Тим Саймондс - Шерлок Холмс и болгарский кодекс (сборник) Страница 30

– Эх, Уотсон, если бы я действительно был тем «великим умом», каким вы меня изображали, непременно задумался бы об этом и повел себя как подобает настоящему другу. Увы, я был крайне слаб и эгоистичен. Хотя я много раз порывался послать вам весточку, подать знак, что я еще жив, но всегда удерживался в последний момент.

– Вы тогда сказали, что я мог совершить какой-нибудь промах, что притворство не входит в число моих талантов. И то и другое оскорбительно в отношении человека, который всегда выказывал вам величайшую преданность и уважение. Какой такой неверный шаг я мог, по-вашему, совершить? Дать объявление во все газеты о том, что вы живы? Выскочить на Бейкер-стрит и вопить от счастья? Знаю, сейчас не время и не место для упреков, но вам следовало больше мне доверять.

– Вы правы, Уотсон. Я должен был довериться тем вашим качествам, которыми восхищался. Все эти годы я корил себя за то, что не сделал этого.

– Оставим в прошлом прошлые обиды, Холмс. Простите, что разбередил старую рану.

– Вам не за что просить прощения. Это я должен извиниться.

– Ладно, оставим все эти огорчительные моменты, ведь было и много приятного.

– Значит, никаких сожалений, Уотсон?

– Скажем так – мало. Знакомство с вами подарило мне Мэри, как я уже говорил. Оно принесло мне радость и цель жизни. И литературную известность – столь же неожиданную, сколь и полезную для нас обоих.

– О да, ваши книги!

– Повторю то, что говорил раньше: вопреки отдельным вашим критическим высказываниям относительно моих писаний я уверен, что сумел воздать вам должное.

– Не думаю, что вы принимали близко к сердцу мое брюзжание. Если бы оно вас задевало, вы бы не навязывали доверчивой публике с таким усердием жуткие повествования, к которым у нее развился неутолимый аппетит. Ну-ну, Уотсон! Я шучу, конечно же. Со временем я осознал, сколько мастерства вы вкладываете в свои литературные опыты. Я ведь и сам пробовал писать, знаете ли!

– Как жаль, что у меня нет уже ни сил, ни времени, чтобы представить публике новые расследования. Вместо этого ей приходится довольствоваться разжигающими любопытство намеками. Кто знает, возможно, мои неопубликованные записки беллетризуют другие писатели, и даже талантливее меня?

– Боже упаси, Уотсон! Я уже видел, как мою персону воплощают на сцене и в кинематографе, и с меня довольно, уверяю вас! Вся эта слава и шумиха меня утомляют.

– И все-таки, Холмс, я делаю вывод, что вам льстит внимание публики. Вы весьма восприимчивы к лести, что входит в противоречие с другими чертами вашего характера.

– Хм, должен признаться, во всем этом есть нечто приятное, Уотсон. Ваше наблюдение точно, но вы всегда были проницательнее, чем готовы признать. Я уже отмечал, что, восхваляя мои скромные возможности, вы обходили молчанием собственные задатки. Да, порой я заявлял обратное, но на самом деле всегда ценил ваш острый природный ум и помощь в делах, над которыми мы работали сообща.

– Рад слышать это из ваших уст, Холмс… после стольких лет!

– Намек! Это явный намек, Уотсон! Но у вас усталый вид, мой друг. Я утомил вас?

– Немного. Вы не будете возражать, если я вздремну несколько минут?

– Разумеется, не буду. Не забывайте, я знаком с вашими привычками.

– Вы будете здесь, когда я проснусь?

– Да, Уотсон, я буду здесь. Отдыхайте.

– Сестра Харрисон, что за смешки? Вы в больнице, а не на вечеринке.

– Прошу прощения, старшая сестра. Просто Люси рассказывала мне о мистере Трэверсе и о том, как она стала обтирать его губкой…

– Достаточно! Сестра Поллетт, вы добьетесь успеха в жизни, только если будете уделять внимание своей работе, а не сплетням и упражнениям в юморе низшего сорта.

– Да, старшая сестра. Простите, старшая сестра.

– Итак, в вашем отделении все спокойно и все в порядке, сестра Харрисон?

– Да, старшая сестра.

– А в вашем, сестра Поллетт?

– Да, хотя доктор Уотсон опять разговаривает во сне, без остановки на этот раз, все болтает и болтает.

– Спасибо, девочки, идите занимайтесь своими обязанностями… и больше не хихикайте, как гиены!

– Да, старшая сестра.

– Вечно у меня из-за тебя неприятности, Люси!

– Это же ты хихикала, а не я. Ну ладно, слушай дальше…

– Ага, вы проснулись!

