Марджори Аллингхэм - Смерть в Галерее Страница 30

Она подошла к большому окну на лестничной площадке и встала на коленки на низкий подоконник. Фрэнсис смотрела вниз, ожидая, что он вот-вот выйдет. Уже стемнело, и уличные фонари красиво желтели в голубой туманной дымке. Она не могла увидеть свой дом, потому что мешал угол стены, но зато прекрасно видна была площадь с черными, качавшимися на ветру, деревьями, пешеходами, которые брели, опустив головы и придерживая шляпы. А ветер трепал их пальто и знаменами развевал их платья. Дэвида не было видно, и Фрэнсис подумала, что просмотрела его. Но она все равно не уходила. Знакомый пейзаж за окном был таким мирным и спокойным, а в ее голове в последнее время были только мучительные страхи и неожиданные впечатления. Она давно уже не испытывала такого душевного равновесия, и была благодарна за минутную передышку. Она, как ребенок, принялась подсчитывать машины, и постепенно все страхи, старые и новые, отступили куда-то в подсознание. Какое-то время она жила только настоящим, только тем, что видела за окном.

Девушка не заметила, как ушли все остальные, не обращала внимания на проходивших мимо работников Галереи. Она разглядывала лицу вот уже почти двадцать минут, просто стоя на коленках на подоконнике и бездумно глядя на машины. К действительности ее вернул какой-то шум конце здания. Звон упавшего на паркет подноса был первым сигналом тревоги, потом по коридору разнесся крик рассыльного, и началось вавилонское столпотворение.

Ровно в четыре пятнадцать этот молодой человек постучал в кабинет Мэйрика, принеся чай, который Лукар имел наглость потребовать. Он уже почти подошел к столу, когда вдруг увидел Лукара, и поднос выпал из его рук.

Лукар был мертв. Даже четырнадцатилетний мальчик это сразу понял. На лице Лукара так и застыла самодовольная улыбка, он все еще сидел в кресле Мэйрика, но в боку у него зияла узкая рана, которую оставило тонкое лезвие, войдя между ребрами, проткнув грудную клетку, а потом добравшись до самого сердца. Лукар умер, как Роберт Мадригал, мгновенно и без единого стона. Как и в прошлый раз, рядом не было никакого оружия.

Весь персонал Галереи столпился на боковой лестнице, единственному пути в кабинет Мэйрика, потому что античный зал заняла Габриель. И внезапно Фрэнсис, еще до конца не осознавшая, что значит весь этот жуткий шум, внизу увидела Дэвида. Он быстро прошел прямо под окном, где она стояла, а потом перебежал через дорогу.

16

В восемь часов окна Галереи все еще были освещены. В соседнем доме царил полнейший беспорядок, который один только и помогает пережить кризис. Фрэнсис шла через холл с двумя горячими грелками, совершенно не замечая человека в штатском, молчаливо сидевшего со строгим выражением лица. Не обращая на него внимание, она взбегала по этой лестнице уже в двадцатый раз после того, как состояние Филлиды стало критическим. Она уже начала привыкать к этому человеку, и ее уже совершенно не беспокоил его подозрительный взгляд.

Годолфин остался там, где она его оставила. Он стоял, прислонившись к перилам на лестничной площадке, держась рукой за вешалку, где доктор оставил свое пальто. Он ни разу не взглянул на проходящую мимо Фрэнсис.

Верхний холл выглядел странно. Все двери были широко распахнуты, а за ними виднелись комнаты, прежде такие домашние и уютные. Везде горел свет. Одеяла были разбросаны, тележки с мисками и кувшинами, стоявшие рядом с дверью в комнату, где лежала больная, дополняли картину всеобщего беспорядка. Старинный особняк номер 38 на Сэллет-сквер больше не выглядел великосветской дамой, это была скорее женщина в домашнем халате со съехавшими чулками. Отовсюду слышались шепот, звон мисок и чайников, шорох поспешных шагов и тихий скрип осторожно закрывающихся дверей.

Миссис Сандерсон в громадном белом переднике, старавшаяся произвести на доктора впечатление своей расторопностью, на цыпочках вышла из комнаты Филлиды с грелками в обеих руках.

— Я сейчас их опять нагрею, — прошептала она, столкнувшись с Фрэнсис. — Входите, Мисс. Не стучите. Бедняжка, она опять бредит. Кто бы мог подумать? Удивляюсь, как мы сами еще можем держаться на ногах. Норрису уже дважды становилось плохо. Во всем виноваты нервы, а у некоторых людей это отражается на желудке.

Она поспешила вниз, и ступеньки жалобно Заскрипели под ее тяжелыми шагами. Фрэнсис вошла.

