Марвин Кей - Секретный архив Шерлока Холмса Страница 29

Сделав паузу, он зажег трубку, лежащую на подлокотнике кресла, и тонкие струйки дыма начали виться вокруг его широкой головы.

— Правительство уже получило записку с предложением обменять брата Мориарти на нескольких заключенных-фениев. Обмен, разумеется, отпадает. Эти люди непосредственно участвовали в организации взрывов по всей Англии в 1883 году, принесших гибель ни в чем не повинным людям. У нас есть основания полагать, — продолжал Майкрофт, — что в ближайшие дни бомба будет заложена в одном из крупных зданий Лондона. Нет нужды объяснять, что последствия могут оказаться катастрофическими. — Он протянул Холмсу листок бумаги. — Конечно, эти пароли могут и не сработать, но более свежей информацией мы не располагаем.

— Понятно, — промолвил Холмс. Он внимательно изучал текст; его худое лицо было напряжено, а серые глаза сверкали, как угли в тусклом освещении клуба «Диоген».

Майкрофт проводил нас к двери, и когда мы повернулись, чтобы выйти, положил руку на плечо брата.

— Будь осторожен, Шерлок.

Я был удивлен скорее нехарактерным для него жестом, нежели словами, но Холмс молча кивнул.

Снаружи мы немного задержались, вглядываясь в окутывающие Лондон сумерки. Холмс стоял на лестнице у входной двери; его чеканный профиль четко вырисовывался на фоне тускнеющего заката. Я думал о том, какие мысли роятся у него в голове, когда он внезапно стряхнул с себя оцепенение, сбежал на тротуар и остановил кэб. Мы ехали молча до самой Бейкер-стрит; Холмс сидел, погрузившись в раздумье, а я хорошо знал, что в такие моменты его лучше не беспокоить.

Когда мы прибыли на Бейкер-стрит, Холмс без единого слова направился к себе в спальню. Я сел на диван и набил трубку. Мне очень не нравилась эта история, но я настолько привык полагаться на Холмса, что не знал, следует ли мне выражать свои опасения. Однако, к моему изумлению, Холмс через несколько минут вышел из спальни в черном костюме с воротником священника.

— Как я выгляжу, Уотсон?

— Боже мой, Холмс…

— Признаюсь, что это немного чересчур, однако при данных обстоятельствах это необходимо.

— Но…

— Знаю, моя душа отправится прямиком в ад.

— Я не имел в виду это, но вам не кажется, что такой маскарад…

— Отдает кощунством? Возможно, но я уверен, что мне приходилось совершать грехи и похуже.[28] А теперь я должен идти, — сказал он, накидывая черное пальто поверх облачения священника. — Передайте миссис Хадсон, что я вернусь к обеду и с нетерпением ожидаю фруктовый торт, который она для нас готовит.

Я даже не стал спрашивать у Холмса, каким образом он узнал, что это именно фруктовый торт. Закрыв за ним дверь, я стал бродить по гостиной, пытаясь разобраться в странных событиях сегодняшнего утра. Наконец я лег на диван с намерением погрузиться в недавно приобретенную книгу по медицине, но мой мозг отказывался воспринимать текст, и вскоре я задремал. Во сне я видел злодеев в масках, стаскивающих меня с дивана. Я вцепился в подушку, но один из бандитов заговорил голосом миссис Хадсон:

— Доктор Уотсон, проснитесь! Вам записка.

Я быстро сел и взял у нее клочок бумаги. На нем было несколько слов: «Встретимся в пивной Пэдди О'Райли. Холмс. Р.S. Захватите ваш револьвер».

— Спасибо, миссис Хадсон. — Я встал с дивана, еще не вполне проснувшись, сунул записку в карман, вынул из ящика стола армейский револьвер и зарядил его.

— Мне нужно идти, миссис Хадсон, — сообщил я, приглаживая волосы и застегивая манжеты. Моя жена недавно подарила мне пару золотых запонок с выгравированными на них моими инициалами, подарок мне очень нравился.

— Не хотите выпить чаю перед уходом? — спросила она, подбирая подушки, которые я во сне сбросил с дивана.

— Нет, благодарю вас, у меня нет времени.

Когда я закрывал за собой дверь, миссис Хадсон убиралась в комнате, сетуя на отсутствие порядка.

Облака рассеялись, и с реки дул сильный ветер. Я поднял воротник пальто, поджидая кэб, и вскоре уже сидел в экипаже, который вез меня на восток, громыхая по булыжной мостовой.

