Эллери Куин - Трагедия Зет. Бюро расследований Квина (рассказы) Страница 30

Приговоренного усадили на электрический стул, его голова опустилась на грудь, сигарета все еще дымилась между серыми губами. Четверо из семи надзирателей подскочили к нему, как роботы. Один из них опустился на колени перед заключенным и быстро прикрепил ремни к его ногам; второй прикрепил к подлокотникам стула его руки, третий обмотал тяжелый пояс вокруг его торса; четвертый достал темную повязку и крепко завязал ему глаза. Потом они поднялись и с деревянными лицами отошли назад.

Палач бесшумно выскользнул из своей ниши. Никто не произнес ни слова. Сев на корточки, он начал прикреплять что-то длинными пальцами к правой ноге приговоренного. Когда палач выпрямился, Друри Лейн увидел, что он присоединил к голой икре электрод. Быстро встав за спинкой стула, палач легко опустил металлический шлем на стриженую голову заключенного. Скальци сидел неподвижно, как статуя на краю бездны…

Палач так же бесшумно вернулся в свою нишу.

Начальник тюрьмы Магнус стоял молча, с часами в руке.

Отец Мьюр прислонился к надзирателю и перекрестился, едва шевеля губами.

Внезапно Скальци вздрогнул, и сигарета выпала у него изо рта, когда он издал сдавленный стон в звуконепроницаемой комнате, словно предсмертный зов потерянной души.

Рука начальника взметнулась вверх и тяжело опустилась, описав дугу.

Друри Лейн, обуреваемый эмоциями, которые он не мог анализировать, едва дышащий и с бешено колотящимся сердцем, увидел, как палач включил рубильник на стене ниши.

На миг Лейн подумал, что вибрация, вызвавшая покалывание в груди, словно весть из четвертого измерения, является следствием усиленного сердцебиения, но потом понял, что это ответ на волну освобожденного электричества, устремившегося по проводам.

Яркий свет в комнате смерти потускнел.

Человек на стуле рванулся кверху, словно стараясь разорвать стягивающие его ремни. Сероватая струйка дыма лениво выползла из-под металлического шлема. Руки, вцепившиеся в подлокотники, медленно покраснели и так же медленно побелели. Вены на шее напряглись, как канаты.

Скальци застыл, как будто в ожидании.

Свет снова стал ярким.

Двое врачей шагнули вперед и по очереди приложили стетоскопы к голой груди человека на стуле. Потом они отошли, посмотрели друг на друга, и старший из них — седой человек с бесстрастными глазами — молча подал знак.

Рука палача снова нажала на рубильник. Свет опять потускнел…

Когда врачи отошли после вторичного осмотра, старший тихо произнес:

— Я объявляю этого человека мертвым.

Тело обмякло на стуле.

Никто не шевелился. Затем открылась дверь в морг и прозекторскую, и двое мужчин вкатили белый стол на колесиках.

Друри Лейн машинально посмотрел на часы. Десять минут двенадцатого.

Скальци был мертв…

Глава 14

Джереми встал и начал ходить по комнате. Отец Мьюр сидел неподвижно, как в ступоре, — его взгляд был устремлен на что-то за пределами нашего поля зрения.

— Откуда вы знаете, Пейшнс, что доктор Фосетт получил еще один фрагмент сундучка? — медленно заговорил Друри Лейн.

Я рассказала о своих вечерних приключениях.

— Насколько четко вы видели его на столе доктора Фосетта?

— Он находился прямо передо мной — менее чем в пятнадцати футах от меня.

— Фрагмент выглядел так же, как тот, который обнаружили на столе сенатора Фосетта?

— Нет. Сундучок был обпилен с обеих сторон.

— Ха! Значит, это средняя секция, — пробормотал актер. — Вы не видели, дорогая, были ли спереди буквы вроде «НЕ» на фрагменте сенатора?

— Кажется, я заметила какие-то буквы, мистер Лейн, но я находилась слишком далеко, чтобы их разобрать.

— Плохо. — Он задумался, потом склонился вперед и похлопал меня по плечу. — Отличная работа, дорогая моя. А теперь пусть мистер Клей отвезет вас домой. У вас был скверный опыт…

Наши взгляды встретились. Отец Мьюр тихо простонал, и его губы дрогнули. Джереми уставился в окно.

— Вы думаете… — начала я.

Лейн улыбнулся:

— Я всегда думаю, дорогая. Доброй ночи, и не беспокойтесь.

Глава 15

Следующим днем был четверг, — судя по солнечному утру, он обещал быть очень теплым. Отец облачился в новый парусиновый костюм, который я заставила его купить в Лидсе, и выглядел в нем щеголевато, хотя ворчал, что он не «лилия» (что бы это значило?), и целых полчаса отказывался выходить из дому, боясь, что его увидит кто-то из знакомых.

