Эрнст Гофман - Зловещий гость (сборник) Страница 3

Как-то раз мы на французской границе приступом взяли один укрепленный замок, в котором и остановились на несколько дней, чтобы дать отдохнуть войскам. Комната Богислава находилась рядом с моей. Ночью меня вдруг разбудил легкий стук в дверь. Кто-то тихо звал меня по имени. Очнувшись, я узнал голос Богислава и, встав с постели, отворил ему дверь. Тот стоял в ночной сорочке со свечой в руке, бледный как мертвец, и, дрожа всем телом, что-то невнятно бормотал.

«Ради самого Создателя, скажи, что с тобой?» – воскликнул я, схватив его под руку. Усадив Богислава в большое кресло, я силой заставил его выпить стакан вина. Я пытался согреть его руки и успокоить, хотя решительно не понимал, что довело его до такого ужасного состояния. Немного придя в себя, Богислав глубоко вздохнул и проговорил тихим прерывистым голосом:

«Нет-нет! Я сойду с ума, если смерть, в чьи объятия я так рьяно бросаюсь, по-прежнему будет избегать меня! Тебе, дорогой Мориц, я должен поверить свою ужасную тайну! Ты знаешь, что я прожил несколько лет в Неаполе. Там я познакомился с одной девушкой из прекрасного дома и страстно полюбил ее. Она отвечала мне взаимностью, и мы оба с согласия родителей собирались заключить союз, от которого ожидали райского блаженства. День свадьбы был уже назначен, как вдруг в доме отца и матери моей невесты стал появляться какой-то сицилийский граф, всем своим поведением дававший понять, что намерен отбить у меня возлюбленную. Дошло до объяснения. Он ответил мне дерзостью, вследствие чего состоялась дуэль, на которой я смертельно ранил его шпагой в грудь. Но каково же было мое отчаяние, когда, поспешив к своей невесте, я нашел ее в слезах и горе. Она называла меня гнусным убийцей, отталкивала с величайшим отвращением и даже лишилась чувств, когда я коснулся ее руки, точно от укуса ядовитого скорпиона! Эту внезапную перемену не могли объяснить даже родители моей невесты. Никогда – ни словом, ни делом – они не поощряли притязаний графа.

Преследуемый всеми фуриями, я уехал в Петербург. Но не измена моей невесты тяготила и мучила меня больше всего, нет – что-то страшное вошло с тех пор в мою жизнь. Какое-то необъяснимое дьявольское наваждение не дает мне ни минуты покоя с несчастного дня моей дуэли в Неаполе. Часто днем, но еще чаще ночью слышится мне чей-то тяжелый предсмертный стон то вдали, то поблизости, и я с ужасом узнаю в нем голос убитого графа. Стоит ли говорить, как это мучает меня и терзает? Этот стон слышится мне везде. Его нельзя заглушить ни громом пушек, ни ружейными выстрелами. Он разжигает в моей душе ярость и отчаяние, которые способны довести меня до безумия. Даже сегодня ночью…»

Тут Богислав вдруг остановился и стиснул мою руку. Я вздрогнул вместе с ним. Тяжелый, душераздирающий стон раздался в ночной тишине. Казалось, кто-то, тяжело вздохнув, поднялся с земли и направился к нам неверной походкой. Богислав, собрав последние силы, встал с кресла, глаза его засверкали диким блеском. «Покажись, злодей! – крикнул он так, что задрожали стены. – Покажись, если смеешь! Вызываю тебя со всеми дьяволами, которые тебе служат!» Послышался зловещий стук в дверь…

И в ту же самую минуту дверь комнаты, где разместилось милое общество, сорвалась с крючка. Высокий человек с бледным серьезным лицом и проницательным взглядом, одетый во все черное, вошел в комнату. Самым почтительным образом раскланявшись с полковницей, он вежливо попросил извинения за то, что явился так поздно, несмотря на полученное приглашение. Незнакомец ссылался на чей-то визит, задержавший его дома. Все еще перепуганная полковница произнесла в ответ несколько малозначащих слов и пригласила гостя сесть. Поставив стул рядом с ней, незнакомец расположился как раз напротив Анжелики и обвел взглядом всех присутствующих.

Повисло молчание. Гость первым нарушил его, прибавив к сказанному, что, кроме опоздания, ему также следует извиниться за тот шум, с которым он ворвался в залу. Впрочем, виноват в этом, по его словам, был лакей: уж очень неосторожно он отворил дверь. Полковница, с трудом подавив какое-то неприятное чувство, закравшееся в ее душу, спросила, кого она имеет честь у себя принимать. Но незнакомец, как будто не расслышав вопроса, занялся Маргаритой, чрезвычайно изменившейся с его появлением. Девушка вдруг оживилась и, устроившись возле незнакомца, принялась нервно смеяться, без умолку болтать по-французски, рассказывая ему о том, как все слушали страшную повесть о привидениях и как он появился в самый неожиданный момент.

