Найо Марш - Смерть в овечьей шерсти Страница 30

На стене рядом с прессом висел фонарь, а слева от него к поперечному брусу был прибит самодельный жестяной подсвечник. В нем торчал оплывший огарок свечи. Рядом лежал спичечный коробок. Все это было здесь и в тот трагический момент. Зажигала миссис Рубрик фонарь или свечу? Несомненно. Снаружи уже смеркалось, а в сарае было совсем темно. Перед глазами Аллейна вновь возник образ маленькой неукротимой воительницы. Она стоит в полутьме и произносит пышные фразы, так раздражавшие Теренс Линн и Фабиана Лосса. Голос ее гулко разносится в пустоте. «Леди и джентльмены!» Как много она успела сказать? Что слышал убийца, подходя к ней? Знала она о его присутствии, или он подкрался незаметно и под покровом темноты выжидал, пока она спустится с пресса? С железным клеймом, зажатым в правой в руке? Стойла, располагавшиеся за ее спиной и правее, были забиты овцами, ожидавшими завтрашней стрижки. От тесноты они едва могли шевелиться и только переступали копытцами по решетчатому полу. Интересно, как они среагировали на выступление миссис Рубрик? Начали блеять? «Леди и джентльмены!» — «Бе-е-е!»

Наискосок от того места, где стоял Аллейн, были видны входы в стойла и открытый дверной проем рядом со стригальным помостом. Теперь стойла были ярко освещены солнцем. Но когда Флосси Рубрик была здесь, они были закрыты, а входной проем занавешен мешковиной. Распашные двери в дальнем конце сарая были закрыты, а мешки, лежавшие возле них, никто не сдвигал. Значит, убийца вошел через проем, занавешенный мешковиной. Заметила ли Флосси, как кто-то откинул мешковину и в проеме обозначился черный силуэт? Или он незаметно пробрался в сарай через одно из стойл? «Леди и джентльмены! Я имею удовольствие…»

Раздался свисток. Стригали повыталкивали остриженных овец. Движок остановился, и в сарае неожиданно наступила тишина. Только снаружи все еще доносился шум. — Перекур, — объявил Фабиан. — Пойдем, поговорим с Беном Уилсоном.

Сортировщик шерсти Бен Уилсон был здесь за главного. Тихий пожилой мужчина молча пожал руку Аллейна. Фабиан объяснил ему, зачем тот приехал, но Уилсон по-прежнему молчал, уставившись в пол.

— Давайте отойдем, — предложил Аллейн.

Они направились к распашным дверям и там остановились. Несколько обескураженный упорным молчанием Бена Уилсона, Аллейн открыл портсигар.

— Ага, — произнес мистер Уилсон и взял сигарету.

— Все та же история, Бен, — сказал Фабиан. — Но мы надеемся, что мистер Аллейн сможет разобраться в ней лучше, чем другие. Нам повезло, что он приехал.

Мистер Уилсон взглянул на Аллейна и уперся взглядом в пол. Он стоял и курил, осторожно прикрывая сигарету рукой. У него был вид человека, взявшего себе за правило никогда не идти навстречу окружающим.

— Мистер Уилсон, вы ведь были здесь во время январской стрижки, когда убили миссис Рубрик? — спросил Аллейн.

— Был.

— Вам, наверно, изрядно надоели полицейские со всеми их вопросами.

— Точно.

— Боюсь, что мне придется задать их снова.

Аллейн терпеливо ждал ответа. Наконец мистер Уилсон, на неприветливом лице которого застыло выражение недоверия и упрямства, немыслимым образом сочетавшегося со смиренной покорностью судьбе, произнес:

— Валяйте.

— Отлично. Давайте начнем. Вечером двадцать девятого января тысяча девятьсот сорок второго года, когда миссис Рубрик оглушили, задушили, связали и спрятали в кипе шерсти, которая находилась в таком же, как сейчас, прессе, за порядок в сарае отвечали, как обычно, вы. Верно?

— Я был в Лейксдейле, — пробормотал мистер Уилсон, словно произнося непристойность.

— В то время, когда ее убили? Вполне вероятно. На танцах, не так ли? Но ведь в сезон стрижки вы здесь за главного, если я правильно понял?

— Можно сказать и так.

— Хорошо. И после работы вы здесь все проверяете?

— Что тут проверять-то?

— Ну например, вот эти лазейки у стригального помоста. Они были закрыты?

— Ну да.

— Но загородки можно поднять снаружи?

— Можно.

— Мешковина, закрывающая проем рядом с помостом, была опущена?

— Известное дело.

— А как ее опускают?

— К ней снизу палка прибита, мы за нее беремся и опускаем.

— Понятно.

— А стопка мешков вот у этих дверей? Они лежали так, что любой, кто бы вошел или вышел из сарая, обязательно сдвинул бы их?

— Пожалуй.

— Утром они лежали по-другому?

Мистер Уилсон отрицательно покачал головой.

— Вы это заметили?

— Заметил.

