Джеймс Чейз - Еще один простак Страница 3

— Зря ты изводишь себя. Мы выкрутимся, вот увидишь. Можно отлично прожить и на шестьдесят долларов в неделю. Голод нам не грозит. Наберись терпения, работа наверняка подвернется.

— А пока она не подвернется, я должен буду сидеть на твоей шее. Куда как приятно, одно удовольствие.

Она подняла голову и посмотрела на меня. В ее черных глазах была тревога.

— Мы с тобой партнеры, Гарри. Когда ты устроишься, я оставлю работу. Пока ты не устроен, работаю я. Так должны поступать партнеры.

— Спасибо за разъяснение.

— Гарри… ты мне не нравишься. Право же, ты так изменился, стал каким-то грубым и злым. Ну, постарайся забыть. Ведь мы одна семья, и это твое отношение…

— Знаю. — Я встал с постели. — Извини. Если бы ты провела четыре года в тюрьме, может, и с тобой творилось бы то же самое. Я заварю кофе. Спасибо, что хоть это могу делать.

Все то, о чем я вам рассказываю, произошло два года назад. Теперь, оглядываясь на прошлое и оценивая его должным образом, я понимаю, что проявил непростительную слабость характера. Это сфабрикованное дело и тюрьма сломили мою волю. Я не был грубым и злым. Меня обуяла жалость к самому себе.

Окажись я более решительным, я бы продал бунгало, уехал с Ниной куда-нибудь подальше, где меня не знают, и начал бы новую жизнь. Вместо этого я продолжал таскаться в поисках несуществующей работы и строить из себя великомученика.

Еще десять дней я впустую шатался по городу. Нине я говорил, что весь день ищу работу, но это была ложь. Наведавшись в одно-два места и получив отказ, я искал прибежища в ближайшем баре.

Когда я работал репортером, меня не очень тянуло на выпивку, но теперь я стал крепко закладывать. Виски сделалось для меня чудодейственным средством. Стоило пропустить пять-шесть порций, как от моей тревоги не оставалось и следа. Мне было наплевать, есть у меня работа или нет. Я мог, вернувшись домой, спокойно наблюдать, как Нина корпит над своей керамикой, и при этом не чувствовать себя нахлебником. Я даже обнаружил, что под градусом легче врется.

— Сегодня утром я виделся с одним парнем, — говорил я ей. — Похоже на то, что мы столкуемся. Он хочет, чтобы я написал серию статей о его гостинице, но вначале ему нужно заручиться согласием своего партнера. Если дело выгорит, я буду иметь больше трех сотен в неделю.

Не было никакого парня, никакого партнера и никакой гостиницы, но эта ложь была мне необходима, чтобы сохранить собственное «я» и не уронить себя в глазах Нины. Даже когда мне пришлось просить у нее десятку, я и тут попытался спасти свое лицо, сказав ей, что со дня на день буду при деньгах.

Но ложь не выдерживает долгого употребления, и через некоторое время мне стало ясно, что Нина догадывается об истинном положении вещей. Если бы она хоть раз уличила меня во лжи, возможно, я отбросил бы свои беспочвенные надежды, но она этого не сделала, и я продолжал пить, продолжал врать и продолжал болтаться без дела.

И вот в один прекрасный день, когда я сидел в баре на берегу океана, началась та самая заваруха, о которой я хочу вам рассказать.

Дело шло к вечеру. После восьми порций виски меня разобрало, и я нацеливался на девятую.

Бар был маленький, тихий и немноголюдный. Мне там нравилось. Никто не мешал мне сидеть за угловым столиком у открытого окна и глазеть на пляж. Я регулярно посещал его уже пять дней. Бармен, дюжий малый с лысой головой, знал меня. Похоже, он понимал, почему мне требовалось выпить. Как только я приканчивал очередную порцию виски, он приносил мне другую.

В баре почти никто не засиживался. Редкий посетитель, будь то мужчина или женщина, выпивал на скорую руку и через несколько минут уходил. Они были вроде меня — одинокие, неприкаянные, убивающие время.

В углу по соседству с моим столиком незаметно приткнулась телефонная кабинка, которой постоянно пользовались. Звонили мужчины, женщины, подростки. Кабинка была самым оживленным местом в баре.

Потягивая виски, я наблюдал за ней, чтобы хоть чем-то занять свои мысли. Интересно бы знать, думал я под хмельком, кто эти люди, которые закрывают за собой застекленную дверь кабинки, с кем они говорят. Я следил за выражением их лиц, когда они разговаривали — кто с улыбкой, кто с раздражением, а кто с таким видом, словно бы неубедительно врал; наверно, и я врал с таким же видом. Это было все равно, что смотреть на сцену.

