Марк Валентайн - Зеленый череп Страница 3

— Не знаю, кто вы или что, — молвил Холмс, — но ваша деятельность окончена. У меня есть доказательства вашей причастности к гибели двух человек.

Глаза существа были полны ненависти, и оно лихорадочно обдумывало побег из западни. Затем взор потускнел, и череп понурился, прежде чем взглянул в нашу сторону вновь.

— Для суда у вас нет никаких улик. Но, может быть, пора остановиться. Надеюсь, вы не будете столь строги, когда услышите мою историю.

Я опешил и почувствовал, что даже непроницаемый Холмс был застигнут врасплох. Ибо голос принадлежал благородной женщине — чистый и благозвучный. Она указала на пару грубых стульев. Мы сели и вопрошающе взглянули на нее.

— Мое имя не имеет значения. Я родилась в колонии — Гвиане, где моя мать, еще молодая, погибла в сточных водах. В младенчестве мной занимались отец и нянька-туземка, но в тамошней нездоровой атмосфере папа тоже вскоре скончался от какого-то недуга. У нас не было близкой родни, однако имелся дальний родственник, который однажды посетил колонию и познакомился с моим отцом перед отплытием в Англию. Я обнаружила, что меня — и родительское состояние — препоручили этому человеку, по каковой причине я прибыла в страну, никогда не бывшую мне домом. Дальнейшее вас вряд ли удивит. Сей, с позволения сказать, родственник и опекун заявил, что дела моего отца пришли в упадок и он сам разорится, если заплатит все долги. Мне придется работать. Меня отослали на спичечную фабрику «Лифант и Брей» и поселили неподалеку, в жалком жилище. После этого — мне было двенадцать, прошу учесть — моя жизнь свелась к нескончаемому монотонному труду под грубым присмотром, ее условия были ужасны. Опекуна я видела редко, он появлялся лишь с целью удостовериться, что я еще жива. Тот факт, что я была образованна и подготовлена к более благопристойному существованию, лишь ухудшил дело. Мастер Уолвис возненавидел меня. Я думаю, он был в сговоре с моим опекуном, ибо видела, как они совещались. Мое естественное неприятие таких условий означало, что этот негодяй был вправе издеваться надо мной, бранить, бить и штрафовать. Сбежать оттуда не было ни малейшей возможности: за мной неусыпно следили, да и денег я не имела.

— Это очень печально, мэм, — признал я.

— Так живет множество ваших собратьев. Я бы там и осталась, если бы не воспользовалась случаем. Вы помните, конечно, большую акцию протеста, устроенную работницами спичечных фабрик несколько лет тому назад? Я с гордостью признаюсь, что была в числе агитаторов. После многих перипетий владельцы допустили на фабрики инспекцию — несколько видных персон из числа сочувствующих; все это было, конечно, умело разыграно. Но среди тех инспекторов нашлись проницательные люди, которые догадались об истине и нарочно отстали от процессии, чтобы выведать нелицеприятную правду. Я быстро поделилась своей историей с мистером Шардлоу, радикалом; он был потрясен и пообещал мне добиться справедливости. Сейчас я знаю, что он наведался к моему опекуну и от моего имени добился от него некоего соглашения: мистер Шардлоу — адвокат и прирожденный оратор. По освобождении я как могла помогала тем, кто остался. Ужасный желтый фосфор, который использует в производстве «Лифант и Брей», необходимо запретить, благо имеются безвредные альтернативы. За это я боролась. Но мне самой было уже не помочь.

— У вас фосфорный некроз челюсти, мэм? Плохо дело.

— Совершенно верно, доктор Ватсон. Симптомы перед вами.

Я повернулся к Холмсу:

— Эта болезнь развивается при длительной работе с ядовитыми химикатами, которые применяются в спичечном производстве. Кожа становится зеленовато-бледной, скуловые кости проваливаются, полностью выпадают волосы, плоть усыхает. Заболевание неизлечимо. Но ваш случай, мэм, — простите меня — относится к исключительно тяжелым.

