Филлис Дороти Джеймс - Двенадцать ключей Рождества (сборник) Страница 3

– Вы поступили благоразумно, мой друг, выбрав преподавание средством существования. Хотя, глядя на эту попытку, я бы сказал, что выбор едва ли был сознательным.

На сей раз я испытал искушение согласиться с ним.

Мы с Верой Пеллинг стали странным образом одержимы Винсонами. Возвращаясь с их очередного званого ужина, мы часто размышляли о проблемах минувшего вечера, словно старая супружеская пара, из года в год обсуждающая несовместимость в браке неких родственников, которые вызывают неприязнь, но с кем нельзя не встречаться. Вера была неплохим имитатором и подражала сухим педантичным интонациям Винсона: «Дорогая, мне кажется, ты рассказывала об этой не слишком интересной домашней драме в прошлый раз, когда мы ужинали вместе». Или: «И чем, моя дорогая, ты занималась сегодня? О чем увлекательном вы беседовали с достопочтенной миссис Уилкокс, пока вместе делали уборку в гостиной?»

Вообще-то, когда Вера доверительно брала меня под руку, возникала такая неловкость, что одного этого было достаточно, чтобы отвратить ее от посещения Винсонов. Но, видимо, не вполне достаточно. Поэтому-то она тоже оказалась у Винсонов в тот вечер, когда это случилось.

В день преступления – выражение избитое, однако не лишенное драматического звучания, и оно отнюдь не неуместно, когда речь идет о таком необычном злодействе, – мы с Верой должны были явиться в школу к семи часам вечера, чтобы помочь провести генеральную репетицию школьного спектакля. Я отвечал за роспись задника и кое-какой реквизит, а Вера – за грим. Время было неудобным: рано для полноценного ужина и поздно, чтобы болтаться в школе, даже не помышляя уже об ужине. В общем, когда Эмили Винсон передала через мужа приглашение нам обоим прийти к ним на кофе с бутербродами в шесть часов, принять его показалось вполне разумным. Правда, Винсон откровенно дал понять, что идея принадлежит его жене. Он был даже немного удивлен тем, что она пожелала устроить нам столь краткое развлекательное мероприятие – именно такое выражение он употребил. Сам Винсон не принимал участия в спектакле. Он никогда не возражал против того, чтобы тратить свободное время на дополнительные занятия по своему предмету, но взял за строгое правило не участвовать в том, что называл внеучебными развлечениями, прельщающими лишь отсталых подростков. В то же время Винсон был заядлым шахматистом и вечерами по средам три часа – с девяти вечера до полуночи – проводил в местном шахматном клубе, секретарем которого являлся. Он был чрезвычайно щепетилен в отношении своих привычек, и любое школьное мероприятие, проводившееся в среду вечером, в любом случае было вынуждено обходиться без него.

Каждую подробность, каждое слово, произнесенное во время того краткого и ничем не примечательного застолья, – слишком толсто нарезанные сэндвичи с сухой ветчиной и синтетический кофе, – мы с Верой пересказали суду, поэтому меня всегда удивляет, почему впоследствии я не мог представить сцену визуально. Разумеется, я точно знаю, что произошло. Сумею воспроизвести каждое слово. Но не могу, закрыв глаза, мысленным взором во всех красках увидеть тот стол и нас четверых, сидевших за ним. И Вера, и я заявили на суде, что Винсоны чувствовали себя не в своей тарелке, а Гарольд производил такое впечатление, будто наше присутствие ему в тягость.

Ключевой, если можно так выразиться, эпизод случился к концу нашего визита. В то время он показался абсолютно заурядным, однако в ретроспективе представлялся решающим. Эмили Винсон, сознавая свои обязанности хозяйки и испытывая неловкость из-за необъяснимого молчания, воцарившегося за столом, сделала над собой усилие и попыталась прервать его. Бросив нервный взгляд на мужа, она произнесла:

– Сегодня утром приходили двое таких милых, вежливых рабочих…

Винсон промокнул губы бумажной салфеткой, судорожно смял ее и необычно резким тоном перебил:

– Эмили, дорогая, ты полагаешь, сейчас уместно делиться своими рутинными домашними заботами? У меня был чрезвычайно утомительный день. И я пытаюсь сосредоточиться на предстоящей мне сегодня партии.

И все.

Репетиция окончилась около девяти часов, как и намечалось. Я сказал Вере, что забыл у Винсонов библиотечную книгу и хочу зайти за ней по дороге домой. Она не возражала. Бедная, она никогда не производила впечатления человека, который стремится домой. До дома Винсонов было всего пятнадцать минут ходу быстрым шагом и, добравшись до него, мы сразу почувствовали: что-то случилось. Две машины – одна с синим проблесковым маячком на крыше, другая «Скорая помощь» – были припаркованы в переулке, однако сомнений в том, куда они приехали, не возникало. Мы с Верой, быстро переглянувшись, бросились к парадной двери. Она была заперта. Не став звонить, мы ринулись вокруг дома. Черный ход, ведущий в кухню, был открыт. Сразу же появилось ощущение, что дом наполнен крупными мужчинами; двое были в мундирах. Помню женщину в полицейской форме, склонившуюся над лежавшей лицом вниз Эмили Винсон. Находилась там и миссис Уилкокс, приходящая прислуга. Я услышал, как Вера объясняет полицейскому в штатском, явно главному из них, что мы – друзья Винсонов и чуть раньше в тот вечер были у них в гостях.

