Джон Карр - Убийства единорога Страница 31

– Разогнитесь, Огюст, – строго сказала ему Эвелин по-французски. – Теперь вам незачем изображать дворецкого. Вы детектив-сержант Аллен из Сюрте. Скажите положа руку на сердце: вы действительно думаете, что этот человек – Фламанд?

Огюст разогнулся и с усмешкой хлопнул себя по бедру, потом задумался, прищурившись на кончики усов, как на ружейный прицел.

– Откровенно говоря, мадемуазель, не знаю. Иногда я думаю, что да, а иногда – что он просто чокнутый англичанин. Но друзья поддерживают его – особенно вы. – Улыбнувшись, он добавил с галльским простодушием: – Он ваш amant,[40] не так ли? Это бросается в глаза.

– Если это так легко бросается в глаза, – сказал я, – некоторые люди оказались достаточно глупы, чтобы не поддаваться всеобщему мнению. Вы шпионите за нами, Огюст? Все, что мы скажем, будет использовано против нас?

Огюст задумался.

– В зависимости от обстоятельств, месье. Мне поручили наблюдать за вами. Конечно, если вы ничего не скажете… – Он поколебался. – Могу предположить одно. Если вы Фламанд, то тоже могли бы разогнуться. Вам незачем так скверно говорить на вашем родном языке, месье.

Удар был не в бровь, а в глаз.

– Это приводит нас к вопросу, – задумчиво промолвила Эвелин, – должен ли ты продолжать притворяться Фламандом, Кен? По-моему, нет. С твоим акцентом ты никогда не сможешь делать это убедительно.

– Ладно. Под таким сильным давлением признаю, что я не Фламанд. Поэтому я собираюсь задать сержанту Аллену несколько вопросов. Послушайте, старина, вы можете поклясться, что действительно нашли коричневый чемодан в этой комнате?

– Конечно! Он был здесь – в изножье кровати. Там, где я оставил черный чемодан!

– Вы достали его из багажника машины мисс Чейн и принесли сюда?

– Вообще-то в комнату я его не приносил. Багаж распределяли Луи и Жозеф.

– А вы обращаете внимание, к примеру, на отпечатки пальцев? Вы нашли мои отпечатки на чемодане с двойным дном или на «гуманном убийце»?

Огюст засмеялся:

– Шеф не уделяет особого внимания таким мелочам, месье. Он говорит, что они устарели и психологически не важны. Если где-то находят какие-то отпечатки, можно не сомневаться, что их оставил не тот, кто нам нужен. В любом случае там не было никаких отпечатков. По-вашему, Фламанд оставил бы их? Он нанес бы на пальцы жидкую резину.

– Нанес бы на пальцы жидкую резину, чтобы достать зубную щетку из своего чемодана?

Огюст снова усмехнулся:

– Если вы не Фламанд, то вы слишком простодушны. Существует прозрачная разновидность жидкой резины, которую можно нанести на кончики пальцев незаметно. Во время операции Фламанд делает так постоянно, поэтому не оставляет отпечатков… – Он нахмурился. – Прошу прощения, но мне не разрешено отвечать на вопросы.

– Ну-ну, Огюст! Сядьте поудобнее, закурите сигарету, и давайте выпьем… Потяните этот шнур звонка, и посмотрим, удастся ли нам что-нибудь раздобыть.

По поведению Огюста было очевидно, что он далеко не убежден в моей вине. Поколебавшись, Огюст сунул пистолет в карман, дернул шнур и сел со вздохом облегчения.

– Значит, вы допускаете, – продолжал я, – что с багажом могла произойти ошибка?

Он пожал плечами:

– Вы должны убедить шефа, месье, а не меня. Кроме того, какая ошибка? Разве мы совершили ошибку?

– О да. Помните, что портфель самозванца, именовавшего себя Гаске, таинственно исчез? Вижу, что помните. Его нашли?

– Нет. Это правда, – согласился Огюст, снова прищурясь на кончики усов. – Но это не делает черный чемодан коричневым, а коричневый черным. Фальшивый Гаске доставил нам – я имею в виду шефу – много хлопот! Конечно, мы думали, что он Фламанд. Вот почему я наблюдал за его окнами, а шеф – за его дверью. Мы хотели посмотреть, что он намерен делать, а потом – voila![41] – Огюст сжал кулак. – Когда его убили, шеф расстроился. Фламанда надо было искать снова. Поэтому, когда вы ужинали, он приказал мне обыскать все комнаты, кроме комнат доктора Эбера, в котором он уверен, и двух англичан, которых называют «сэр».

Мыс Эвелин сразу же обратили внимание на одну деталь этого монолога.

Эвелин выпрямилась:

– Значит, д'Андрье, или Гаске, наблюдал за дверью этого человека перед убийством? Откуда?

– Ну… – Огюст задумался. – Полагаю, из средней двери своих комнат в конце галереи, мадемуазель.

– И следовательно, он мог видеть всю галерею, пока не погас свет?

