Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон. Страница 30

— Терзает, морэ, — ответил Артур.

— По твоим глазам вижу, помнишь. Ну, выпей…

Квартира на Ленинском стала ловушкой. Граф обходил ее стороной. На домофон полагаться нельзя: цыгане освоили эту технику и проникали в дом с лоджиями, как в полевую палатку — бесшумно.

Ошибкой было оставить жить Ромкину цыгануху. Нет ничего опаснее женщины, прячущей в юбках лезвие. Женщина непредсказуема. Анжела — бешеная кошка. Она не отступится. Граф ощущал вокруг себя пустоту. МУР внезапно заметил всю кодлу, с которой он был как в крепости. И отвалили амбалы-шестерки[95]. Сменив две-три хаты, Граф понял: пора за бугор. На этот случай уже готов паспорт с греческой визой… Но жаль было упустить камни, которые, перехватив у Ножа, сумел перетырить[96] Раджо… Надо, как минимум, перехватить Раджо. Камешки — целое состояние.

Осталась единственная нора: благообразный ром в старом доме на улице Саблина. Он Графу жизнью обязан. Хавира надежная… Впрочем, все сдвинулось и уходит из рук: надежна ли?

Зря он тогда уперся и не явился на первый крис. Со своими он бы договорился. Тем более у барона взыграли отцовские чувства. Очнулся отец во мраке… Думая о бароне, Граф усмехнулся: куда он денется со своими долбаными законами!.. Пусть едет в табор и там командует цыганухами и детьми. Ему и всегда-то нечего было делать в Москве. Теперь над ним тут повис топор…

Граф подкатил к Воронцовским баням, загнал машину в гараж мастерской, которую основал старый жулик-директор. Мастерская была легальная: шиноремонт, покраска, регулировка шасси и моторов. Маленький банный бизнес. Так ли, иначе ли, тут машину можно держать хоть неделю. Никто не стукнет, не брякнет, не сунет нос за обивку сидений…

В мастерской перекрашивал «вольво» хозяин всего заведения, по банной должности — сторож. Граф вложил ему в сырую ладонь стодолларовую бумагу и загнал машину в свободный отсек… Отсюда к цыгану в хату на Саблина надо добраться уже без машины. Так сказать, «огородами».

Но странно устроена жизнь. Иногда будто чья-то рука сводит в точку, как в фокус, движение разнонаправленных сил.

Короче, в это же пасмурное воскресенье к тому же рому на улицу Саблина двинулся и Артур. Шел пешком, как обычно, и по пути слагал песню или стихи, еще не зная, что именно будет, но самозабвенно мурлыча:

Когда цыган отбросил свою скрипкуИ стал без устали смеяться,И вместе с ним смеялся зыбкийМир, переставший удивляться,А скрипке не было больней,Она, не знавшая обмана,Влюбилась вдруг еще сильнейВ ее предавшего цыгана…

Получалось коряво, но мысленным взорам Артура предстали полуседые кудри Алика Якулова, и зазвучала музыка.

Граф, попетляв по Саблина и убедившись, что нет цыганских соглядатаев, зашел со двора в седьмой подъезд бесконечно длинного облезлого дома, поднялся на дребезжащем лифте на пятый этаж, позвонил… Хозяин был дома; он редко выходил по своим стариковским делам. Но знал он всегда о том, что его никак не касалось, и это слегка тревожило Графа.

Впрочем, старик тотчас вызвался напоить его чаем. Он был спокоен и величав.

— У тебя, морэ, никого нет? — спросил машинально Граф.

— Нет, Граф.

— И никого не ждешь?

— Цыгане приходят, когда хотят…

Когда раздался звонок в дверь, они пили крепко заваренный чай с мармеладом и сушками.

— Подожди открывать, — сказал Граф и, отойдя к окну, достал из кармана свой пистолет с коротко срезанным дулом. Сдвинул предохранитель.

— Что с тобой, морэ? — спросил хозяин. — Ты стал пуглив.

— Открывай…

Хозяин вышел, впустил нежданного гостя.

— Артур? — удивился Граф, убирая оружие. — Каким ветром тебя занесло?

Артур застыл у порога.

— Вот ты где, Граф? Тебя многие ищут.

— Кто именно, морэ?

— И Анжела, и барон. Старики тебя ждали на крис, да не дождались, насколько я знаю. Впрочем, твои проблемы…

— Мои. Сам их решаю.

— Твои — это так, — повторил Артур. Хотел что-то добавить, но только махнул рукой.

Он увидел, как Граф осунулся. И в глазах Графа что-то такое… собачье. Собака, готовая укусить, но так же готовая отползти от палки, нацеленной в морду.

— Вы в моем доме, — тихо сказал хозяин. — Чай на столе. Прошу. Скандала не будет.

Не будет? Как бы не так. Щелкнул входной замок, с грохотом отлетела дверь, Граф выдернул пистолет — и все это произошло как бы одновременно. Отодвинув, едва не сбив с ног хозяина, в комнату вихрем ворвалась Анжела, бросилась к Графу, повисла на нем, как кошка:

— Убей! — Она полоснула ногтями его лицо, добираясь до глаз.

