Эстель Монбрен - Убийство в музее Колетт Страница 3

— Проверьте список скончавшихся от несчастных случаев, похожих на… и поместите некролог в послезавтрашней газете. Родственники и дети вдовы полковника Анри Бонне и т. д.

— Можете на меня рассчитывать, господин министр.

Неделей позже, в одну светлую летнюю ночь, Кусто появился у него дома. Он иногда приходил туда, но под большим секретом и по причинам, меньше всего связанным с его профессиональными обязанностями.

Получив приглашение сесть в небольшом кабинете, обитом пунцовым шелком, он согласился выпить рюмку выдержанной сливовой водки, после чего начал:

— Думаю, я нашел изумительный… предмет для замены, господин министр. — Он вынул из портфеля фотографию улыбающейся молодой блондинки, одетой в платье в горошек. — Жюли Брюссо, тридцать два года, погибла вместе со своими родителями в железнодорожной катастрофе вчера утром в Ла-Шо-де-Фор.

— Вы уверены, что не осталось родных? — беспокойно спросил политик.

Отпив маленький глоток, он с видом знатока покосился на бархатистый кармин в рюмке, сквозь который виднелся отблеск настольной лампы.

— Дальний кузен, живущий в Марокко, который, если потребуется, легко пойдет на возмещение убытков. Не хотите ли познакомиться с досье?..

Министр внимательно изучил поданные бумаги, всмотрелся в фотографию и с легким вздохом вынес вердикт:

— Очень хорошо, Кусто. Займитесь документами… Удостоверение личности, водительские права, свидетельство об инвалидности… чтобы все было как надо, разумеется… И пластическая операция для изменения лица… — Он замялся на мгновение, потом продолжил: — Полагаю, вы подумали о перемене места жительства?

— Конечно, господин министр. Нейтральные местечки в провинции, не связанные с прошлым вышеупомянутых лиц.

— Будет ли возможность?..

Секретарь угадал конец фразы.

— Потребуется секретарша мэрии в конце года. Что касается жилья, то продается дом с садом на окраине города на берегу Луэны. Без претензий, но уютный и… незаметный.

— Вижу, вы обо всем подумали, Кусто. А как называется городок?

— Сен-Совер.

Министр сдвинул брови:

— Сен-Совер-ан-Пюизе? Родина Колетт? Существует ли шанс, что какое-нибудь общество друзей писательницы не завладеет этим, как вы сказали, нейтральным местечком, чтобы превратить его в место паломничества? В литературный уголок? А это грозит неприятностями нашей… нашей знакомой.

— Я подумал и об этом, господин министр, — поспешил заверить Кусто. — Но родной дом Колетт был продан частному лицу, и в нем нет никакого музея, способного привлечь туристов. Имеется лишь смутный проект реставрации замка, который никогда не осуществится. Поверьте, Сен-Совер — всего лишь ничем не примечательный бургундский городишко.

— Будем надеяться, что он таким и останется, — несколько раздраженно заключил министр. — В конце концов, пусть культурой всегда руководит Можис, тогда я буду спокоен.

Беседа закончилась, и секретарь тихо удалился.

Оставшись один, министр подошел к секретеру из розового дерева с прожилками черного, нажал потайную кнопку и достал альбом с фотографиями. Затем вынул из-под листа, обработанного серной кислотой, фото светящейся радостью супружеской пары. Молодая, очень стройная женщина, будто смущенная своим новым долгом по отношению к республике, опиралась на руку воспитанника Сен-Сирского военного училища, на губах которого играла ободряющая улыбка, предназначенная блестящему будущему, открывающемуся перед ними. Он порвал фотографию на мелкие кусочки, то же самое проделав с клише, показывающим его на церемонии крещения рядом с Жанной Бонне.

— Очень жаль, Анри… Это все, что я могу для тебя сделать, — пробормотал он.

Ведя многие годы жизнь штатского, министр вспомнил, как они, новички, терпели насмешки старшекурсников, когда поступили в Сен-Сир, вспомнил о розыгрышах, барахтанье в грязной реке. И о своем горе, когда телеграммой его известили о смерти друга, выполнявшего секретное задание. Самолет, на котором он летел, непонятным образом взорвался после вылета из Бухареста. С тех пор минуло уже три года…

— Очень жаль, — повторил он, ставя рюмку на столик с выгнутыми ножками в стиле ампир.

Знал он и то, что единственный способ спасти двух детей полковника Бонне — это отделить их от матери. Они, конечно, могли бы вырасти в родительской квартире, выходившей на сад Пале-Руайяль. Но в безопасности они будут лишь в провинции. Там они выживут.

Жанна Бонне тоже.

В Сен-Совере.

