Артур Дойл - Преступления и призраки (сборник) Страница 3

Как бы там ни было – давно пришло время ввести оба этих текста в «большую» холмсиану…

Что касается «Бриллианта английской короны», то перед нами опять-таки не рассказ, а… новеллизация одноименной пьесы. Сходство с «Камнем Мазарини», первым из рассказов позднего цикла («Архив Шерлока Холмса»), налицо. Но столь же налицо и отличия, причем они… не в пользу «Камня Мазарини»!

Происхождение «Бриллианта» таково: это не пьеса, задним числом написанная по рассказу, а нечто противоположное. «Бриллиант» создан на полгода раньше – то есть фактически как раз с него, после долгого перерыва, оказалось начато «последнее возрождение» холмсовской тематики. А вот рассказ был написан по мотивам пьесы и, надо сказать, получился несколько вымученным, «вторичным». Это проявляется еще в названии (Конан Дойл, видимо, собирался в дальнейшем как-то мотивировать связь алмаза с именем Мазарини, но… забыл это сделать!), подчеркивается заменой главного «антигероя» (в «Бриллианте английской короны» это не безвестный злодей, а колоритнейший полковник Моран, так что упоминание о духовых ружьях и восковом манекене не выглядит повтором: мы словно бы оказываемся в «альтернативной версии» холмсианы, где НЕ БЫЛО эпизода, известного по рассказу «Пустой дом»!), да и вся линия, связанная с изобличением преступников, явственно ослаблена. Конан Дойл очень много фантазии вложил в «визуальные спецэффекты» (опять чудеса новейших технологий: не только граммофон, но и электрическая сигнализация!), действительно обеспечивающие повышенную достоверность, однако в «Камень Мазарини» перенес от силы половину этого замысла, причем описания сделаны явно уставшей, почти безразличной рукой. Скорее всего, в очередной раз обеспечив Холмсу яркий старт, автор через полгода опять засомневался, был ли он прав, возобновляя холмсиану. Так что, если полностью учесть «дополнительные материалы» (например, сохранившуюся информацию о тех соображениях, которые Конан Дойл высказывал по поводу происходящего на сцене, декораций, актерской игры, режиссерских ходов и т. п.) – то новеллизация заиграет гораздо более многоцветными красками, чем рассказ!

Некоторые из этих колоритных подробностей, пожалуй, способны вызвать у нас даже большую улыбку, чем у современников Конан Дойла. Например, каково современным читателям обнаружить, что «братки» викторианской эпохи, оказывается, тоже любили облачаться в пиджаки кричаще-ярких цветов, абсолютно не гармонирующие с остальными деталями туалета – вот только цвет пиджака был не малиновый, а лимонно-желтый…

Отдельно – несколько слов о роли Билли. Создается впечатление, что перед нами словно бы персонаж чаплинских кинокомедий: это впечатление не случайно – Конан Дойлу так все и виделось! Дело в том, что первая из театральных ролей Чарли Чаплина (на тот момент 14-летнего) – именно Билли, слуга-помощник Холмса. Нет, не в «Бриллианте английской короны», а за восемнадцать лет до этого: в пьесе «Шерлок Холмс», которая тоже, кстати, не имеет однозначного соотнесения с рассказами о Шерлоке Холмсе. Трудно сказать, заприметил ли Конан Дойл талантливого подростка уже тогда, но ко времени, когда настала пора писать «Бриллиант», конечно, вспомнил столь замечательную подробность: Чаплин уже был очень знаменит.

(Этот колоритный момент тоже не отражен в «Камне Мазарини». Билли там – человек без чаплиновских манер, без внешности, даже без возраста, а поскольку он эпизодически характеризуется как «старина Билли», то переводчики обычно и делают его стариком…)

По какой причине еще оказывались «сокрыты» некоторые из конандойловских текстов? Порой тому виной равнодушие современных редакторов, и наших, и британских. Многие в принципе хорошо известные ПОЗДНИЕ произведения сэра Артура как-то выпадают из их поля зрения. Это можно если не оправдать, то хотя бы понять в случаях, когда там затронута такая «немодная» в новейшее время тематика, как Первая мировая война (рассказ «Защита» и в какой-то степени эссе «Эти трое»). Впрочем, упомянутое эссе, посвященное трем младшим детям сэра Артура от второго брака, вызывало у британцев смешанные чувства, которые лишь отчасти могут быть объяснены военной темой и «непопаданием» в жанр. Просто англичане-то знают, а любители Конан Дойла тем более знают, кем выросли двое из этих «Троих», с такой любовью описанные как милые и трогательные крошки. Старший из младших сыновей (самый старший сын, Кингсли, как раз был на фронте и погиб всего лишь через несколько месяцев после описываемых событий), Деннис, фигурирующий в эссе под домашним прозвищем Паренек, и младший, Адриан, он же Щекастик, всю свою жизнь занимались главным образом тем, что со вкусом эксплуатировали отцовскую славу. Особенно в этом отличился Адриан, регулярно ухитрявшийся делать из своей биографии и литературного творчества (совершенно несоизмеримого с отцовским, но проходившего по графе «А. Конан Дойл-мл.») «обязательное приложение» как к работам конандойловедов, так и к деятельности составителей антологий.

