Гастон Леру - Дама в черном Страница 30

— Что вы делаете? — спросил Рультабиль. — До того как предполагать, что он выбрался через окно, надо бы узнать, не вышел ли он через дверь.

Он поставил лампу на пол и принялся рассматривать следы ног.

— Постучите-ка в дверь Четырехугольной башни и спросите Бернье, не вернулся ли Старый Боб. Затем спросите Маттони у арки и дядюшку Жака у железных ворот. Идите же, Сэнклер, идите!

Через пять минут я вернулся. Как мы и предполагали, Старого Боба никто не видел, он нигде не проходил.

Рультабиль продолжал исследовать пол.

— Старик оставил лампу зажженной, чтобы все думали, будто он все еще работает, — сказал мой друг и озабоченно прибавил, — на полу никаких следов борьбы. Я обнаружил только отпечатки ног Артура Ранса и Робера Дарзака, заходивших сюда вчера вечером во время грозы. Они принесли на подошвах немного мокрой земли со двора, но следов Старого Боба нигде не видно. Значит, он пришел еще до дождя. Во всяком случае, если он вышел отсюда во время грозы, то потом уже больше не возвращался.

Рультабиль поднялся. Он снова взял в руки лампу и осветил череп, челюсть которого, как нам показалось, улыбалась весьма зловеще. Вокруг находились только скелеты, но они внушали меньшее беспокойство, чем отсутствие Старого Боба. С минуту постояв перед окровавленным черепом, Рультабиль поднял его и устремил взгляд в пустоту темных глазниц. Затем он вытянул руки и принялся рассматривать череп с захватывающим вниманием. Наконец Рультабиль попросил меня поднять череп вверх, как некий драгоценный груз, а сам осветил его лампой снизу.

В этот момент одна мысль пронеслась в моей голове. Я оставил череп на столе и устремился во двор к колодцу. Его по-прежнему закрывала крышка. Если бы кто-нибудь ускользнул через колодец, упал туда или бросился в него, то крышка осталась бы открытой. В еще большей тревоге я возвратился к моему другу.

— Рультабиль, — сказал я, — Старый Боб мог уйти из замка только в мешке!

Я повторил эту фразу, но репортер не слушал меня, и я с удивлением наблюдал за тем, что он делает. Каким образом в этот трагический момент, когда мы только и ждали возвращения господина Дарзака, чтобы «замкнуть круг», в котором умерло Лишнее тело, в тот момент, когда в башне по соседству Дама в черном, как леди Макбет, смывала с рук кровь — след невероятного преступления, — каким образом, повторяю я, Рультабиль мог забавляться, усевшись рисовать при помощи линейки, треугольника, рейсфедера и циркуля? Да, он удобно устроился в кресле ученого, придвинул к себе чертежную доску Робера Дарзака и, в свою очередь, с ужасающим спокойствием чертил план замка, как прилежный помощник архитектора. Он вонзил в лист бумаги острие циркуля и очертил круг, обозначающий башню Карла Смелого, подобно тому, как это выглядело на рисунке Робера Дарзака. Затем он нанес на чертеж еще несколько штрихов, окунул кисточку в чашку с красной краской, которую раньше использовал господин Дарзак, и принялся тщательно раскрашивать круг. Он делал это весьма аккуратно, стремясь, чтобы краска легла на рисунок ровным слоем. Рультабиль наклонял голову вправо и влево, чтобы лучше судить о результате, и даже высунул язык от усердия, что делало его весьма похожим на школьника. Закончив, неподвижный и молчаливый, он устремил глаза на рисунок, разглядывая подсыхающую краску. Неожиданно рот его искривился, и я услышал испуганный возглас. Он выглядел как помешанный и обернулся ко мне так стремительно, что опрокинул огромное кресло:

— Посмотрите на этот красный рисунок, Сэнклер! Смотрите сюда!

Я склонился над столом, затаив дыхание, испуганный возбуждением Рультабиля, но увидел всего лишь аккуратную акварель.

— Красная краска! Красная краска! — продолжал он стонать с широко раскрытыми глазами, как будто наблюдал какое-то ужасное зрелище.

— Да что случилось с этим рисунком? — не выдержал я наконец.

— Как что случилось? Вы разве не видите, что он высох! Вы разве не видите, что это кровь!

Нет, я этого не видел. Я был убежден, что это не кровь, а самая обыкновенная красная краска. Не следовало, конечно, в этот момент противоречить Рультабилю, но его мысль о крови меня заинтересовала.

— Но чья кровь? — спросил я. — Быть может, кровь Ларсана?

— Кто знает кровь Ларсана? — ответил он. — Кто ее когда-нибудь видел? Кто знает, какого она цвета? Чтобы узнать ее, достаточно вскрыть мои вены, Сэнклер. И это единственный способ, так как мой отец не отдает своей крови так просто!

