Филлис Джеймс - Смерть эксперта-свидетеля Страница 30

– Был ли он достаточно компетентен, чтобы проводить исследования в каком-то другом отделе?

– Зависит оттого, что он хотел сделать. Разумеется, главным его занятием было опознание и определение групп биологических материалов: крови, пятен телесных выделений, исследование волокон, животных и растительных тканей. Но он был весьма компетентным ученым в области естественных наук вообще. Его интересы были очень широки – я имею в виду научные интересы. Судебные биологи, особенно в небольших научно-исследовательских лабораториях, какой наша Лаборатория до сих пор и являлась, обычно бывают эрудированны в самых разных областях науки. Но он вряд ли решился бы воспользоваться наиболее сложными из приборов в Отделе исследования орудий и инструментов, масс-спектрометром, например.

– А вы сами не имеете представления о том, что он мог делать?

– Ни малейшего. Я знаю, что он заходил сюда, в кабинет. Мне надо было отыскать фамилию хирурга-консультанта, дававшего свидетельские показания для защиты по одному из наших старых дел, и, уходя вчера вечером, я оставил медицинский справочник у себя на столе. Сегодня утром справочник стоял на месте в библиотеке. Мало что раздражало Лорримера больше, чем отсутствие библиотечных книг на месте. Но если он заходил в мой кабинет вчера вечером, то я не могу представить себе, что его целью было проверить, достаточно ли аккуратно я обращаюсь со справочниками.

Завершая беседу, Дэлглиш спросил его о том, где он был и что делал прошлым вечером.

– Играл на скрипке в деревенском концерте. Пастору необходимо было заполнить небольшую паузу – минут пять или чуть больше, и он спросил меня, не сыграет ли струнный квартет что-нибудь, как он выразился, коротенькое и веселое. Исполнителями были я, аптекарь, один из сотрудников Отдела исследования документов и машинистка из Общей канцелярии. Мисс Истербрук должна была бы исполнять партию первой виолончели, но она была приглашена на обед, и приглашение было для нее столь важным, что не пойти она не могла. Так что она не смогла принять участие в концерте. Мы исполняли «Дивертисмент» ре-бемоль Моцарта, третьим номером в программе.

И вы оставались там до конца концерта?

– Я собирался. Но получилось так, что в зале была невероятная духота, и перед самым антрактом в восемь тридцать я потихоньку вышел на свежий воздух. И не вернулся.

Дэлглиш спросил, что же он точно делал.

– Ничего. Я посидел на плоском надгробии минут двадцать. Потом ушел.

– Вы кого-нибудь видели? Кто-нибудь видел вас?

– Я видел «лошадку».[19] Насколько я знаю, это должен был быть Миддлмасс, заменивший главного инспектора Мартина. Он скакал и прыгал по кладбищу, вполне довольный собой – так мне показалось, – и даже пощелкал зубами на одного из ангелов на каком-то памятнике. Потом к нему присоединилась целая компания, отплясывавшая танец «моррис»: они прошли прямо через кладбище из паба «Простофиля». Зрелище было поразительное. Луна мчалась сквозь облака, а эти странные фигуры с позванивающими колокольчиками, в шляпах, украшенных еловыми ветками, двигались ко мне из темноты, средь клочьев поднимающегося от земли тумана… Казалось, идет какой-то экстравагантный фильм или балет, недоставало лишь музыки где-нибудь на заднем плане, не очень тонкой, второсортной, лучше всего – Стравинского. Я сидел на камне совершенно неподвижно, чуть поодаль, не думаю, что они меня заметили. Во всяком случае, я ничем не дал о себе знать. «Лошадка» присоединилась к ним, и все отправились в зал. Потом я услышал деревенскую скрипку. Кажется, я посидел там еще минут десять и ушел. Остаток вечера я бродил вдоль дамбы Лимингс-Дайк и вернулся домой около десяти часов. Моя сестра по отцу – Доменика – сможет это подтвердить.

Еще некоторое время они обсуждали, какие административные меры следует принять, чтобы помочь расследованию. Доктор Хоуарт сказал, что перейдет в кабинет мисс Фоули, освободив свой собственный для работы полиции. Возможности открыть Лабораторию в течение дня, к сожалению, не представится, но Дэлглиш выразил надежду, что работа сможет возобновиться не позднее завтрашнего утра. Прежде чем Хоуарт ушел, Дэлглиш задал ему еще один вопрос:

– Все, с кем я беседовал, с уважением относились к доктору Лорримеру как специалисту. Но что он был за человек? Что, например, вы знали о нем, кроме того, что он – судебный биолог?

Доктор Хоуарт холодно ответил:

– Ничего. Я и не думал, что мне следует знать что-то кроме того, что он – судебный биолог. А теперь, если у вас нет ко мне срочных вопросов, я должен позвонить в Организационный отдел – убедиться, что из-за волнений, вызванных его столь эффектным уходом, они не забудут прислать ему замену.

