Чарлз Тодд - Одинокая смерть Страница 30

Странно, почему-то казалось, что Чарльз Генри — это его имя, но не фамилия. Например, Чарльз Генри Блейк или Чарльз Генри Теннисон. Или просто — Чарльз Генри?

И имеет ли какое-то отношение дед Генри Чарльза к Харви Уилеру, которого нашли мертвым в Стонхендже?

Скорее всего, никакой связи нет.

Ратлидж взял перо и лист бумаги и написал короткое письмо старшему инспектору Камминсу, в котором перечислил все детали своего посещения магазина в Гастингсе и сведения, которые дал ему владелец. Закончил он так: «Это даст вам достаточно информации, и если не позволит сделать окончательный вывод, то займет ваше воображение на некоторое время и заставит задуматься».

Подписав, положил письмо в конверт и приготовил к отправке почтой. Но на этом не успокоился и спустился вниз, в архивы Ярда, чтобы взять дело. В папке с делом Стонхенджа не было ничего, что могло бы добавить информации к рассказу Камминса. И тем не менее Ратлидж внимательно все перечитал и изучил лицо Харви Уилера на фотографии, приклеенной к делу.

Кем он был в жизни? Мертвые глаза не могли ничего сказать даже о том, какого они были цвета. Был ли он добрым или жадным, страстным или жестоким, честным или лживым? Изображение не было четким.

Однако при очень внимательном рассмотрении можно было сделать кое-какие выводы. Глаза широко поставлены, очертания подбородка твердые, нос прямой, ушные раковины хорошей формы. Хэмиш заметил: «Если его приодеть, сошел бы за джентльмена».

Именно это ему помогло обманывать, втереться в доверие и лишить сбережений тех женщин. Наверняка он производил на них впечатление человека, которому можно по крайней мере верить.

Полиция Керквуда и Эдинбурга идентифицировала его как Уилера. Но что, если они ошиблись? Ведь они не видели его лет семь.

Хэмиш сказал: «Один констебль мог ошибиться, но два вряд ли».

Именно на этом и основано убеждение, что они не ошиблись. А если ошиблись? Что, если Уилер после второй встречи с полицией в Эдинбурге изменился и стал вести примерную жизнь? Маловероятно, конечно, если исходить из его наклонности попадать в неприятные ситуации. Но случаются на свете и более странные перемены. Мужчины часто женятся на женщинах, ради которых хотят измениться и действительно меняются. Или появляется ребенок, и мужчина переосмысливает свое прошлое и решает стать хорошим человеком, превращается в трудолюбивого, примерного отца и семьянина. Даже церковь иногда оказывает влияние и меняет людей в лучшую сторону.

А самое простое предположение — Харви Уилер мог попасть под колеса грузовика или вдруг заболеть и умереть в больнице и давно похоронен неопознанным на кладбище бедняков.

Но он ведь умер на жертвенном камне Стонхенджа.

А если это был не он?

Старший инспектор Камминс был отличным полицейским. Если он не отыскал других следов Уилера, значит, их не было.

«Тупик. Похоже на твое расследование в Гастингсе», — пробормотал Хэмиш, но Ратлидж сделал вид, что не слышал.

Если мертвый человек не был Харви Уилером, то тогда надо начинать расследование с самого начала. И это после стольких лет. С расплывчатыми показаниями свидетелей, с уликами, затерянными или испорченными. Притом, что нет никакой уверенности, что новые показания будут вернее прежних.

Камминс до сих пор одержим этим делом, потому что так и не смог найти ответы на свои вопросы. Это была его единственная неудача, и он не смирился с ней.

Но человек умер насильственной смертью, был это Харви Уилер или кто-то другой, и тот, кто его убил, ушел от наказания.

Ратлидж закрыл папку, отложил в сторону и, сделав над собой усилие, окунулся в текущие дела, которые давно ждали его внимания.

Пришлось отгонять время от времени всплывавшие мысли о деле в Суссексе, от которого его отстранили, и о том, что там сейчас происходит. Он никак не мог выкинуть из головы замечание Хэмиша о том, что оба дела — давнее, в Стонхендже, и совсем недавние убийства в Суссексе — были тупиковыми. И ничего нельзя с этим поделать.

Дело, которое было отложено в дальний ящик и по поводу разбирательства которого Ратлидж обязан был свидетельствовать в суде, неожиданно вернули в список первоочередных. Завтра утром в Винчестере должно было состояться судебное заседание, об этом ему сообщил сержант Гибсон. Пришлось спешно собраться и выехать, несмотря на поздний вечер. Он прибыл в зарезервированный отель рано утром. У него оставалось еще время после завтрака, и он до начала заседания побродил по знаменитому кафедральному собору.