– Что случилось? – восклицала она. – Что случилось?

Прежде чем полицейский успел открыть рот, миссис Уилкокс, сверкая глазами от гнева и лопаясь от собственной важности, чуть не брызгая слюной, принялась рассказывать. Полицейскому, очевидно, хотелось избавиться от нее, но это не так-то просто было сделать. К тому же именно миссис Уилкокс первой очутилась на месте. Она знала все. Я слышал бессвязные фразы, которые она выпаливала очередями:

– Стукнул по голове… жуткие ссадины… следы по всему паркету, где он тащил ее… везде… дьявол, а не человек… голова на подушке в газовой духовке… бедняжечка… я пришла точно в девять двадцать… всегда прихожу в это время в среду вечером, мы вместе смотрим цветной телевизор… черный ход как обычно открыт… и нахожу записку на кухонном столе…

Женщина, лежавшая на полу, вдруг изогнулась с тяжелым вздохом, издала несколько хриплых рыдающих стонов, словно животное в родовых муках, а потом поднялась и довольно связно заговорила:

– Я ее не писала! Не писала!

– Вы хотите сказать, что мистер Винсон пытался убить ее? – не веря своим ушам, спросила Вера, переводя взгляд с миссис Уилкокс на непроницаемые настороженные лица полицейских.

– Ну, миссис Уилкокс, теперь, когда здесь врачи, вы можете идти домой, – произнес полицейский. – Наш сотрудник заедет к вам позднее, чтобы записать ваши показания. О миссис Винсон мы позаботимся сами. Вам тут больше делать нечего. – Он повернулся к нам с Верой. – Если вы были здесь сегодня вечером, я бы хотел с вами поговорить. За мистером Винсоном уже послали в шахматный клуб. Не будете ли вы любезны подождать в гостиной?

– Но если он ударил ее так, что она потеряла сознание, а потом засунул ее голову в духовку, почему она не умерла? – удивилась Вера.

Ответила ей миссис Уилкокс, победно обернувшись, когда ее уже вели к выходу:

– Переоборудование, вот почему. С сегодняшнего утра нас перевели на натуральный газ. Ну, из Северного моря. Он не ядовитый. В начале десятого сюда приходили двое из газового управления.

Эмили Винсон укладывали на носилки. До нас донеслось ее высокое жалобное завывание:

– Я пыталась объяснить ему. Помните? Вы слышали, что он ответил? Я пыталась.

Предсмертная записка фигурировала на суде над Винсоном в качестве улики. Графолог из лаборатории судебно-медицинской экспертизы установил, что она была умелой подделкой, однако это не почерк миссис Винсон. Эксперт не мог определить, была ли записка делом рук ее мужа, хотя написана она оказалась на листке, вырванном из блокнота, найденного в его письменном столе. Почерк не походил на обычный почерк обвиняемого, однако, по мнению эксперта, записка точно не была написана миссис Винсон. Он привел технические доказательства, подтверждающие его вывод, присяжные уважительно выслушали их, но не удивились. Они и так знали, что миссис Винсон записки не писала. Она сказала им это, стоя на свидетельском месте. К тому же им самим было ясно, кто ее написал.

Имелись и другие доказательства. Заявление миссис Уилкокс, что «на паркете повсюду были следы», свели к одной длинной, но неглубокой двойной царапине в гостиной у входа. Однако это была весьма важная царапина. Она осталась от каблуков Эмили Винсон, а на них обнаружили частицы мастики для полов, которой пользовались в доме. Не на подошвах, а на боковых поверхностях ободранных каблуков. А в царапине на паркете нашли следы ее обувного крема.

Для дачи показаний вызвали также специалиста по отпечаткам пальцев. До того момента я не задумывался о том, что подобные специалисты обычно бывают штатскими. Унылая, наверное, работа постоянно и дотошно обследовать поверхности в поисках сплетений и завитков, выдающих преступника. Вредно для глаз. В данном случае знаменательным оказался факт, что не было обнаружено вообще никаких отпечатков. Газовые краны были тщательно протерты. Я увидел, как присяжные буквально вскинулись при этой новости. Это было явной ошибкой преступника. Обвинению не следовало указывать на то, что на кранах должны были остаться отпечатки миссис Винсон. В конце концов, ведь это она готовила еду для гостей. Более опытный убийца просто надел бы перчатки, существовавшие отпечатки он бы, конечно, смазал, однако был бы уверен, что не оставил своих. Протирать газовые краны было чрезмерной предосторожностью.