Полковница не стала повторять свой вопрос, тем более что гость – как он заявил – прибыл по ее приглашению. Однако какое-то смутное чувство тревоги не давало ей покоя, и она даже не заметила Маргарите, что ее излишняя болтливость не совсем уместна. Гость, впрочем, сам положил конец речам девушки, сказав, что подобное происшествие действительно недавно случилось в этих краях. Полковница пролепетала на это что-то невнятное, затем что-то прибавил Дагобер, но разговор все не клеился. Маргарита между тем вскочила с места, напевая французские песенки, и принялась вальсировать, объяснив это тем, что хочет повторить новую фигуру гавота.

Всех остальных явно тяготило присутствие таинственного незнакомца. Взглянув на его мертвенно-бледное лицо, никто не решался заговорить с ним. При этом трудно было сказать, чем именно он произвел на всех такое неприятное впечатление, потому что его тон и манеры были безупречны и обличали порядочного светского человека. Заметный акцент, с которым он говорил по-французски и по-немецки, заставлял предполагать, что он не принадлежал ни к одной из этих наций.

Словно гора свалилась с плеч хозяйки, когда вслед за раздавшимся под окнами стуком копыт она услышала голос мужа. Через несколько минут полковник вошел в комнату и, едва увидев незнакомца, приветствовал его радостным восклицанием:

– Милости просим, любезный граф! Очень рад вас видеть! – И, обращаясь к жене, прибавил: – Граф С-и – мой верный друг, с которым я познакомился на Дальнем Севере.

Полковница, немного успокоенная этими словами, с любезной улыбкой приветствовала гостя и поспешила заметить, что не приняла его подобающим образом только потому, что полковник не предупредил ее об этом визите. Затем хозяйка поведала мужу, как целый вечер они провели за разговорами о привидениях, об ужасном происшествии, приключившемся с другом Морица, а также о внезапном появлении графа как раз в ту самую минуту, когда речь зашла о странном ударе в дверь.

– Прелестно! – воскликнул полковник. – Итак, любезный граф, вас приняли за привидение. Мне кажется, что моя Анжелика до сих пор не может оправиться от страха после рассказа ротмистра, да и Дагобер все еще смотрит невесело. Скажите, граф, ведь это, должно быть, очень обидно, когда вас принимают за привидение или мертвеца?

– Разве я, – спросил граф, как-то странно усмехнувшись, – имею что-то призрачное в своей фигуре? Впрочем, говорят, будто есть люди, чей взгляд очень трудно выдержать. Может быть, такой взгляд и у меня.

– Вы, конечно, шутите, любезный граф! – произнесла полковница. – Просто теперь в моде подобные таинственные истории…

– Но эти истории, – возразил граф, – чаще всего не более чем пустые россказни, обличающие не совсем здоровое состояние рассудка повествователей. Да хранит судьба всех и каждого от такой напасти! Но я, однако, прервал господина ротмистра на самом интересном месте и потому убедительно прошу его продолжить, чтобы удовлетворить любопытство слушателей.

Мориц, которому незнакомец был не просто неприятен, а определенно противен, понял злую насмешку графа. Вспыхнув как спичка, молодой человек ответил довольно резко, что не хочет нарушить ту веселость, которую граф привнес своим появлением в их скучающий кружок, и потому предпочитает молчать. Гость, не обратив никакого внимания на этот ответ, сел возле полковника и, небрежно играя золотой табакеркой, тихо поинтересовался, не француженка ли та дама, что пребывает в таком веселом расположении духа.

Вопрос касался Маргариты, все еще продолжавшей что-то напевать и кружиться по зале. Полковник, наконец, не выдержал и, приблизившись к девушке, тихо спросил, в своем ли она уме. Маргарита вздрогнула и, как бы очнувшись от забытья, покорно заняла свое место за чайным столом. Граф между тем возобновил разговор, переключившись на последние новости. Дагобер слушал молча, а Мориц, пристально глядя на рассказчика, то и дело менялся в лице. Казалось, он только и ждал случая, чтобы затеять ссору. Анжелика, не поднимая глаз, прилежно сидела за работой. Все разошлись в самом дурном расположении духа.

– Счастливый ты человек! – воскликнул Дагобер, оставшись наедине с Морицем. – Кажется, теперь уже нет сомнений в том, что Анжелика тебя любит. Я сегодня долго наблюдал за ней и убедился в этом. Но берегись, враг силен и способен посеять сорную траву среди прекраснейших цветов! Маргарита любит тебя, как только может полюбить самое пылкое сердце. Ее мучает ревность, которую она даже не в состоянии скрыть. Надо было видеть, что происходило в душе Анжелики, когда она уронила платок, а ты, подняв его, поцеловал ее руку. Но потом мы принялись защищать хорошенькую француженку, и хотя я знаю, что этим ты только маскировал свои чувства к Анжелике, фальшивые стрелы попали в цель и сделали свое дело. Ситуация прескверная, так что я опасаюсь, как бы не случилось беды.