Вскоре за ним явился констебль — пожилой, седеющий, коренастый человек.

По дороге в зал суда Ратлидж спросил:

— Вы, наверное, помните того человека, убитого в Стонхендже в 1905-м? Дело так и не было раскрыто.

Констебль Грегг нахмурился, припоминая:

— Бог мой, сэр! Я не думал о нем больше тринадцати лет. Откуда вам о нем известно?

— Я знал инспектора, который им занимался. Он недавно вышел в отставку.

— Это был хороший человек и прекрасный полицейский. Если бы кто и мог найти разгадку, то только он.

— Первой на месте преступления была полиция Солсбери, так? — Это был наводящий вопрос, чтобы вызвать констебля на откровенность.

— Да, констебль Даттон прибыл из Винчестера. Он возвращался после судебного заседания, куда был вызван для дачи показаний. Ехал на велосипеде, но по дороге у него лопнула шина. Пока он дошел до ближайшей деревни и починил шину, уже стемнело. Люди, которые собрались в Стонхендже встречать праздник солнцестояния, обнаружили там убитого и послали в эту деревню одного из своей группы. Его звали Тейлор, банковский клерк. Ему было так плохо, что его вырвало два раза, потом он упал, и, когда Даттон к нему наклонился, он только и мог сказать: «Мертвый человек в Стонхендже». Даттон туда поехал на своем велосипеде. Действительно, убитый, о котором говорил клерк, лежал на камне. А группа так называемых друидов сидела на траве с таким видом, что было ясно: больше всего им бы хотелось вернуться домой в свою постель. Даттон не знал, что делать, послать кого-то на своем велосипеде за помощью или ехать самому. Вот так и получилось, что делом сначала занялась полиция Солсбери. Всех свидетелей допрашивали по несколько раз, но те ничего не могли сказать, что помогло бы следствию.

Грегг покачал головой:

— Удивительное дело. Обычно всегда находится что-то на месте преступления — какой-нибудь маленький клочок бумаги, след ботинка… Когда следствие началось, я был к нему причастен.

— Рассматривалось прошлое этих новоявленных друидов?

— О, конечно, сэр. Они все оказались чисты.

Они подошли к суду и стали подниматься по лестнице. Констебль провел Ратлиджа в зал, где рассматривалось дело, по которому его вызвали.

Пока Ратлидж ждал своей очереди около двери, он продолжал спрашивать констебля:

— Был некто Чарльз Генри среди этих друидов?

— Чарльз Генри? — повторил констебль. — Да, был, но не совсем среди друидов. Кажется, это было имя солиситора, который был знакомым учителя… Да, Чарльз Генри…

В это время дверь распахнулась и Ратлиджа вызвали. Он неохотно покинул констебля, кивнув тому на прощание. Надо было идти в зал. Когда он вошел, море лиц повернулось в его сторону — зал был заполнен до отказа. На возвышении сидел судья в красной мантии, рядом представители власти в черном. Все в аккуратных белых париках. У обвиняемого на скамье подсудимых было хмурое, озабоченное лицо. Ратлидж поднялся на свидетельское место, пытаясь отделаться от мыслей о Стонхендже. Как и обещал Камминс, оно уже стало его собственным наваждением. Успокоившись, он произнес клятву, назвал свое имя, звание, и чувство долга заставило отступить все посторонние мысли. Он был готов отвечать на вопросы.

Спустя полчаса он был свободен и сразу пошел искать констебля Грегга.

Но ему сказали, что констебль тоже вызван как свидетель и дает показания в другом помещении суда. Судебное заседание медленно тянулось до конца дня и продолжилось на следующий день. Защита представила свои доводы, обвинитель произнес речь. Наконец присяжные уединились для вынесения решения, и Ратлидж мог наконец покинуть Винчестер.

Долгий летний вечер позволил ему отправиться в Солсбери искать Чарльза Генри, солиситора, но, как и ожидалось, того уже там не оказалось. Столько времени прошло. Он спрашивал о нем везде, в полиции, в адвокатской конторе, даже на улицах. Везде его ждал один ответ. Никто не помнил не только этого человека, но даже имени. Прошло пятнадцать лет, а роль Генри в деле была крошечная.

Хэмиш сказал: «Он продал нож в Гастингсе».

Но как он у него оказался? Выяснение требовало времени.

Ратлиджу следовало еще час назад выехать в Лондон, но ему не терпелось узнать, куда исчез Чарльз Генри. Он прибыл в Лондон позже, чем ожидалось, задержавшись в пробке из-за перевернувшегося грузовика, поэтому сразу отправился в Ярд, чтобы оставить отчет о своей поездке в Винчестер. Его ждала запись в журнале дежурного. Старший инспектор Хаббард сообщал: «В моем кабинете в восемь утра».