Глава 11

Юность способна быстро восстанавливать силы – как физические, так и душевные. Бренда Придмор скоро оправилась от шока, потрясшего ее, когда она обнаружила труп Лорримера. Она категорически отказалась отправиться домой и, к тому времени как Дэлглиш смог побеседовать с ней, была совершенно спокойна и, более того, очень хотела рассказать, как все произошло. С облаком пышных золотисто-каштановых волос и россыпью веснушек на загорелом от солнца и ветра лице, Бренда являла собой картину истинно сельского здоровья. Но в серых глазах ее светился ум, а рот был нежным и чувственным. Через стол она смотрела на Дэлглиша внимательно и напряженно, словно послушный ребенок, но без всякого страха. Адам понимал, что за свою коротенькую жизнь она привыкла, что мужчины относятся к ней с отеческой добротой, и теперь не сомневалась, что и эти незнакомые офицеры полиции отнесутся к ней точно так же. Отвечая на вопросы Дэлглиша, она подробно и точно описала все, что случилось с ней с момента ее приезда в Лабораторию в это утро, вплоть до обнаружения трупа. – Вы прикасались к нему?

– О нет! Я встала на колени и, мне кажется, протянула руку – пощупать его лицо. Больше ничего. Понимаете, я знала, что он уже умер.

– А потом?

– Не помню. Знаю, что бросилась вниз по лестнице, а инспектор Блейклок стоял внизу и смотрел вверх, на меня. Я не могла говорить, но я так думаю, что он по моему лицу догадался, что что-то случилось. Потом помню – я сидела на стуле у кабинета главного инспектора Мартина и смотрела на портрет полковника Хоггата. Потом совсем ничего не помню, а потом пришли доктор Хоуарт и миссис Бидуэлл.

– Вы не думаете, что кто-то мог пройти мимо вас и выйти из здания, пока вы там сидели?

– Вы хотите сказать – убийца? Не представляю даже, как он мог бы пройти. Конечно, я была не очень внимательна, только я же не в обмороке была, никаких таких глупостей со мной не случилось. Уверена, я б заметила, если б кто-нибудь через вестибюль прошел. А даже если б он мимо прокрался незамеченным, он бы прямо на доктора Хоуарта наскочил, верно ведь?

Дэлглиш расспросил ее о ее работе в Лаборатории, о том, хорошо ли она знала доктора Лорримера. С безыскусной доверчивостью она говорила и говорила о своей жизни, о коллегах, о своей увлекательной работе, об инспекторе Блейклоке, который был так добр к ней и который недавно потерял единственную дочь. И каждой своей фразой, не сознавая того, она говорила гораздо больше, чем ей самой было известно. И дело вовсе не в том, что она глупышка, думал Мэссингем, просто она честна и непосредственна. И впервые они услышали, что кто-то говорит о Лорримере с искренним расположением.

– Он всегда был так ужасно добр ко мне, хоть я и не работала в Биологическом отделе! Конечно, он был очень серьезный человек. И на нем такая большая ответственность лежала. Биологический – ужасно перегруженный отдел, и он должен был работать допоздна, почти что каждый вечер. Результаты все проверял, задолженности подгонял. Я так думаю, он расстраивался, что не его выбрали сменить доктора Мака. Только он мне этого никогда не говорил, – ну, просто не стал бы, верно ведь? – я же совсем молодая и должность у меня маленькая, а он слишком делу своему предан.

– А вы не думаете, что кто-то мог неправильно понять его интерес к вам и позавидовать, а то и приревновать? – спросил Дэлглиш.

– Приревновать доктора Лорримера из-за того, что он иногда задерживался у моей конторки – поговорить про мою работу? Из-за того, что был такой добрый ко мне? Но он же старый был! Это же просто глупо!

Склонившись над своими записями и пряча улыбку, Мэссингем сделал несколько быстрых – стаккато – штрихов карандашом и подумал, что, может, и впрямь – глупо.

Дэлглиш продолжал:

– Кажется, накануне его смерти тут произошла неприятность, когда в Лабораторию заходили дети доктора Керрисона? Вы тогда были в вестибюле?

– Вы имеете в виду, когда он вытолкал мисс Керрисон из зала? Знаете, на самом деле он ее не толкал, а только говорил с ней очень резко, это правда. Она пришла с маленьким братишкой, и они хотели подождать доктора Керрисона. А доктор Лорример посмотрел на них, ну, будто он их прямо ненавидит. Совсем на него не похоже. Я думаю, он какой-то ужасный стресс переживал. Может, у него предчувствие было, что он скоро умрет. А знаете, что он мне сказал, когда вещдоки по убийству в меловом карьере прибыли? Он сказал, только собственной смерти надо бояться. Правда ведь, необыкновенные слова, как вы думаете?