Агата Кристи - Том седьмой. Выпуск II Страница 3

В дверях, почтительно склонившись, стоял темноволосый человек с гладким лицом.

— В чем дело, Хорбери? — резко спросила Лидия.

— Мистер Ли, мадам, — тихо и еще почтительнее ответил Хорбери, — просил передать, что на Рождество прибудут еще двое гостей и что им следует приготовить комнаты.

— Еще двое? — удивилась Лидия.

— Да, мадам, джентльмен и молодая леди, — спокойно ответил Хорбери.

— Молодая леди? — недоумевающе переспросил Альфред.

— Так сказал мистер Ли, сэр.

— Пойду поговорю с ним… — быстро сказала Лидия.

Хорбери сделал еле заметный шаг вперед, но этого было достаточно, чтобы Лидия остановилась.

— Извините меня, мадам, но мистер Ли сейчас спит. Он просил его не беспокоить.

— Понятно, — отозвался Альфред. — Постараемся так и сделать.

— Благодарю вас, сэр.

Хорбери вышел.

— До чего же мне не нравится этот человек! — в сердцах проговорила Лидия. — Ходит по дому — словно крадется, как кот. Никогда не слышишь его шагов.

— Мне он тоже не по душе. Но свои обязанности знает. Отыскать в наши дни хорошего камердинера для больного не так-то легко. И отцу он нравится. А это самое главное.

— Да, это самое главное, как ты говоришь. Альфред, что это еще за молодая леди? Кто она такая?

— Понятия не имею, — покачал головой Альфред. — Даже представить себе не могу, о ком идет речь.

Они недоумевающе смотрели друг на друга. Затем Лидия, снова искривив свой выразительный рот, сказала:

— Знаешь, о чем я думаю, Альфред?

— О чем?

— По-моему, твоему отцу последнее время стало скучно. Вот он и решил устроить для себя на Рождество небольшое развлечение.

— Пригласив на семейный праздник двух незнакомых людей?

— Не знаю деталей, по я думаю, твой отец готовится доставить себе удовольствие.

— Надеюсь, он сумеет это сделать, — мрачно заметил Альфред. — Бедняга, прикованный к креслу из-за ноги, инвалид — и все после той полной приключений жизни, которую он вел.

— После… полной приключений жизни, которую он вел, — медленно повторила Лидия.

Пауза, которую она сделала перед эпитетом, придала предложению какое-то особенное, хотя и не вполне понятное значение. Альфред это почувствовал. Он вспыхнул и смутился.

— Никак не могу понять, откуда у него такой сын, как ты! — вдруг воскликнула она. — Вы совершенно разные люди. И ты его не просто любишь, ты его боготворишь!

— Не кажется ли тебе, Лидия, что ты заходишь чересчур далеко? — с явным раздражением бросил ей Альфред. — Любовь сына к отцу — чувство вполне естественное. А нелюбовь — неестественна.

— В таком случае большинство членов нашей семьи ведут себя неестественно, — заметила Лидия. — Ладно, не будем спорить. Прошу прощения за нанесенную тебе обиду. Поверь мне, Альфред, я вовсе не хотела. Я восхищаюсь твоей… преданностью. В наши дни она встречается крайне редко. Может, я ревную тебя? Говорят, что женщины обычно испытывают ревность к свекрови — так почему бы и не к свекру?

Он ласково обнял ее:

— Твой язык частенько подводит тебя, Лидия. У тебя нет никаких оснований для ревности.

Выражая всем своим видом раскаяние, она наградила его быстрым поцелуем и ласково потрепала за ухо.

— Я знаю. Тем не менее, Альфред, к памяти твоей матери я тебя никогда не ревную. Шаль, что мне не довелось ее знать.

— Она была слабым существом, — вздохнул он.

Лидия с интересом взглянула на .мужа.

— Вот, значит, какой она тебе помнится… Слабым существом… Интересно.

Мне она помнится почти всегда больной… — задумчиво отозвался он. — Часто в слезах… — Он покачал головой. — Она была лишена силы духа.

Не сводя с него глаз, она еле слышно пробормотала:

— Как странно…

Но когда он обратил к Лидии вопрошающий взгляд, она, быстро покачав головой, сменила тему разговора:

— Поскольку нам не позволено узнать, кто наши таинственные гости, пойду-ка я поработаю в саду.

— На улице холодно, дорогая. Колючий ветер.

— Я оденусь потеплее.