Глава 4

Понедельник, 9 июня

За четверть века Сен-Совер нисколько не изменился, и дома все так же каскадом спускались от замка. Было заметно, что Антуан Девриль явно не из этих краев. Высокий, поджарый, в итальянской тройке и в галстуке, сидя в машине Мадлен Дюжарден, он не скрывал своего удивления при виде большого количества зажиточных домов в считавшейся бедной Бургундии. Равнодушным взглядом он скользнул по родному дому Колетт, когда машина замедлила ход рядом; не взволновало его и покосившееся крыльцо, на котором Сидо поджидала возвращения своей дочери, ни даже очаровательный сад напротив, где она из последних сил помогала разродиться своей старшенькой. Но он чуть вздрогнул, увидя огромные ворота и поразившись хитроумной системе запоров материнской крепости…

— Так чем же все-таки интересуется университет? — бурчала бывшая учительница за рулем старенького «рено», возмущенная тем, что можно галопом проноситься по городку великой писательницы.

Известная как знаток мест пребывания Колетт, она впервые засомневалась в эффективности своей деятельности и почти сожалела, что согласилась удовлетворить нелепое желание этого молодого лектора, даже не захотевшего посидеть у пруда Безумия. Не был ли он сам безумцем?

А молодой человек просто-напросто спешил. Он не мог ждать коллективного паломничества по тропинкам Колетт, предусмотренного для всех ее поклонников; подобная прогулка во главе с Мадлен Дюжарден должна стать приложением к семинару на тему «Зарождение Клодины», который соберет в Сен-Совере в конце этой весны всех известных колеттоведов.

Антуану Деврилю представлялся хороший шанс превратить семинар в трамплин для создания своей блестящей карьеры. После последней университетской реформы молодые честолюбцы, только что окончившие высшие школы, могли рассчитывать — при условии защиты диссертации за два года — на хорошие должности, обойдя тем самым засидевшихся конкурентов, претендовать на прочное положение, подкрепленное гарантированными публикациями своих работ.

Сам он, достигнув двадцати восьми лет, опубликовал только одну статью, однако у него было чем привлечь на свою сторону все комиссии специалистов во Франции, и в Бургундии в частности. Так, у друзей своего дяди, связанных с семьей Готье-Виллар, он недавно нашел страничку из школьной тетради, пожелтевшую и помятую, на которой он узнал почерк Колетт. Это был отдельный отрывок без какой-либо подписи, которому владельцы не придавали значения из-за того, что он не имел никакой коммерческой ценности. Они даже не удосужились передать его в Клуб почитателей Колетт. Только специалист мог понять важность этого листка, и Антуан предвидел все выгоды, которые принесет ему графологическое исследование документа.

Он сразу стал разузнавать судьбу рукописей «Клодин»: две первые, недостающие, вероятно, были уничтожены по приказанию бывшего мужа Колетт Вилли, но рукописи «Клодина в доме» и «Клодина уходит» сохранились. Чтобы убедиться в подлинности отрывка, молодой человек рванулся к первоисточникам на улице Ришелье. Там, в большом зале Национальной библиотеки, предназначенном для консультаций, где пахло пергаментом и высохшей кожей, ему с тысячью предосторожностей, которые он посчитал унизительными и ненужными, вручили школьные тетрадки, служившие Колетт для написания серий «Клодин». Как и на его отрывке, почерк был мелким и убористым. Ничего общего с размашистым беглым и прочувствованным почерком «Сидо». Еще начинающая писательница аккуратно придерживалась голубоватых линеек и оставляла поля, на которых время от времени микроскопическими каракулями Вилли добавлял игривую подробность, сальную сплетню или иронический комментарий… Никакого сомнения, речь шла о присущем ей почерке, и он мечтал о следе с зазубренными краями, оставшемся от первой вырванной страницы. Воображал, как вставит этот недостающий лист на его место. Нашел ли он страницу из тех первых тетрадей, уничтоженных, к великому несчастью Колетт? Или же — что было бы еще лучше — предисловие, запрещенное цензурой?

«Пруды моего детства были любимым местом для моих прогулок. Когда мне исполнилось пятнадцать, мать беспокоилась, видя, как я ухожу после ливня в направлении Мутье. Я резвилась на природе, словно выпущенное на свободу животное, вдыхала острый запах размокших дорог. Частенько я доходила до Пруда Безумия, название которого навевало на меня мысли о горожанах, повесившихся в своих сараях, или о молоденьких девушках, найденных без признаков жизни в мшистых лесных порослях. Со страхом я приближалась к таинственному пруду, но меня неотразимо притягивал островок в его центре. Я переползала на него, двигаясь верхом по стволу дерева, и проводила там изумительные часы в бездействии и одиночестве, воображая, как мое второе отважное „я“ бросается на завоевание неведомых земель, завоевывает любовь парижской знаменитости, царствует в литературных салонах. Я даже представляла, что однажды стану героиней пользующегося успехом романа…»