— Болезнь зашла далеко, доктор. Но коль скоро я не в силах скрыть ее разрушительное действие, я решила его подчеркнуть, чтобы выглядеть еще страшнее. Потому что я вознамерилась поставить моих мучителей лицом к лицу с деянием их рук. При помощи театрального грима я могла поселить в их сердцах ужас и столкнуть со своего рода материализацией причиненного зла. Мое искусство сработало на славу. Вышло даже лучше, чем я рассчитывала. Бедняга Уолвис вконец обезумел и улепетывал во весь опор, пока не разбился насмерть. Тогда как…

Она запнулась.

— Мостин, — подсказал Холмс.

— Да. Я вижу, вам все известно. Мостин был полон страха уже после моего маленького послания.

— Горелые спички, — вставил я.

— Правильно, доктор. В этом деле вы мне, конечно, помогли.

— Я… Но чем же?

— Я с большим удовольствием прочла ваш отчет о пяти апельсиновых зернышках, посланных в качестве грозного предупреждения. Как, подозреваю, и половина Лондона. Эта история натолкнула меня на мысль.

— Вот я и вижу, — сухо заметил Холмс.

— Мостин был завзятым противником реформ в спичечном производстве и в качестве главного инвестора «Лифант и Брей» являлся помехой моим планам. Нужно было его убрать. Я рассудила, что мой опекун наверняка слышал о странной смерти своего подельника, мастера Уолвиса. Он не мог быть уверен, что ее причиной явился, как всем казалось, несчастный случай. Мостин вряд ли бы усомнился в значении присланного пакетика с горелыми спичками. И даже менее хитрый подлец смекнул бы, что семь спичек означают семь дней. Выражение его лица, когда я подняла оконную раму и устремилась на него, не поддается описанию. И все же оно было не таким ужасным, какой он сделал меня.

Повисла тишина.

— Как вы поступите, джентльмены? Дело рассыплется, вы знаете сами. И мне все равно. Я долго не протяну, но борьбу продолжу.

Шерлок Холмс сверлил ее взглядом.

— С призраками должно быть покончено.

— Их не будет.

— В таком случае дело закрыто. Я сам себе закон, и вы, как я рассудил, его не нарушили.

То, что случай потряс Холмса, я мог вывести из тягостного молчания, которое воцарилось в кебе, когда мы возвращались на Бейкер-стрит. Но дома, сыграв печальную сонату Свиттенэма для скрипки, он несколько оттаял.

— Я должным образом использую это дело в моей монографии о спичках, — сообщил Холмс. — Вот те, что были оставлены на покойниках и посланы в конверте, все производства «Лифант и Брей» — взгляните на квадратные палочки и желтые крапинки на головках. Вот три спички Рейнольдса — он бросал их в мусорную корзину, когда курил тайком: такую же он оставил здесь, выкурив мою македонскую сигарету. Производство спичечной компании «Феб» — круглая палочка и более рыхлая головка. Из-за них Мостин решил, что у него есть десять дней до явления Немезиды — на самом деле ему оставалась всего неделя. А вот спички, которые я нашел на Павия-корт. Одну — в начале улицы, под знаком: ее зажгли, чтобы убедиться, что попали куда хотели; другую — возле калитки; третью — в саду, ею зажгли потайной фонарь. Очень редкие спички — производство «Рафаэл Хайджин». Опытные образцы: производители хотели уменьшить содержание опасных соединений фосфора, чтобы не вредить здоровью несчастных рабочих. Леди с черепом, Ватсон, пользовалась продукцией «Лифант и Брей» — орудиями, ее погубившими, — как визитной карточкой для тех, кому она планировала причинить вред, но в обиходе, естественно, защищала и даже частично финансировала производство менее опасных марок. Мне всего лишь оставалось показать, что я связал привидение с цехом Рафаэла, и я был уверен, что молодой изобретатель поспешит поставить ее в известность и предостеречь. Утром, Ватсон, я отправлюсь к нему и успокою: после всего услышанного мы будем приобретать спички исключительно у него.

Примечания

1

Персонаж английского фольклора Викторианской эпохи, гуманоидное существо, примечательное прежде всего своей способностью совершать прыжки поразительной высоты.