Она вышла из комнаты. Альфред Ли, оставшийся в одиночестве, несколько минут стоял неподвижно, погрузившись в свои собственные мысли, а затем подошел к большому окну комнаты. Оно выходило на газон, окружавший весь дом. Через минуту-другую он увидел, как из дома вышла Лидия с плоской корзинкой в руках. На ней было громоздкое пушистое пальто. Поставив корзинку на землю, она принялась за работу в каменной чаше, чуть возвышавшейся над землей.

Некоторое время он следил за ней. Потом вышел из комнаты, надел пальто, укутался шарфом и через боковую дверь очутился на газоне, миновав несколько таких же чаш, в которых искусные руки Лидии создали миниатюрные сказочные пейзажи.

Один из них представлял собой пустыню — на гладком желтом песке горстка зеленых пальм в жестяной банке и идущие гуськом верблюды в сопровождении двух погонщиков-арабов. Из пластилина были вылеплены и несколько глиняных хижин, В другой чаше был разбит террасами итальянский сад, украшенный восковыми цветами. Третья чаша изображала арктический пейзаж с айсбергами из зеленого стекла и семейством пингвинов. Потом шел японский сад с двумя карликовыми деревьями, прудами из кусочков зеркала и пластилиновыми мостиками.

Наконец он подошел к тому месту, где она работала. Лидия уже положила синюю бумагу и покрыла ее стеклом. По краям торчали кусочки скалы. В эту минуту она доставала из маленькой сумки гальку и, укладывая ее, мастерила пляж. Между кусочками скалы сидели маленькие кактусы.

— Да, все правильно, — бормотала про себя Лидия. — Именно этого я и добивалась…

— Что же изображает это последнее произведение искусства?

Она вздрогнула, потому что не слышала, как он подошел.

— Это? Мертвое море. Тебе оно нравится?

— Что-то уж очень пустынно, — сказал он. — По-моему, там больше растительности.

Она покачала головой.

— Именно таким я представляю себе Мертвое море. Оно ведь мертвое, понятно?

— Мне оно нравится меньше, чем остальное.

— Оно и не должно нравиться.

На террасе послышались шаги. К ним направлялся пожилой дворецкий, седой и слегка сутулый.

— Звонит миссис Джордж Ли, мадам. Спрашивает, удобно ли, если она и мистер Джордж приедут завтра поездом в 5.20?

— Передайте ей, что это нас устраивает.

— Благодарю вас, мадам.

Дворецкий поспешил в дом. Лидия смотрела ему вслед, и лицо ее смягчилось.

— Добрый старый Тресилиан. До чего же он надежный человек. Не представляю, что бы мы делали без него.

Альфред был полностью согласен:

— Старая школа. Он в доме почти сорок лет и так предан всем нам.

— Да, — кивнула Лидия. — Похож на верного слугу из старинных романов. По-моему, он ни перед чем не остановится, если придется выступить на защиту кого-нибудь из членов семьи.

— Наверное… — согласился Альфред. — Наверное…

Лидия приладила последний камешек.

— Ну вот, — сказала она. — Я готова.

— Готова? — озадаченно переспросил ее Альфред.

Она рассмеялась.

— К Рождеству, глупый! К трогательному семейному единению, которое ждет нас на Рождество.

4

Дэвид перечитывал письмо. Он уже один раз смял его в комок и выбросил. Затем поднял, разгладил и принялся снова читать.

Его жена Хильда молча и спокойно наблюдала за ним. Она заметила, как пульсирует жилка у него на виске, как слегка дрожат длинные изящные пальцы, как время от времени нервный озноб пробегает по телу. Когда Дэвид, отбросив упрямо падающую на лоб прядь светлых волос, умоляюще посмотрел на жену своими голубыми глазами, она была готова к ответу.

— Что нам делать, Хильда?

Хильда ответила не сразу. Она услышала мольбу в его голосе. Она знала, как он зависит от нее — эта зависимость возникла сразу же, с первых дней их брака, — знала, что способна дать окончательный ответ на мучающий его вопрос, но именно поэтому не спешила высказывать собственное суждение.

Голосом, в котором звучали спокойствие и мягкость, свойственные опытной няне при капризном ребенке, она ответила:

— Все зависит от того, какие чувства ты сам испытываешь, Дэвид.

Хильда была плотного телосложения, некрасивая, но обладала каким-то магнетизмом. В ней было что-то с портретов, написанных великими голландцами, а голос — теплым и убаюкивающим. Дородная, кряжистая, средних лет женщина, не отличающаяся ни умом, ни интеллектом, но за ней стояло что-то такое, что нельзя было не приметить! Сила! Да, Хильда Ли была сильной личностью.

Дэвид встал и принялся ходить по комнате. Седина практически не тронула его голову. Он до сих пор сохранил в себе что-то мальчишеское. А выражение лица было до того кротким, что казалось неестественным…