– Понимаете, я всего лишь подчиненный… – пробормотал Огюст.

Эвелин возбужденно повернулась ко мне, забыв о французе:

– Одна вещь мне с самого начала казалась странной, Кен. Когда Гаске обвинил тебя, он не упомянул одно обстоятельство, которое раньше интересовало всех. Кто выключил свет на втором этаже рубильником в бельевой? Если Гаске думал, что ты убийца, он должен был считать, что и свет выключил ты. У тебя была возможность это сделать? Я знаю, что ты этого не делал, так как была с тобой в этой комнате, но есть какое-нибудь доказательство?

– Да. Фаулер утверждает, что видел бы любого, идущего к бельевой, если он шел с этого конца галереи. Он говорит, что никто туда не проходил.

– Верно. Теперь подумай. Самозванец заявляет, что он Гаске, когда его загнали в угол. Настоящий Гаске, или д'Андрье, знает, что это не так. Естественно, он стал наблюдать за его дверью, как Огюст наблюдал за окном, и должен был четко видеть галерею. Гаске должен был видеть, кто проскользнул в бельевую и выключил свет… Почему же он не сказал об этом?

– Думаю, он придерживал взрыв бомбы… Нет, постой! Он не стал бы так делать, если собирался обвинить меня, потому что я не заходил в бельевую и не выключал свет. Напротив, в течение часа или получаса после убийства Гаске был больше всего озадачен…

– Озадачен?

– Да! Он желал выдвинуть обвинение против Фаулера и доказать, что только у Фаулера была возможность проскользнуть в бельевую…

– Ты имеешь в виду, что он видел, как Фаулер это сделал? Я пробовал сложить вместе фрагменты картинки-загадки.

– Это возможно. Но есть возражения. Стал бы он так срываться с цепи, распутав только полдела и собрав так мало свидетелей его театрального эффекта? Не попытался бы лучше подготовиться к атаке? Не сказал бы «Не думайте блефовать – я видел, как вы туда входили!» вместо сравнительно мягких логических упражнений?

– Ему нравится представлять себя логиком.

– Да, но еще больше ему нравится безошибочно хватать добычу. Вспомни, это величайшее дело в его жизни, а он далеко не глуп. Г. М. говорит, что он обвинил Фаулера только потому, что был расстроен, озадачен и стрелял наугад. Если он считал Фаулера виновным, то почему так быстро переключился на меня? Но если Гаске не видел Фаулера проскальзывающим в бельевую (а меня он точно не видел), то кого же он видел, в конце концов?

В глазах Огюста, который слушал нас, приложив ладонь к уху, чтобы лучше понимать, светилось любопытство. Но, увидев, что я смотрю на него, он распушил усы и стал по-отечески благожелательным.

– Если я вас правильно понял, – сказал он, – это интересно, но маловероятно. Возможно, это был человек-невидимка?

Эвелин устремила на него взгляд, полный холодного неодобрения:

– Вы меня удивляете, сержант Аллен. Подумайте о вашем долге перед Францией! Подумайте, наконец, о собственной карьере! Вы ведь толковый человек, не так ли? Отлично! Значит, вы могли бы разобраться в этом деле, если бы вам представилась возможность?

– Ну, – осторожно признал Огюст, – у меня могут иметься определенные идеи. Но я верен моему шефу, а он величайший детектив в мире…

– Вопрос не в том, – прервал его я. – Вы говорите, что он был около двери. Превосходно. Тогда кого он мог видеть входящим в бельевую? При сложившихся обстоятельствах мы делаем вывод, что не Фаулера…

Ворчанье.

– Следовательно, Фаулер говорит правду, заявляя, что не видел никого идущего с другого конца галереи. Это исключает мисс Чейн, миссис Миддлтон, Хейуорда, меня… фактически всех. Напрашивается вывод, Огюст, что свет выключил ваш шеф.

– Нет! – прогремел Огюст, вскочив со стула. – Это нелепо! Зачем шефу делать такую глупость? Это оскорбительно, а кроме того, я здесь, чтобы наблюдать за вами, а не разговаривать…

Эвелин задумалась, покуривая сигарету и закинув ногу на ногу. Внезапно она склонилась вперед:

– Какие же мы дураки, что упустили это! Не только шеф находился в другом конце галереи, где его не могли видеть. Вы забыли, что Оуэн Миддлтон был в ванной?

Я заявил, что отказываюсь этому верить не только потому, что Миддлтон последний, в ком я мог бы заподозрить Фламанда, но и потому, что он поддержал меня в трудную минуту.

– Признаю, что это не слишком веские причины, – добавил я. – Но если бы он выключил свет, д'Андрье видел бы его. А он явно не обращал никакого внимания на Миддлтона.

– Но он, казалось, и на тебя не обращал никакого внимания, пока не предъявил тебе обвинение, – возразила Эвелин. – Помнишь, я говорила тебе, что Миддлтон, по его собственному признанию, только что вернулся из Индии?