Эрл Гарднер - Дело небрежной нимфы Страница 29

– Ну конечно, кошелек мне мешал. Невозможно писать, когда под бумагой, на которой вы пишете, лежит предмет, который выпирает во все стороны.

– Вот именно! – согласился Мейсон. – Это физически невозможно! Поэтому-то ваша подпись на конверте сходна с той, что вы сделали на бумаге, когда она лежала на столе судьи.

– Ну и зачем вы меня заставили все это проделать? – спросил разъяренный шериф.

– А вот зачем! – Мейсон показал на подпись шерифа на конверте. – Вы видите, что ваша подпись и все остальные на конверте выглядят превосходно. Просто не может быть, чтобы они были сделаны в то время, когда кошелек находился в конверте. Более того, шериф, я обращаю ваше внимание на тот факт, что, когда кошелек вынули из воды, он, конечно, промок насквозь. И не может быть, чтобы в таком состоянии его положили в конверт почти в тот самый момент, когда к нему прикоснулась авторучка. Так вот, можете ли вы объяснить суду и членам жюри появление этих превосходно сделанных подписей?

– Ну конечно, – кивнул шериф. – Мы вообще не смогли бы подписать наши фамилии, если бы в конверте лежал кошелек. Поэтому мы просто заранее поставили наши фамилии.

– О, значит, вы и находившиеся с вами джентльмены расписались на пустом конверте? – сделал удивленное лицо Мейсон. – Так?

– Я этого не говорил. Я сказал, что мы расписались на конверте до того, как положили туда кошелек.

– За сколько времени «до того»?

– Непосредственно перед тем, как положить кошелек.

– Что значит – «непосредственно»? Прошли секунды, часы, дни?..

– Я вам сказал, что у меня не было секундомера.

– Но факт остается фактом, – констатировал Мейсон. – Вы расписались на пустом конверте.

Шериф, приподнявшись с места, закричал:

– Я вам говорю, мы подписались как раз перед тем, как положить в конверт кошелек!

– О’кей, – кивнул Мейсон. – Как ни неприятно вам это признавать, вы все подписались на пустом конверте. Ну а теперь скажите, как получилось, что, когда вы вложили в конверт промокший насквозь кошелек, вода не размыла свежие чернила ваших подписей и не промочила бумагу конверта. Ведь даже после просушки на ней не осталось следов влаги?

– Я… в общем… что касается этого… – замялся шериф. Он в замешательстве взглянул на Глостера, неловко подвигался на стуле и нервно погладил рукой подбородок.

– Я жду ответа, – напомнил Мейсон.

– Ну конечно, – согласился шериф, – мокрый кошелек нельзя класть в бумажный конверт. Это абсурд.

– Хорошо, так как вы поступили?

– Ну, я положил кошелек в конверт и опечатал его.

– Когда?

– Ну, через соответствующее время после того, как он был извлечен из воды.

– О, значит, теперь это превратилось в «соответствующее время», – сказал Мейсон. – Прежде это было «немедленно» после того, как… Вы как будто говорили, что это был вопрос нескольких секунд.

– Ну, я повторяю в который раз: я не ношу с собой секундомера.

– Вы повторяете это, шериф, но физическое состояние конверта указывает на то, что кошелек был совершенно сухой, когда его вложили в конверт. Так, может быть, вы все-таки расскажете нам, что же на самом деле произошло?

– Ну вот, – невнятно забормотал шериф. – Значит, когда я получил этот кошелек, я сказал ребятам, которые были там со мной, что нам надо его как-нибудь пометить, потому что придется его опознавать, и предложил всем расписаться на пустом конверте, с тем чтобы потом его опечатать. У меня были при себе эти конверты, и мы на них расписались, но я, разумеется, не стал класть в них мокрый кошелек. Я дождался, пока кошелек высох.

– И долго вы дожидались?

– Да не знаю! Не знаю, как ответить на этот вопрос. На мне лежала ответственность за то, чтобы этот кошелек был положен в конверт с подписями свидетелей. Я лично положил его туда. Эти джентльмены доверили мне сделать это, и я это сделал. Я взял на себя ответственность.

– После того как вы подождали, шериф. Как долго длилось это ожидание?

– Просто я ждал, пока кошелек высохнет.

– Итак, все эти подписи на этом конверте означают, что бывшие вместе с вами люди по вашему предложению расписались на пустом конверте, считая, что таким образом они смогут опознать этот кошелек, когда он будет предъявлен на суде в качестве вещественного доказательства, и доверили вам положить кошелек в конверт позднее.

– Не вообще позднее, а просто в более поздний час того же дня.

– Вы не помните, во сколько это случилось? – спросил Мейсон.

– Нет, точного часа я не помню.

– А точный день?

Шериф опять переменил положение.

– На это я уже ответил, – сказал он.