Он снова говорил о своем отце с горечью, гордостью и отчаянием: «Когда мой отец носит парик, этого никто не видит!», «Мой отец не отдает своей крови так просто!»

— Руки Бернье были в крови, и вы видели ее на руках Дамы в черном.

— Да, да, но моего отца так убить невозможно!

Он по-прежнему казался очень взволнованным и не отрывал взгляда от маленькой акварели.

— Боже мой! Боже мой! — проговорил он вдруг с рыданием в голосе. — Сжалься над всеми нами! Это было бы чересчур ужасно! Моя бедная мать не заслужила этого, и я не заслужил, и никто.

Большая слеза скользнула по его щеке и упала в чашечку с краской.

— Нет, — сказал Рультабиль, — не следует искажать изображение.

С этими словами он осторожно запер чашечку в шкаф, затем взял меня за руку и увлек из комнаты, а я спрашивал себя потихоньку, не сошел ли он и в самом деле с ума.

— Идем, — говорил он, — время пришло, Сэнклер, и отступать больше не следует. Дама в черном должна нам рассказать, что произошло с этим мешком. Ах, если бы господин Дарзак уже вернулся — все было бы гораздо проще. Но я не могу больше ждать!

Чего ждать? И почему он был в таком страхе? Какая мысль делала его взгляд неподвижным? Почему у него стучали зубы?

— Но что вас так беспокоит? — вновь не удержался я. — Разве Ларсан не умер?

И он повторил мне, нервно сжимая руку:

— Говорю вам, что его смерть ужасает меня больше, чем его жизнь! — И он постучал в дверь Четырехугольной башни, перед которой мы остановились.

Я поинтересовался, не желает ли он, чтобы я оставил его один на один с матерью. К моему удивлению, он ответил, что я не должен оставлять его ни за что на свете до тех пор, пока «круг не замкнется».

И мрачно добавил:

— Свершится ли это когда-нибудь?

Дверь Четырехугольной башни оставалась закрытой. Рультабиль постучал вновь. Наконец она распахнулась, и мы увидели расстроенного Бернье. Кажется, он не слишком-то обрадовался, снова увидев нас.

— Что вы еще хотите? Чего вам еще надо? — проворчал он. — И говорите потише. Госпожа находится в гостиной Старого Боба. Старик до сих пор не вернулся.

— Пропустите нас, Бернье, — скомандовал Рультабиль и толкнул дверь.

— Только не говорите госпоже…

Мы вошли в вестибюль, где было почти полностью темно.

— Что госпожа делает в гостиной Старого Боба? — тихо спросил репортер.

— Ожидает. Она ожидает возвращения господина Дарзака и не решается зайти в ТУ комнату. И я тоже боюсь.

— Возвращайтесь к себе, Бернье, — приказал Рультабиль, — и ждите, пока я вас позову.

Рультабиль толкнул дверь в гостиную Старого Боба. Мы тотчас увидели Даму в черном или, скорее, ее тень, так как комната была также погружена в темноту, которую едва освещали первые лучи солнца. Темный силуэт Матильды проступал на фоне окна, выходившего во двор Карла Смелого. Она не пошевелилась, увидев нас, и произнесла таким изменившимся голосом, что я его вначале не узнал:

— Зачем вы пришли? Ведь вы же были во дворе и все знаете. Что вы хотите? — И добавила с бесконечной болью в голосе: — Вы же поклялись мне, что ничего не увидите.

Рультабиль подошел к Даме в черном и почтительно взял ее за руку.

— Пойдем, мама, — сказал он, и эти простые слова прозвучали, как нежная и настойчивая мольба, — пойдем!

Она не сопротивлялась. Казалось, что, взяв ее за руку, он смог управлять ее волей по своему желанию. Однако возле двери роковой комнаты она отшатнулась всем телом.

— Нет, только не туда, — простонала она и оперлась о стену, чтобы не упасть. Дверь была заперта. Рультабиль позвал Бернье, который ее открыл и тотчас исчез.

Мы заглянули в открытую дверь. Какой вид! Комната была в невероятном беспорядке. И кровавая заря, проникающая через гигантские амбразуры, делала этот беспорядок еще более мрачным. Подходящее освещение для комнаты, в которой произошло убийство! Сколько крови на стенах, на полу и на мебели! Кровь восходящего солнца и кровь человека, которого Тоби увез неизвестно куда… в мешке из-под картофеля. Столы, кресла, стулья — все было перевернуто. Простыня, за которую в агонии с отчаянием ухватился умирающий, была наполовину сброшена с кровати, и на полотне виднелся след окровавленной руки.

Рультабиль, поддерживая Даму в черном, почти потерявшую сознание, говорил ей нежным и умоляющим голосом: