Лин Гамильтон - Китайский алхимик Страница 30

Я считаю, что умею паковать вещи, и путешествую налегке, но можете мне поверить, Бертону каждый вечер приходилось бы стирать белье. Этого самого белья у него было меньше, чем в моей сумке, — единственное, что я взяла в Сиань. Там также было пять небесно-голубых шарфов, которые Бертон, похоже, считал более важным предметом туалета, нежели чистое белье. Да, погода стояла холодная, но мне как-то удавалось обходиться одним шарфом. Все было бы очень смешно, если бы не было так ужасно. Я отправила брату Бертона письмо по электронной почте, где написала, что в чемодане не было ничего стоящего и что я прослежу, чтобы его одежда послужила благому делу. Я прибавила, что постараюсь выяснить, не оставил ли Бертон багажа в пекинском отеле, когда улетал в Сиань. Хирургические перчатки, маски, очиститель воздуха, дезинфицирующий спрей и все остальное я выкинула в корзину для мусора.

Почти сразу же жизнь вернулась в нормальное русло. Я не меньше других склонна к самообману, и, похоже, в тот день моя способность была на высоте. Всего-то было нужно упоминание о несчастном случае, ставшем причиной смерти Бертона, и я была готова поверить, что все отлично, и я могу продолжать жить, как прежде. Я брошу искать серебряную шкатулку, сделаю что-нибудь, чтобы почтить память несчастного Бертона, и, как только мне позволят, отправлюсь на Тайвань.

Но прежде всего надо было разобраться со своими страхами. Была среда, очередной день работы антикварного рынка в Басянь Гун. Я решила туда отправиться. Я медленно шла по парку за городскими стенами, углубилась в кварталы позади уродливых небоскребов, то и дело уверяя себя, что мне это по силам. Я не была уверена, что смогу заставить себя вновь войти в тот переулок, но это не представляло трудности, поскольку я была совершенно уверена, что никогда не смогу его найти. Однако мне хотелось повидать торговку антиквариатом со шрамом на лице. Было совершенно ясно, что она не желала мне зла. Наоборот, она была моим ангелом-хранителем. Она вытащила меня из того переулка и отправила в отель, когда мои ноги стали свинцовыми. Если бы не она, я бы еще долго стояла там и, возможно, дождалась бы того, что полиция обратила бы на меня более пристальное внимание. Однако мне очень хотелось узнать, откуда этой женщине было известно мое местонахождение. Возможно, она этого не знала и просто отправила меня в ближайшую гостиницу. По крайней мере, мне стоило ее поблагодарить.

Сейчас, когда все уже позади, я вспоминаю свои тогдашние мысли и поражаюсь тому, насколько легко я могла найти всему рациональное объяснение. Я почти пребывала в состоянии эйфории, словно с известиями о том, что смерть Бертона была случайной, с моих плеч сняли тяжкий груз. Моей жизни вовсе ничто не угрожало.

В любом случае женщины со шрамом на лице на рынке не оказалось. Я искала повсюду, в том числе в магазинах вокруг маленькой площади. Поскольку мне не повезло осуществить задуманное, я принялась делать то, что всего час назад сделать не решилась бы. Я снова принялась искать серебряную шкатулку. Все равно ведь я оказалась на рынке, верно? Где-то в глубине души я, наверное, собиралась так поступить, потому что перед выходом на улицу положила в сумку копию фотографии из каталога «Моулзуорт и Кокс». Конечно, это был опрометчивый поступок, но поскольку мне сообщили, что Бертон совершенно случайно сам себя угробил, я решила, что угрозы не существует. Я вытащила фотографию и принялась протискиваться в узких проходах между палатками, под которыми я подразумеваю разложенные на земле листы бумаги, где были представлены различные экспонаты, и расспрашивать продавцов о шкатулке. Кто-то понимал мой вопрос, кто-то нет. Но все качали головой.

В среднем ряду я наткнулась на продавца, выставившего довольно занятные вещицы, в том числе прелестный нефритовый диск, который, по моему мнению, представлял собой уникальный предмет искусства, несмотря на трещину. Я взяла его в руки и взглянула на продавца, собираясь купить диск, а также показать ему фото серебряной шкатулки.

Продавец по причине холодной погоды был одет в довольно неопрятный набивной пиджак, поношенные ботинки и штаны. На голову нахлобучена шапка, лицо чуть запачкано грязью. Но это был Лю Дэвид, адвокат и бизнес-консультант из Пекина, тот самый человек, который не мог перезвонить мне, потому что находился в Шанхае, или, если не Дэвид, то его брат-близнец. Я уже открыла рот, чтобы что-то сказать, но он еле заметно покачал головой. Я закрыла рот, положила нефритовый диск на место и пошла дальше.