– А теперь рассмотрим конверт, содержащий вещи, которые находились в кошельке, – сказал Мейсон. – Там, очевидно, есть ключи, зажигалка, визитная карточка, и тем не менее подписи и на этом конверте превосходные. Полагаю, что с ним произошло то же самое, что и с предыдущим.

– Да, сэр.

– Другими словами, люди по вашему предложению расписались на пустых конвертах, а вы вложили в один – кошелек, в другой – остальные вещи гораздо позднее.

– Вовсе не гораздо позднее, а очень скоро.

– Вы же сами сказали, что кошелек и его содержимое были помещены в два отдельных конверта в одно и то же время, и вы показали, что кошелек был положен в конверт лишь после того, как он совершенно просох.

– Ну и что, все это находилось у меня. И ничего с ними не случилось, – недоумевал шериф.

– Где же вы оставляли кошелек? – спросил Мейсон.

– В своем офисе.

– Но вы не оставались в вашем офисе все то время, пока кошелек высыхал там?

– Я его положил перед электрическим камином, чтобы он скорее сох.

– И как долго он пролежал перед камином?

– Я вам сказал, что не знаю.

– Но, возможно, вы положили кошелек в конверт по прошествии двух дней?

– Если вы хотите придираться к мелочам, то… не знаю…

– Благодарю вас, – с улыбкой удовлетворенно произнес Мейсон. – Да, я хочу придираться к техническим мелочам. А теперь, ваша честь, – обратился Мейсон к судье Кэри, – оказывается, местонахождение этого кошелька не может быть установлено точно и что вполне возможно, что газетная вырезка могла быть положена в него когда угодно на протяжении тех двух дней, когда кошелек высыхал. Суд должен обратить внимание также и на то, что на вырезке нет никаких заметных следов соленой воды.

– Вырезка лежала в небольшой коробочке, вроде футляра для румян, – объяснил шериф.

Судья Кэри задумался, нахмурив брови.

– Не думаю, что была какая-то попытка повести суд по ложному пути, однако шериф должен понимать, что заставить свидетелей расписаться на пустом конверте было просто недопустимо. Суд не может в настоящее время приобщить этот кошелек к вещественным доказательствам, но будет иметь его в виду в дальнейшем ходе судебного разбирательства. Приближается время перерыва, господин окружной прокурор, и…

– У меня еще несколько вопросов к этому свидетелю.

– Очень хорошо, – разрешил судья.

Манера Глостера заметно потеряла свою торжествующую уверенность. Теперь он был вынужден обороняться, и это не могло его не злить.

– Что еще вы делали, шериф, когда в тот вечер оказались на борту яхты обвиняемой?

– Я осмотрел ее и все вокруг.

– И что вы нашли на яхте?

– Нашел юбку, насквозь промокшую от соленой воды спереди, на том месте, где приходятся колени, если бы особа, на которой юбка была надета, встала на них. На правой стороне юбки я обнаружил пятно красноватого цвета.

– И что вы сделали?

– Я передал юбку в лабораторию для того, чтобы установить, не кровь ли это.

– А теперь, ваша честь, – с улыбкой сказал Глостер, – я совершенно готов уйти на перерыв.

– Отлично, – одобрил судья Кэри. – Суд удаляется на перерыв до десяти часов утра завтрашнего дня.

Глава 15

Дороти Феннер беспокойно озиралась, ища глазами надзирательницу.

– Увидимся утром, – сказала она адвокату.

– Минуту, – поднял руку Мейсон, – не уходите, мне нужно задать вам один вопрос. Дороти, смотрите на меня. Дороти, повернитесь и смотрите сюда, на меня!

Она в нерешительности повернулась, у нее задрожали губы.

– Нет, нет, – сказал Мейсон, – глупышка вы этакая. Люди на вас смотрят. Скажите, вы туда ходили? Ходили?

Она опустила глаза.

– Давайте сделаем вид, будто мы разговариваем о каких-нибудь пустяках, – предложил Мейсон. – Вот… притворитесь, будто вы это читаете. – И он вынул из портфеля какое-то письмо, положил его перед Дороти. – А теперь говорите, вы ходили туда?

– Я… я…

– Если вы сейчас вздумаете зареветь, когда на вас глазеют зрители и за вами наблюдают газетные репортеры, вы подпишете себе билет в один конец – газовую камеру. Теперь говорите мне правду. Ходили вы туда?

– Да, – почти шепотом произнесла она.

– Продолжайте!

– Он собирался договориться со мной. И так убедительно говорил… Я поехала туда, как он мне сказал. И нашла калитку открытой, точно как он мне сказал. Я вошла, прошла к боковому входу, вошла в кабинет и нашла его лежащим в огромной луже крови. Я подбежала и заговорила с ним. Он не отвечал. Я встала на колени, потрогала его и поняла, что он мертв. И в этот момент кто-то за моей спиной пронзительно закричал.