Рекс Стаут - Окно смерти Страница 3

Часы показывали без одной минуты четыре, и Вулф уже отодвигал свое кресло, пытаясь встать.

— Да уж, мистер Файф, — в тон ему сказал он. — И живой был — обуза, и умер — одни убытки. Оставьте, пожалуйста, мистеру Гудвину всю необходимую информацию и обязательно позвоните, когда договоритесь на вечер со всеми.

Он направился к двери.

2

Даже если дело выглядит совершенно ясным, небольшое уточнение обстоятельств часто бывает весьма кстати, и как только Файф ушел, я обзвонил несколько мест и собрал энное количество бесполезной информации. Дейвид проработал в средней школе «Одюбон» двенадцать лет, из которых четыре — заведующим секцией английского языка. Агентство Пола по торговле недвижимостью процветало не бог весть как, но до банкротства дело явно не доходило. Аптека Винсента Таттла, тоже в Маунт Киско, полностью принадлежала ему и, по словам, дела у него шли отлично. Ни адреса, ни телефона сиделки Энн Горен Дейвид не знал, но Вулф хотел встретиться со всеми, и я отыскал ее в телефонной книге Манхэттена под рубрикой «Сиделки». Я набрал ее номер два раза и услышал короткие гудки, набрал еще три раза — никто не снимал трубку. До Джонни Эрроу я тоже не дозвонился. Все звонки в «Черчилль Тауэрз» идут через коммутатор «Черчилля», и я попросил телефонистку передать ему, чтобы он позвонил нам, и сам потом звонил ему раз шесть. Наконец, как раз перед тем, как Фриц объявил, что обед готов, я застал Тима Эварта, помощника охранника отеля, или, если хотите, помощника начальника Внутренней службы безопасности, и задал ему пару конфиденциальных вопросов. Часть его ответов говорила в пользу Эрроу, другая — против. За: номер «люкс» в «Тауэрз» был оплачен вперед, официанты в баре и в ресторане относились с симпатией к Джонни Эрроу, и особенно к размеру его чаевых. Против: в субботу вечером Джонни отделал какого-то парня в баре, ударил несколько раз и бил бы еще, если бы его не увели копы. Тим сказал, что с технической стороны зрелище было великолепное, но бар «Черчилля» — не место для таких аттракционов.

Позвонил Файф и сказал, что со всеми договорился. К девяти часам, пока не пришел доктор Буль, мы с Вулфом уже оприходовали в столовой фунта четыре лососевого мусса, изготовленного по собственному рецепту Вулфа, а также небольшую порцию летнего салата, и вернулись в кабинет. Звонок позвал меня в переднюю, и то, что я увидел через стекло входной двери с односторонней светопроницаемостью, я назвал бы двойным сюрпризом. Доктор Буль, если это был он, вовсе не походил на дряхлого деревенского старикашку-лекаря — на крыльце стоял прямой, седовласый, безупречно одетый джентльмен. А рядом с ним — молодая особа с таким обилием собственных безупречных достоинств, которые бросались в глаза даже на расстоянии.

Я подошел и открыл дверь. Он шагнул в сторону, пропуская ее вперед, вошел сам и сказал, что он доктор Буль и что у него назначена встреча с Ниро Вулфом. Головного убора на его седой шевелюре не было, и, не задерживаясь у вешалки, я провел их через переднюю в кабинет. Войдя, он быстро огляделся, подошел к столу Вулфа и заговорил весьма агрессивно:

— Я Фредерик Буль. Меня попросил прийти Дейвид Файф. Что это еще за ерунда?

— Сам не знаю, — пробормотал Вулф. После еды он всегда говорит очень тихо, если его не завести. — Меня и наняли, чтобы я это выяснил. Садитесь, сэр. А девушка?

— Это сиделка. Мисс Энн Горен. Садитесь, Энн.

Я пододвинул ей кресло. Мое мнение о Поле Файфе стремительно менялось. Может, он и впрямь действовал чересчур импульсивно, но соблазн был велик. Отметины у нее на шее, щеках и руках были, по-видимому, поверхностными — никаких следов уже не осталось. Кроме того, в своем форменном халатике она должна выглядеть куда как аппетитнее, чем в голубом, из набивного ситца платье и жакетке болеро ему в тон, в которых пришла сейчас. Пусть и в набивном ситце, я мог бы — …ладно, оставим. Она пришла по делу. Она поблагодарила меня за кресло холодно, без тени улыбки.

— Ну, так в чем дело? — требовательно заговорил из красного кожаного кресла доктор Буль.

Вулф пробормотал:

— Разве мистер Файф вам не сказал?