– Простите, Холмс, я, по-видимому, дьявольски устал.

– Если вам нужно поспать, то пусть вас не смущает мое присутствие, спите, Уотсон.

– Я заставляю себя бодрствовать, Холмс. Этот неожиданный визит и наш разговор меня взбодрили, хотя как врач я понимаю, что это ненадолго.

– Значит, мой визит удался, ибо этого самого я и добивался. Скажите, друг мой, когда вы вспоминаете наш многолетний союз, какие случаи кажутся вам самыми интересными или имеют для вас особое значение?

– Мои мысли сразу обращаются к ужасному делу о гигантской крысе с Суматры.

– Вижу, чувство юмора вас не покинуло. Вы прекрасно знаете, что такого дела мы никогда не расследовали. Сами же выдумали его, заставив преданных читателей мучиться в догадках. И, смею добавить, эта выдумка была не единственной!

– Но ведь сработало. Сколько раз у меня допытывались, что это за дело такое. Какие круглые суммы предлагали, лишь бы я изложил его на бумаге. Пожалуй, стоило принять предложение и состряпать историю под стать заголовку.

– Ну, вы-то слишком честны, чтобы поступить таким образом. Однако я предвижу, что найдется немало охотников подхватить выпавшее из ваших рук перо и осчастливить публику, которая становится все неразборчивей. Меня бы это не удивило.

– В ваших словах есть доля истины, Холмс. Сдается мне, скоро и мы с вами сделаемся литературными персонажами.

– Боюсь, это уже случилось. Но мы знаем, на кого возложить вину за это, не так ли? Однако вы оставили мой вопрос без ответа.

– Да, среди множества дорогих мне воспоминаний есть расследования, к которым я мысленно обращаюсь с особым удовольствием.

– Между тем как другие случаи в той или иной степени повторяют друг друга? В конце концов, ничто не ново под луной. Колесо повернется, и мы увидим все ту же спицу. Но в известном смысле все дела были уникальными.

– И какой диапазон! От фарса до трагедии. И даже ужасов. Я не боязлив по природе, но мне было не по себе на болоте, где рыскала собака Баскервилей. Впрочем, мне трудно судить о том деле беспристрастно. Мешает гордость, которую я испытывал, когда вы сочли возможным послать меня на место событий в роли наблюдателя и детектива. Даже когда я узнал, что сами вы находились неподалеку, это ничуть ее не умерило.

– И вы отлично справились с поручением. Хотя дело на поверку оказалось не слишком сложным. Старая как мир история о жадности и мести. Расследование не потребовало больших умственных усилий. И меня удивляет, что о нем трубят по всему миру как об одном из моих величайших триумфов. Все дело в силе письменного слова, я полагаю. Вашего слова, Уотсон.

– Я более чем доволен той повестью. Мне пришлось немало потрудиться, воссоздавая атмосферу, фон, которые делают необыкновенно живучими подобные предания. Гибельные топи, искореженные ветром деревья, потаенные долины, древние поселения времен неолита. Повесть была недурно принята критикой.

– Ну, если считать достоинствами приукрашивание и сенсационность, то да, повесть получилась превосходной.

– Вы верны себе, Холмс. Хотя бы одна моя книга заслужила ваше одобрение?

– Все они – в той или иной степени. Однако, с моей точки зрения, сыск как наука остается за рамками ваших хроник. Оттого-то, боюсь, мои умозаключения многим вашим читателям представлялись неожиданными, а сам я выглядел в их глазах каким-то чародеем.

– Именно такое мнение сложилось у меня, когда я наблюдал за вами в первые дни нашего соседства. Нередко мне случалось думать, что в ушедшие, менее просвещенные века вас сожгли бы на костре, такова была глубина ваших молниеносных суждений. Конечно, с течением времени я научился следить за ходом ваших мыслей и даже сам порой применял дедуктивный метод.

– О да, припоминаю. Правда, частенько попадали пальцем в небо. Однако будем справедливы, не всегда… Вы проявляли задатки недурного детектива, Уотсон.

– Еще раз спасибо. По-моему, я высказал несколько остроумных догадок относительно шляпы мистера Генри Бейкера, и, если помните, на это мне потребовалось всего несколько секунд, тогда как вы долго изучали его котелок.

– Ах да! Та оригинальная проблема, которую подбросил нам случай. Дело о пропавшем голубом карбункуле графини Моркар. Оно определенно скрасило нам Рождество. Мы нашли камень, добились того, что ложно обвиненный лудильщик Джон Хорнер был выпущен из-под стражи, а посыльный Питерсон получил вознаграждение в пятьсот фунтов.