Все это было крайне странно. Наверное, присутствие Лю Дэвида на рынке можно было объяснить разными причинами, но лично мне нравилась лишь одна. Совершенно очевидно, что я увидела то, чего не должна была видеть, и лучше всего мне было бы убраться отсюда. Пытаясь не спешить, я шла между рядами, время от времени останавливалась, чтобы взглянуть на разложенный товар, вышла на улицу как можно медленнее, хотя мне ужасно хотелось побежать, и вернулась к городским стенам. Приятно было осознавать, что высокие стены отделяют меня от антикварного базара в Басянь Гун.

Однако далеко уйти я не успела. Примерно в квартале или двух от рынка ко мне приблизился мужчина, один из тех, кому я показывала снимок серебряной шкатулки. Говорил он по-английски вполне сносно, по крайней мере мы понимали друг друга, хотя, конечно, не смогли бы беседовать о глобальных проблемах. Он намекнул, что у него есть предметы, которые мне интересно будет увидеть. Я спросила его про серебряную шкатулку.

— Да, — ответил он. — Тан. Идемте со мной. Я отведу вас к шкатулке.

— Почему вы мне не ответили, когда я спрашивала? — с легким подозрением осведомилась я.

— Слишком много ушей. И за нами следит полиция. Они все подкуплены. Им надо платить, чтобы они оставили меня на свободе.

Я не знала, говорит ли он правду, хотя, как ни печально, скорее всего, так и есть на самом деле. Какой-то голос подсказывал мне, что это всего лишь разновидность того, что я называю сбором дани: продавец видит, как вы восхищаетесь каким-то товаром, шепчет вам на ухо, что может продать его вам по особой цене, поскольку рядом стоит сборщик налогов, после чего жестом указывает в неопределенном направлении, говоря, что ему придется заплатить этому человеку, иначе он попадет в беду, а у него семья и так далее, и тому подобное. Я сталкивалась с этим во всем мире.

Я не была уверена, насколько далеко готова зайти в данном случае, моя вновь приобретенная уверенность в собственной безопасности не доходила до того, чтобы отправиться с этим человеком в какой-нибудь глухой тупик, но все же я последовала за ним. Он придерживался людных улиц и болтал со мной, от чего я постепенно стала чувствовать себя спокойнее.

Мужчина остановился у крошечного домишки на маленькой улочке, открыл дверь и жестом пригласил меня войти. Я подумала, что это не очень хорошая мысль, но все-таки заглянула внутрь и увидела женщину, игравшую с маленьким ребенком. Она тоже поманила меня рукой. Пожилая женщина, наверное, бабушка, тут же подошла к висевшему над огнем чайнику и принялась заваривать чай. Все выглядело вполне безобидно. Строго говоря, тут было то же самое, что и во время других моих поездок, когда ко мне подходили на улице, приглашали выпить чаю в доме продавца, а затем доставали товар, который и предлагали по особой цене специально для меня.

Китайская версия этого давнего и почти повсеместного ритуала включала отличные маленькие блинчики с зеленым луком, которые испекла бабушка и которые пришлись как раз к месту: их с успехом могли бы подать к столу продавцы в любой части света. Довольно напыщенная речь продавца, единственного из всей семьи, говорившего по-английски, была мне очень знакома. После обмена любезностями меня провели через черный ход в маленький дворик, а затем к запертой на висячий замок двери строения. Я не собиралась дальше следовать за этим человеком, о чем прямо сказала ему.

Он схватил меня за руку.

— Прошу вас. Тан.

Я заглянула в комнату, стараясь оставаться в дверях, чтобы при случае можно было убежать. Да, там было действительно несколько предметов танской эпохи, в том числе саньцай, или трехцветная глазурованная керамика, в данном случае четыре фигурки женщин-музыкантов высотой примерно в восемь дюймов каждая. Керамика носит название саньцай, но на самом деле в ней часто используется больше трех цветов, как было в данном случае. Красный, зеленый, синий, желтый и нежно-лиловый уже выцвели, так же как стерлось выражение лиц, но это лишь еще больше подчеркивало их красоту. Вне всякого сомнения, это были подлинные вещи. На них был налет пыли и грязи, что легко может вызвать у непосвященного уверенность в том, что это старинная работа. Но в данном случае я совершенно точно знала, что так оно и есть. Почти наверняка можно было сказать, что это краденые вещи.