Грохнул выстрел, пуля ушла в потолок и срикошетила от бетонной панели. За Анжелой в комнату уже вдвинулся Вася-цыган в сверкающих сапогах и без шапки. За ним еще цыгане, опаленные солнцем и ветром, пахнущие перегаром. Граф рвался, Анжела не пускала его, Вася нес в руке лезвие параллельно полу.

Артуру казалось, что мизансцена нелепа, и все происходит не так, как надо по пьесе. Вася приблизился к Графу вплотную — со стуком упал на линолеум пистолет с обрубленным дулом. Кто-то разбойничьи свистнул, а Вася подался вперед с коротким и хриплым выдохом. Композиция замерла, время остановилось…

Они разлепились — Граф опустился на пол, Анжела отступила на шаг, Вася склонился к телу и не спеша вытер нож о Графов модный пиджак.

Он улыбнулся, утер со лба пот: поработал. Сказал Артуру:

— Что смотришь, морэ? Ты лучше Ромку вспомни. — Он сунул нож в голенище и повернулся к хозяину: — Извини нас, напачкали. Падаль мы вынесем; только нам пару мешков или старое одеяло. Анжела вымоет пол… Извини, тебе беспокойство. Уйдем мы. Дело не кончено.

Хозяин стоял среди комнаты, как чужой, и не тронулся с места.

А в форточку влетела ночная бабочка с черными крыльями.

Барон и Раджо неторопливо беседовали за чаем в доме Артура.

— Почему, дадо, — спрашивал Раджо, — многие ромалэ теряют себя в Москве? Только ли с непривычки? Мы в таборе — люди, в кочевье — хозяева, в городе — черт его знает кто… Наперекос у нас все. Я был человеком, а кто я теперь?.. Своим — чужой, наказали меня старики. А чужим я — блатной и дикий цыган… Ты скажи. Зента, что ли, мне мстит с того света?

— Бывает, — сказал барон. — Это работа Бэнга. Была, говорят, семья — из оседлых. Двенадцать детей; мужик — по кузнечному делу, его цыгануха — красавица, каких мало. На ней и роды не отразились. Живут себе. Но приглянулась хозяйка черту. Он ее обротал, как кобылу. Во сне приходил — и заделал ей. Вспух живот, она пошла ночью в баню. Мучилась там одна, сознание потеряла. Черт заявился и принял девочку. Тут же обмыл ее кипятком и все сделал. Ну, цыгануха очухалась, черт говорит ей: пусть, мол, пока в семье моя дочь поживет, а вырастет — заберу. Утром цыгане увидели: в бане рядом с цыганкой — новый ребенок неописуемой красоты. Глаза черные с синевой, ресницы, как стрелы, и смотрит так, что невозможно вынести ее взгляд.

Стала девочка расти. И с первого дня пришла в дом цыгана удача. Обзавелся цыган парой лошадей, коровой, овечками — небывалый достаток пришел. А это чертова дочь помогала. Как хозяину что начинать, он стал к девочке обращаться; кивнет она — значит, будет удача, а нет — и не думай. С детьми эта девочка не играла, а зналась с собаками, кошкой. Днем больше спала, вечером же просыпалась и ползала. К затопленной печи ее влекло, там в рот тянула горящие угли и заливалась смехом. Повадилась в баню и брызгалась кипятком. Все привыкли. А как-то и не вернулась из бани. Искали ее — не нашли. Только в бане на полке — платье ее. Цыгане тут догадались, в чем дело: черт забрал свою дочь… Годы прошли, явилась красавица цыгануха. Видали ее у оседлых, кочевых, свела с ума многих. Может, Зента твоя?..

— Похоже, морэ. Околдовала она меня. Считал — если не возьму ее в жены, не буду на свете жить… Вот и вышло. Ты знаешь. А здесь, в Москве, я встретил парны. Знал, что дешевка, валютная телка, да захотелось тепла. Я жил с ней, дадо. А я ведь знаешь какой — каши со мной не сваришь; но и она — не цыганка, а гадже. Как они все. Короче, пришил я ее ни за что. Вот как вышло.

— Считаешь, судьбу твою бабы определили? Сам, значит, слаб.

— Думаю, дадо, ты прав. Думаю, этих баб судьба мне подставила. Как и артистку с сыном в Малаховке. Правда, Нож замочил их, но я виноват. Я мог его руку остановить. Беру на себя этот грех. Беру на себя и расчет. Знаю, судьба отдаст мне его. Тут я Ромкиных родичей должен опередить, если на свете есть справедливость. Потом уйду от людей. Это скоро… А Граф твой, мыслю, должен слинять за бугор. Коли цыгане не остановят. Не человек он, ты извини. Это он и есть Бэнг. Хоть он тебе вроде и сын.

Барон не слушал и встал навстречу Артуру, вошедшему в комнату.