Лондонский Ист-Энд иногда называют «другим Лондоном». Эта всеобъемлющая характеристика включает опиумные курильни и публичные дома в таких районах, как Уайтхолл и Спайталфилдс, а также колоритные, но менее зловещие кварталы, где живут благополучные английские и иностранные рабочие. Мужчины и женщины, убирающие дома и прочищающие трубы богатых людей, ухаживающие за их лошадьми и чистящие их обувь, пекущие для них пироги и шьющие им одежду, — все эти работяги в основном проживали в восточном секторе города. Холмс и я часто бывали в этих местах — пивные и чайные Ист-Энда служили бесценным источником информации. Ирландские пивные Спайталфилдса не являлись исключением. В Лондоне 1891 года[29] ирландцы считались ближе к иностранцам, чем к англичанам. Они отвечали на это, ведя свои дела главным образом в Ист-Энде.

Ирландская пивная не совсем то же, что английская. В ней более шумно и оживленно, всегда играет музыка, часто устраиваются танцы и очень много пьют — причем это не респектабельная выпивка с друзьями, а серьезное и решительное поглощение алкоголя, являющееся формой протеста против окружающей действительности. Я сам наполовину ирландец, и в детстве насмотрелся на то, что побуждает к такому пьянству и во что оно превращает человека.

В заведении Пэдди О'Райли можно было забыть о всех несчастьях и обидах, утопив их в стакане крепкого портера или заглушив их звуками стремительного рила,[30] исполняемого на концертино и свистульке. Музыка достигла моих ушей, прежде чем я взялся за ручку тяжелой дубовой двери. Я узнал шотландскую мелодию «Свадьба Мэри», которую играли в головокружительном темпе на скрипке и концертино, в то время как свистулька изображала нечто вроде контрапункта. На момент я задержался в дверях, оглушенный резким запахом табака, пива и опилок. На концертино с мрачной решимостью играл шотландец средних лет с глазами, полуприкрытыми отечными веками. Четыре или пять танцоров отплясывали нечто вроде хайлэндского флинга,[31] а еще несколько человек наблюдали за ними, хлопая в ладоши и смеясь в пьяном восторге.

Я направился по усыпанному опилками полу к одинокой фигуре, сгорбившейся за столиком в дальнем конце помещения. Меня едва не вовлекла в танец молодая женщина с растрепанными рыжими волосами и диким взглядом, попытавшаяся схватить меня за руку. Я быстро вырвался, пробормотав вежливые извинения, и двинулся дальше.

Добравшись до одинокого мужчины за столиком в тускло освещенном углу, я сел напротив и посмотрел на него. Сначала мне показалось, будто я ошибся, — румяные толстые щеки никак не могли принадлежать моему другу Холмсу. Я уже начал вставать, когда сильная рука легла мне на плечо, вынудив снова сесть.

— Сидите спокойно, Уотсон, если не хотите привлечь к нам внимание!

Это был, несомненно, голос Холмса, и я не смог скрыть изумление.

— Значит, это вы, Холмс! — прошептал я.

— Конечно. Сохраняйте спокойствие и постарайтесь не вызывать подозрений.

Холмс заказал две кружки портера угрюмому официанту, на нижней губе которого каким-то образом держалась сигарета, опровергая законы притяжения.

— Попытайтесь выглядеть как можно незаметнее, — пробормотал Холмс, когда официант поставил перед нами две кружки с пенящимся напитком.

— Кстати, куда делся ваш прошлый маскарад? — спросил я, глотнув сладковатую темную жидкость.

— Он оказался весьма полезен, — улыбнулся Холмс. — Боюсь, что я нарушил святость исповедальни, но, как вам известно, Уотсон, я не религиозен.

— Вы имеете в виду, что притворялись священником, выслушивая исповеди?

— Фении все до одного католики, а добрый католик, хотя и может совершить множество гнусных деяний, всегда должен исповедаться в них своему священнику.

— Холмс! — Хотя я принадлежал к англиканской церкви, но, признаюсь, был крайне шокирован.

— Несомненно, я грешник, Уотсон, и если ад существует, то мне его не миновать. — Он небрежно махнул рукой. — Зато теперь я знаю личность, по крайней мере, одного заговорщика. Видите вон того человека? — Холмс указал на широкоплечего мужчину, который стоял, наблюдая за танцующими. Густые всклокоченные волосы и массивный торс делали его похожим на медведя.

— Ну?

— Он добрый католик, но при этом похититель и, вполне возможно, убийца.

Словно почувствовав, что мы говорим о нем, мужчина повернулся к нам, и я увидел, как разжались его губы, обнажив два ряда больших желтоватых зубов. Зрелище этих зубов между толстыми губами на грубом, чувственном лице заставило меня поежиться. Глаза незнакомца обшарили комнату, но не задержались на нас, и когда он снова повернулся к танцорам, я с облегчением перевел дух.