— Каким образом?

— Я сказал ребятам, чтобы они их убрали, а они и не подумали.

— А можно было открыть двери снаружи?

— Ни за что.

— Они были закрыты изнутри?

— Точно.

— Кто-нибудь мог спрятаться в сарае, когда вы закончили работу?

— Никогда.

— Миссис Рубрик вошла через проем с мешковиной?

Мистер Уилсон утвердительно хмыкнул.

— А ее убийца, вероятно, вошел таким же образом, если только не влез через одну из лазеек, приподняв загородку?

— Похоже.

— Где лежало клеймо, когда вы закончили работу?

— У входа.

— То есть у проема с мешковиной? И банка с краской стояла там же?

— Ну да.

— На следующее утро клеймо лежало на том же месте?

— Клифф говорил, что чуток в стороне, — сообщил мистер Уилсон, внезапно разговорившись. — Говорил, что оно не так лежало. Он сказал про это полицейским.

— В то утро вы не заметили ничего необычного, мистер Уилсон? Даже какую-нибудь мелочь?

Мистер Уилсон моргнул блеклыми голубыми глазами и, вперив взгляд в дальний конец загона, произнес:

— Это как поглядеть. Я уже говорил сержанту Кларку, что я там увидел, когда пришел, и младшему инспектору Джексону тоже. Они оба все записали. Парни опять же все рассказали, и их тоже записали, хоть они видели не больше меня.

— Я знаю, — ответил Аллейн. — Может, это и глупо, но мне хотелось бы послушать самому, раз уж я здесь. Кларку и Джексону такая обстановка не в диковинку. Они новозеландцы — можно сказать, родились в шерсти. Им легче разобраться.

Мистер Уилсон презрительно рассмеялся.

— Это они-то? Да что они понимают в нашем деле? Слонялись тут, как пара долбаных жирафов.

— В таком случае мне лучше услышать эту историю от вас, — сказал Аллейн, мысленно извиняясь перед своими коллегами.

— Никакая это не история, — возразил мистер Уилсон. — Это я сам видел. Какая там, к черту, история.

— Бен, расскажи мистеру Аллейну, как ты открыл сарай и что там увидел, — посоветовал Фабиан.

— Именно, — поспешил согласиться Аллейн. — Мне бы хотелось знать, что вы делали в то утро. Шаг за шагом. Чтобы я понял, что произошло. Шаг за шагом, — повторил он. — Поставьте себя в мое положение, мистер Уилсон. Представьте, что вам надо выяснить, что точно происходило на рассвете, скажем, на консервном заводе, в пансионе для молодых девиц или в роддоме. Я хочу сказать…

Аллейн протянул мистеру Уилсону свой портсигар и чуть нервно хлопнул его по плечу:

— Ради Бога, не стесняйтесь, вываливайте все как есть.

— Ладно уж, — обреченно проговорил мистер Уилсон, зажигая новую сигарету от окурка.

Аллейн присел на тюк с шерстью.

Мистер Уилсон оказался лучшим рассказчиком, чем можно было ожидать. Несмотря на свойственную ему лаконичность и презрение к деталям, он с помощью Фабиана, выступавшего в качестве переводчика, довольно сносно справился с задачей. Постепенно перед Аллейном развернулась картина трудового дня в стригальне.

В то утро все находились в дурном настроении. Ночью, когда работники возвращались с танцев, у ворот усадьбы их грузовик проколол шину, и его решили бросить там до утра. Работягам пришлось полмили идти пешком, и за это время они слегка протрезвели. Говорили мало, пока не дошли до загонов, где между двумя стригалями вдруг возник жаркий спор о политике.

— Я велел им заткнуться, и мы все отправились на боковую, — сообщил мистер Уилсон.

По дороге домой у мистера Уилсона началось острое желудочное расстройство. Когда работники добрались до бараков, его совсем скрутило, и оставшуюся часть ночи он провел далеко не лучшим образом.

На рассвете все были уже на ногах. Небо затянуло тучами, и когда Элби Блэк пошел открывать сарай, уже накрапывал дождь. Это означало, что после стрижки овец, стоявших под крышей, стригалям придется ждать, пока обсохнет следующая партия. Был последний день стрижки, и днем за шерстью должен был приехать грузовик. Элби Блэк хотел зажечь керосиновую лампу, но обнаружил, что мальчишки ее не заправили, хотя он их об этом просил. Выругавшись, он решил ограничиться свечой, но тут выяснилось, что она полностью сгорела, утопив фитиль в воске. Взяв новую свечу, он вытащил из подсвечника огарок и бросил его в стойло. К этому времени достаточно рассвело, и свеча уже не потребовалась. Когда появился мистер Уилсон, Элби нажаловался ему на мальчишек. Тот, измученный недомоганием, обругал их последними словами. Он разъярился еще больше, когда обнаружил в контейнере «какую-то свалку вместо шерсти». Руно было все какое-то раздерганное, словно кто-то переворошил его, а потом пытался уложить как было.