В комнате было жарко, Доротея склонилась над огнем, где закипал маленький латунный чайник. Доктор стоял у кровати, сложив на груди руки. Фрэнсис была ему очень благодарна. Доктор был такой внимательный и терпеливый, кроме того, в нем было столько спокойной уверенности, что бред и метания Филлиды уже не казались такими пугающими.

Доротея взяла грелки и положила их на кровать. Она все время что-то приговаривала себе под нос, но ее движения были четкими и решительными. Можно было подумать, что всю жизнь она только и ухаживала за больными, лежащими в бреду.

— Бедняжка, — монотонно повторяла она вполголоса. — Бедняжка. Тихо, тихо. Бедняжка, бедная глупышка.

Филлида лежала с закатившимися глазами и была похожа на старуху с каким-то скомканным лицом, серыми губами и заострившимся носом. Она все время что-то лихорадочно шептала. Можно было разобрать только отдельные слова, звучавшие четко и ясно.

— Кошмар, — сказала Доротея. — Она все время твердит: «Кошмар…». Она холодная. Она совсем холодная. У нее руки, как лед.

Доктор проверил пульс Филлиды. Он ничего не сказал, но очень осторожно опустил ее вялую руку и бережно прикрыл ее одеялом.

— Что с ней? — отрывисто спросила Фрэнсис. — Это не может быть вызвано простым испугом.

— Шок? — доктор слабо улыбнулся Фрэнсис. — Вы считаете, шок не может все это вызвать? А-а это равносильно удару прямо в сердце. Если объяснять это таким образом, тогда легче себе представить, что с ней произошло. Эмоции могут совершенно расстроить кровообращение. Ее нервная система и до этого была в ужасном состоянии, а это потрясение было последней каплей.

— С ней будет все в порядке?

Он ответил не сразу, повернувшись и задумчиво оглядев больную.

— Я думаю, да, — помолчав, ответил он. — Сейчас главная угроза — инфекция. В таком состоянии, когда организм совершенно ослаблен, всегда есть опасность подхватить воспаление легких или какую-нибудь другую дрянь. За ней нужно будет постоянно присматривать.

Нотка сомнения, прозвучавшая в последней Фразе, насторожила Фрэнсис.

— Вы имеете в виду, что ее нельзя перевезти в клинику? Но мы и сами не хотели бы. Разве не могли бы мы пригласить несколько хороших сиделок прямо сюда? Это большой дом, здесь очень много спален.

Он немного замялся и неловко посмотрел на нее.

— Это было бы, конечно, идеально, если можно было бы все это организовать.

— Ну, конечно. Может быть, вы позвоните и пригласите кого-нибудь?

— Я постараюсь, — медленно сказал он. Она внезапно все поняла и побледнела.

— Вы хотите сказать, что они могут не согласиться? — Ее лицо выразило такое искреннее разочарование, такое бессилие, что доктор растроганно похлопал ее по плечу.

— Сейчас уже поздно, правда? — мягко сказал он. — А неопытная сиделка нам, конечно, не нужна. Я попробую. Я их давно знаю и попробую договориться. Я попробую что-нибудь сделать. Можно мне поговорить по другому телефону?

— Конечно, конечно, — Фрэнсис почувствовала, что у нее подкашиваются ноги. Ситуация с сиделкой наглядно продемонстрировала, в каком ужасном положении оказалась вся семья. — В моей комнате есть второй аппарат. Это соседняя дверь. Пойдемте, я покажу.

Она показала ему, где телефон, и уже повернулась к выходу, но он взял ее за руку.

— Не могли бы вы на минуту задержаться, — попросил он. — Я бы хотел с вами поговорить. Было бы лучше закрыть дверь. Скажите, у миссис Мадригал обморок случился сразу, как только ей рассказали о случившемся? Кто ей об этом сказал? Вы?

— Боюсь, что да. Мы с Доротеей привели бабушку из Галереи, а потом я зашла к Филлиде. Она как раз собиралась ложиться спать. Сестра весь день была очень возбуждена, и я должна была бы сообразить и не выбалтывать все сразу. Но, боюсь, я уже слишком привыкла, что Филлида все время больна. Мы все привыкли.

Он печально кивнул.

— Естественно, — сказал он. — Посторонние считают все это неопасным и даже несерьезным. Вы ей все прямо так и рассказали?

— Я сказала, что Лукар убит.

— И потом она потеряла сознание?

— Да. Я подумала, что все сейчас пройдет, что это просто слабость. Я позвала Доротею, и мы уложили ее в постель. Потом я увидела, что лоб у нее влажный и что сама она совершенно холодная. И мы послали за вами.

— Понимаю, — сказал он, но его взгляд все еще выражал сомнение. И она продолжила лихорадочно объяснять. Ей казалось чрезвычайно важным, чтобы ему стало ясно все до конца, но каждое ее слово запутывало все только больше и больше.