Бармен поставил передо мной девятую порцию виски и продолжал стоять у стола, а это означало, что надо платить по счету. Я протянул ему свою последнюю пятерку. Он сочувственно ухмыльнулся, вручая мне сдачу. Он как бы говорил, что пора и честь знать. Мне хотелось встать и врезать ему по толстой глупой роже. Когда я взял сдачу и начал искать мелкую монетку, чтобы дать ему «на чай», он ухмыльнулся еще шире и поспешил к себе за стойку.

Когда до меня дошло, что в его глазах я просто-напросто пьянчуга, мне стало до чертиков стыдно. Мне стало так стыдно, что я готов был выскочить из бара и броситься под первый попавшийся автомобиль, но для такого конца требовалось мужество, а я оставил его в камере номер 114. Да и зачем бросаться под какой-то автомобиль, когда можно остаться на месте и продолжать бездумно накачиваться? Так было лучше и проще.

В этот момент в бар вошла женщина в больших темно-зеленых очках, одетая в облегающую водолазку канареечного цвета и белые брюки. В руке у нее была желто-белая сумочка. Она направилась к телефонной кабинке и закрылась в ней.

Она сразу привлекла мое внимание своими крутыми упругими бедрами. Проходя к телефону, она так вертела задом, что не оставила бы равнодушным даже непьющего добропорядочного мужчину.

Я не был ни тем, ни другим, так что мог пялиться на нее сколько влезет. Когда нижняя часть ее тела скрылась от моего взгляда за дверью кабинки, я перевел глаза на ее лицо.

Это была блондинка лет тридцати трех, с резкими, несколько холодными чертами, но в целом очень и очень привлекательная на любой вкус.

Я отпил половину своей девятой порции и продолжал наблюдать. Трудно было сказать, довольна она или нет разговором по телефону. Судить об этом по выражению ее лица мешали большие темные очки, но разговор был короткий и деловой. Она оставалась в кабинке ровно минуту, затем прошла мимо меня к выходу, не глядя по сторонам. Еще несколько приятных секунд я провожал глазами ее прямую спину и крутые бедра, пока за ней не захлопнулась дверь.

Не будь я женат, думал я спьяну, можно было бы закрутить с ней роман. Женщина с такой фигурой, осанкой и красотой должна быть чудо как хороша в постели. Если это не так, то жизнь еще больший обман, чем я себе представлял.

Интересно, кто она. На ней был дорогой туалет. Такую желто-белую сумочку не купишь на распродаже.

ЖЕЛТО-БЕЛАЯ СУМОЧКА!

Она вошла с ней в кабинку, но я не помнил, чтобы она держала ее в руке, когда выходила.

Я был уже в таком состоянии, когда трудно собраться с мыслями. У меня даже лицо перекосило от напряжения. Нет, я точно помнил: она вошла в кабинку с сумочкой в правой руке, а когда вышла оттуда, в руках у нее ничего не было.

Я допил виски, затем дрожащей рукой зажег сигарету. Далась тебе эта сумочка, подумал я. Скорей всего, ты ее просто не заметил.

Неожиданно сумочка приобрела для меня важное значение. Мне захотелось доказать самому себе, что я еще не окончательно окосел.

Я с трудом поднялся на ноги, подошел к телефонной кабинке и дернул дверь. Сумочка преспокойно стояла на полке.

Ну, парень, сказал я себе, ты трезвый как стеклышко. Ты сразу увидел, что она забыла свою сумочку. Ты можешь пить… ну, как это… пить не пьянея.

Теперь ты должен, продолжал я рассуждать сам с собой, заглянуть в сумочку и узнать, кто она такая. Затем взять сумочку и сказать бармену, что она забыла ее в телефонной кабинке — обязательно сказать, а то еще зацапает какой-нибудь полисмен, если заметит тебя на улице с дамской сумочкой. А так ты скажешь бармену, что понес сумочку к ней домой. Может, получишь в награду что-нибудь побольше, чем поцелуй — как знать, как знать?

Надо же было так нализаться.

Я шагнул в кабинку, затворил за собой дверь и бросил взгляд через плечо. Только убедившись, что никто за мной не следит, я взял сумочку и открыл ее. Вот так, бывший арестант Барбер — никакого риска, всегда настороже!

Загородив своей широкой спиной дверь кабинки, я снял трубку, прижал ее к уху — ловко, да? — и обследовал содержимое сумочки. Я обнаружил там золотой портсигар, золотую зажигалку, бриллиантовую брошь ценой тысячи полторы, если не больше, водительские права и толстую пачку денег. Судя по верхней купюре в пятьдесят долларов, эта симпатичная пухленькая пачечка тянула на пару тысяч.

При виде таких денег меня бросило в жар.

Портсигар, зажигался и бриллиантовая брошь меня не интересовали, с любым из этих предметов можно было влипнуть. А вот к толстой пачке денег я почувствовал неопределимую тягу.