— Он мне сказал, что Полу в смерти Берта что-то показалось подозрительным, и он собрался в полицию. Дейвид, Луиз и Винсент Таттл отговорить его не сумели, но условились, что обратятся к вам, чтобы вы провели следствие и рассудили их окончательно. Дейвид пошел к вам, и тут вдруг понадобился я. Думаю, это совершенно ни к чему. Заключение о смерти я подписал, а в моей компетентности пока еще никто не сомневался.

— Это я слышал, — пробормотал Вулф, но если уж мое решение должно быть окончательным, то его надо как следует обосновать. У меня и в мыслях не было сомневаться в правильности вашего заключения о смерти. Но несколько вопросов к вам есть. Когда в последний раз вы видели Бертрама Файфа живым?

— В субботу вечером. Я пробыл у него полчаса и уехал в двадцать минут восьмого. Они все были там, обедали в столовой. Ложиться в больницу он не захотел. Я поставил кислородную палатку, но он ее то и дело спихивал, не хотел под ней лежать. Мне так и не удалось его уговорить, мисс Горен — тоже. У него были сильные боли, во всяком случае, он так говорил, но температура — не очень высокая, сто два,[1] не больше. Он был очень трудным пациентом, его мучила бессонница. Я велел сиделке, чтобы она, как только уйдут гости, ввела ему четверть грана морфия, а через час если эта доза не поможет, — еще одну четверть, предыдущей ночью он уже полграна получил.

— И после этого вы вернулись в Маунт Киско?

— Да.

— Вы не думали, что в эту ночь он может умереть?

— Конечно, нет.

— Следовательно, вы были удивлены, когда в воскресенье утром вам сообщили, что он умер?

— Ну, конечно. — Буль с силой уперся ладонями в подлокотники кресла. — Мистер Вулф, я терплю этот разговор только из уважения к Дейвиду Файфу. Бросьте заниматься ерундой. Мне шестьдесят лет, из них больше тридцати я практикую, и доброй половине моих пациентов случалось удивлять меня тем или иным образом — то кровотечение у них слишком сильное, то, наоборот, слишком слабое, то выдадут сыпь после таблетки аспирина, то пониженную температуру при высоком давлении; они выживают, когда кажется должны умереть, и умирают, когда у них, вроде, все в порядке. Терапевты с этим сталкиваются постоянно. Да, смерть Бертрама Файфа — большая неожиданность, но невероятного в ней ничего нет. Я осмотрел тело с особой тщательностью уже через несколько часов, и ни на секунду причина смерти не вызвала у меня никаких сомнений. Поэтому я и подписал заключение.

— А почему вы осматривали его с особой тщательностью? — Вулф все еще бормотал.

— Потому что среди ночи сиделка бросила его — вынуждена была бросить — одного, и я не сумел найти замену. Все, что мне удалось, это договориться с другой сиделкой на семь утра. В этой ситуации я решил, что тщательный осмотр, для протокола, просто необходим.

— И вывод, что единственная причина смерти больного — воспаление легких, вас удовлетворяет?

— Нет, конечно, нет. В моей профессии полное удовлетворение — вещь очень редкая, мистер Вулф. Но я удовлетворен в том смысле, что заключение о смерти было и правильным, и уместным, что оно оказалось в полном соответствии с медицинскими показаниями, или, говоря языком обывателя, что Бертрам Файф умер от воспаления легких. Не думайте, что я словоблудием занимаюсь. Много лет назад один мой больной умер от воспаления легких, но было это зимой, ночью, в метель: кто-то открыл окна в его спальне и превратил ее в холодильник. Но в данном случае и ночь была теплая, и окна были закрыты. В номере есть кондиционер; я велел сиделке держать регулятор на восьмидесяти градусах — при воспалении легких необходимо тепло — что она и сделала. В том случае, о котором я упомянул, открытые окна, метель, безусловно, сделали свое дело, но сейчас ничего подобного не было.

Вулф одобрительно кивнул головой.

— Вы отлично осветили этот вопрос, доктор, но из вашего рассказа возникает и другой. Кондиционер. Что, если кто-нибудь, после ухода сиделки, перевел регулятор на самую низкую температуру? Могла комната остыть настолько, что больной умер, хотя вы и считали, что у него все в порядке?

— Вряд ли. Я уже думал об этом. Мистер и миссис Таттл заверили меня, что к регулятору они не прикасались, и что температура в комнате не менялась: да и не мог бы кондиционер до такой степени остудить комнату в такую теплую ночь. Я хотел в этом убедиться наверняка — ведь сиделки с ним не было — и договорился с отелем устроить эксперимент в той же комнате, в субботу вечером. Кондиционер работал шесть часов с регулятором на самой низкой отметке, и температура снизилась до шестидесяти девяти — для больного пневмонией это слишком холодно, даже если он укутан как следует, но не смертельно.