, которую повстречал на танцах в городской мэрии Оксфорда, и уже на второй встрече они поклялись в вечной любви.

Затем, когда летом 1945 года война закончилась, демобилизовавшись в Германии, он вернулся прямо в США, не имея возможности возобновить с ней связь, потому что у него оказался только временный её адрес. Так и получилось, что воспоминания об идиллическом времени постепенно стёрлись. К тому же в Мюнстере он познакомился с чудесной девушкой, потом ещё была податливая замужняя женщина в Гамбурге… и пошло, и пошло. Со временем он свыкся с довольно очевидным фактом (как это случилось уже со многими его товарищами), что рождённая в военную пору близость почти неизбежно проходит и забывается.

Вернувшись в Калифорнию, он встретил Ширли и женился на ней. Но, что говорить, сейчас, наверное, не так много осталось от радостей первых лет совместной жизни, и всё же, как ни странно, чем дольше они не переступали порога бракоразводных судов, тем крепче становились соединяющие их узы: дом, дети, друзья, воспоминания, страховки, а главное, само длинное и всё удлиняющееся время, которое они прожили как муж и жена. Теперь уже полных сорок три года.

Перед женитьбой на Ширли он написал, честно и благородно, письмо Бетти Флауер, но ответа не получил. Могли быть какие-то другие причины, но он остановился на мысли, что она вышла замуж. Она была необыкновенно привлекательная, белокожая, веснушчатая, с ярко-рыжими волосами — девушка, за которую большинство других солдат охотно отдали бы месячное жалованье. Или годовое.