Все детали этого дня — возможно, самого насыщенного событиями из всех, за исключением одного, что нам было суждено провести в Лидсе, — запечатлелись с фотографической четкостью. Я помню, как купила отцу чудесный оранжевый галстук, идеально подходивший к костюму, который мне пришлось повязывать ему самой под аккомпанемент брюзжания. Можно было подумать, что он совершил убийство и его заставили надеть тюремную униформу. Бедный отец был безнадежно консервативен, и мне доставляло огромное удовольствие придавать ему благообразный облик, хотя боюсь, он не оценил мой труд.

Был почти полдень, когда мы решили прогуляться. Вернее, решила я.

— Давай поднимемся на холм.

— В этом чертовом тряпье?

— Конечно!

— Ну нет. Я не пойду.

— Пошли, — уговаривала я. — Не будь старым занудой. Смотри, какой чудесный день.

— Не для меня, — буркнул отец. — Я неважно себя чувствую. Ревматизм в левой ноге.

— В этом горном воздухе? Чепуха! Мы навестим мистера Лейна. А ты сможешь продемонстрировать новый костюм.

По дороге я нарвала букет полевых цветов, а отец почти повеселел.

Мы застали старого джентльмена читающим книгу на террасе дома отца Мьюра, и — чудо из чудес! — на нем были парусиновый костюм и оранжевый галстук.

Они уставились друг на друга, как два постаревших Красавчика Браммелла,[54] причем отец выглядел глуповато, а мистер Лейн улыбался.

— Вы настоящий франт, инспектор. Полагаю, это влияние Пейшнс.

— Начинаю к этому привыкать, — проворчал отец. Потом его лицо прояснилось. — Ну, по крайней мере, я не одинок.

Отец Мьюр вышел из дома и тепло приветствовал нас — он все еще был бледен после испытания, перенесенного прошлой ночью. Мы сели на террасе, и миссис Кроссетт принесла поднос с прохладительными напитками, в которых явно отсутствовал алкоголь. Покуда мужчины разговаривали, я наблюдала за облачками на небе, избегая смотреть на высокие серые стены тюрьмы Алгонкин. Было жаркое лето, но за этими стенами, вероятно, царила вечная зима. Я подумала о том, что поделывает Аарон Доу.

Время текло медленно. Я сидела в качалке, и постепенно мои мысли перенеслись к событиям вчерашнего вечера. Что предвещал второй фрагмент сундучка? То, что он означал что-то для доктора Айры Фосетта, было совершенно очевидно — свирепое выражение его лица являлось результатом знания, а не страха перед неведомым. Как фрагмент попал к нему? Кто прислал его?.. Я с тревогой выпрямилась. Неужели это сделал Аарон Доу?

Первую секцию сундучка прислал он, изготовив ее в тюремной мастерской. Не смастерил ли Доу и вторую и не отправил ли ее по какому-то подпольному тюремному каналу второй жертве? Мое сердце стучало, как молот по наковальне. Но это было нелепо. Ведь я знала, что Аарон Доу не убивал сенатора Фосетта…

Чуть позже половины первого наше внимание внезапно привлекли ворота тюрьмы. За секунду до того все выглядело обычно — вооруженные охранники медленно расхаживали по верху широких стен; в будках часовых тускло поблескивали ружейные дула. Но вдруг бездействие сменилось активностью.

Мужчины умолкли, и мы стали наблюдать.

Массивные стальные ворота открылись внутрь, и появился надзиратель в синей униформе, вооруженный винтовкой и пистолетом в кобуре. Потом он шагнул назад и что-то крикнул. Из ворот в два ряда начали выходить заключенные, шаркая ногами в дорожной пыли. Они несли тяжелые лопаты и жадно вдыхали мягкий летний воздух. Все были одеты одинаково — в тяжелые башмаки, мятые серые брюки и куртки, грубые хлопчатобумажные рубашки. В группе было двадцать человек, — очевидно, их вели к другой стороне холма строить или ремонтировать лесную дорогу. По окрику надзирателя заключенные свернули налево, постепенно исчезая из нашего поля зрения. Позади маршировал второй, вооруженный надзиратель, а первый отошел в сторону, наблюдая за двойным рядом. Вскоре двадцать два человека совсем скрылись из вида.

— Для них это благо, — промолвил отец Мьюр. — Труд заключенных тяжел, но, как говорит святой Иероним, «всегда делай какую-нибудь работу, дабы дьявол мог застать тебя занятым». Кроме того, это означает быть на воздухе, за тюремными стенами. Так что им нравятся дорожные работы. — Он вздохнул.