Лишь младшая дочь Джин, Малютка, не пошла по этому пути. Она прожила долгую, хорошую и «свою» жизнь, стала военной летчицей, во время Второй мировой участвовала в битве за Англию – и когда сэр Артур мельком упомянул, что Малютка по силе духа далеко превосходит старших братьев, он попал в самую точку. Но Паренек со Щекастиком успели достаточно потрудиться для того, чтобы в Англии «Эти трое» сделались не самой популярной книгой, в особенности у тех, кто высоко ценит творчество А. Конан Дойла (не Адриана!). Для нас это как будто значения не имеет – но все же такой поворот событий, пожалуй, способствовал тому, что «Эти трое» доселе не были замечены и в русскоязычном культурном пространстве.

Однако чем, спрашивается, провинился «Церковно-приходской журнал» и «Конец Дьявола Хоукера»?! Перед нами, по крайней мере в советское время, первый рассказ, может быть, оказался виновен как раз названием (хотя в самом тексте речь идет отнюдь не о церковно-приходской тематике!), второй же – слишком «толерантным» отношением к тому пониманию законов чести, которое было распространено в классово чуждых кругах. А английских-то издателей что останавливало?! Подсознательная убежденность в том, что сэр Артур к концу жизни писал только спиритическую литературу? Но ведь это не так! Артур Конан Дойл гораздо шире привычных рамок – даже тех, в которые он сам добросовестно пытался себя загнать.

И вот сейчас у читателей в очередной раз появляется шанс в этом убедиться.

Григорий Панченко

Забытая холмсиана

Благотворительная ярмарка 

Рассказ «Благотворительная ярмарка» был написан в 1896 году как один из способов сбора средств для крикетного клуба при Эдинбургском университете, alma mater Артура Конан Дойла. Впервые эта вещь была опубликована в университетском студенческом журнале THE STUDENT, а в 1934 г. переиздана издательством Atheneum Press. Последний раз история издавалась в 1947 г. обществом Baker Street Irregulars в виде брошюры.

Перевод Д. Дубшина, С. Семиной

– Я бы непременно это сделал, – ни с того ни с сего произнес Холмс.

Я уставился на него в непонимании, поскольку секунду назад мой товарищ был полностью поглощен двумя важными делами – завтраком и газетой, которая была раскрыта перед ним на столе, закрывая кофейник. Теперь же его глаза уперлись в меня с тем уже знакомым мне полувопросительным, полунасмешливым выражением, которое обычно означало, что в мозгу его родилась очередная цепочка умозаключений.

– Что именно? – спросил я.

Улыбнувшись, он взял с каминной полки кисет и набил свою любимую старую глиняную трубку крепким табаком. Этим неизменным ритуалом всегда завершался его завтрак.

– Это очень характерный для вас вопрос, Ватсон. Уверен, что вы не обидитесь, если я скажу, что своей репутацией проницательного человека я обязан исключительно вам. Можно провести аналогию между нами и юными особами, которые, впервые выходя в свет, специально выбирают себе компаньонок попроще.

Наше совместное существование на Бейкер-стрит стерло рамки условностей между нами, и уже давно наше общение преодолело некую грань, за которой риск обидеть друг друга резким словом практически сходил на нет. Тем не менее меня задело его замечание.

– Должно быть, я действительно туго соображаю, – ответил я, – но должен признать, что не вижу никакого объяснения тому, как вы узнали, что я… что меня…

– Что вас попросили помочь в организации ярмарки для Эдинбургского университета.

– Именно так. Это письмо только пришло, и я еще не говорил с вами о нем.

– И тем не менее, – спокойно ответил Холмс, откинувшись в кресле и сплетя пальцы рук, – могу биться об заклад, что эта ярмарка нужна для расширения крикетного поля вашего Университета.