Жорж Сименон - Судьба семьи Малу Страница 31

Вместе с Бургом и Фукре он обошел участки Малувиля, остановился возле постамента, на котором, наверное, никогда не будет установлен бюст, снова увидел то место на берегу реки, где Жозеф удил рыбу.

Все это происходило иначе, чем в другие дни. Разница между этими двумя днями и обычной жизнью была такой, как разница между шестичасовой утренней мессой и благодарственным Те Deum[4]. Можно было подумать, что невидимые органы придавали полноту и торжественность всему окружающему, управляли ритмом шагов и жестов, делая их почти иератическими. Ничего не пропадало. Каждая деталь оседала в памяти.

Возвращение к остановке в Женетт вместе с провожавшими его мужчинами, площадка набитого трамвая, «Кафе де Пари», куда он зашел выпить стакан пива, не потому, что его мучила жажда, а чтобы еще разок посидеть там.

Так как он был еще немного простужен, Мелани принесла ему в постель грог, и ночью в комнате пахло ромом, от его снов веяло ароматом рома, и этот запах еще оставался в комнате, исходил от его простыней, когда он проснулся утром.

Даже встреча с Кориной носила более мягкий характер. Он не думал, что еще встретится с ней. Когда он вышел из комнаты в одиннадцать часов — в это время жизнь в гостинице всегда была в самом разгаре, — он увидел, что Корина поджидает его на углу улицы. Должно быть, она подстерегала его давно, потому что лицо у нее посинело от холода. Она не посмела войти, боясь Мелани.

— Я хотела бы сказать тебе несколько слов, Ален. Он не возражал. Он шагал, а она старалась идти с ним в ногу.

— Мне сказали, что ты собираешься уехать. Он не выразил никакого удивления и продолжал слушать ее с какой-то отстраненной снисходительностью. Потому что мысли его были очень далеко, очень высоко. Так далеко и так высоко, что ему казалось, он мог бы разговаривать со своим отцом. Разве он не чувствовал его присутствия? Разве не к нему была обращена чуть печальная улыбка Алена?

— Я знаю, что папа оставил картины.

Она, конечно, узнала это от Рандона, который, вероятно, разыскал ее и не мог успокоиться до тех пор, пока не извлечет последнюю выгоду из наследников Малу.

— Ты собираешься воспользоваться этими деньгами?

— Нет.

— Ты должен понять мое положение здесь. Мне нелегко. Фабьен вернется ко мне, но для этого могут потребоваться недели, месяцы… Не важно!.. Ты ведь не любишь, когда я говорю об этом.

— Мне все равно.

Отношение к ней брата смущало, тревожило ее. Она поторопилась закончить разговор.

— Я подумала, что ты мог бы оставить мне часть этих денег. Мне необходимо продержаться, не выглядеть так, будто я прошу милостыню.

Он просто сказал:

— Можешь их взять.

Она не смела поверить этому. Она боялась, что он возьмет свои слова обратно.

— А где они?

— Дай мне твой адрес, тебе их принесут. Она нацарапала свой адрес на кусочке бумаги, на половинке конверта, который вытащила из своей сумочки. Она жила в меблированных комнатах на краю парка. У этого дома была не слишком хорошая репутация, но он был самый роскошный в городе.

— Ты увидишь маму?

— Не знаю.

Они не обращали внимания на улицы, по которым шли, и вдруг перед ними открылась маленькая площадь, где они жили, с фонтаном в центре и аристократическими особняками.

Перед их домом, перед зданием, которое раньше было их домом, собралась толпа, и все, подняв головы, смотрели на человека, стоявшего на временно сколоченном помосте.

Распродажа началась.

— Это ужасно, — сказала Корина. — Я не могу на это смотреть. Пойдем?

Он отрицательно покачал головой.

— Мы еще увидимся?

— Не знаю.

— Ты не забудешь про картины? Он кивнул. Он не поцеловал ее, не пожал ей руку. Однако в эту минуту он на нее не сердился. Это была не ее вина.

— До свидания, Ален.

— До свидания.

Он остался здесь, подальше от помоста, и видел, как поочередно появляются вещи, не имеющие ценности, потому что распродажа началась с них: кухонная утварь, бокалы, разнообразные предметы, появление которых вызывало смех.

Почему бы ему грустить?

До обеда у него оставалось еще одно дело. Ровно в полдень он стоял у двора Жамине, потому что в понедельник, только в понедельник м-ль Жермена обедала в городе с подругой. Он увидел ее, когда она подходила в синем пальто и маленькой красной шляпке. Он видел также дверь конторы и подумал о другой двери, о той, которую закрыли с такой ненавистью.

— Мне хотелось попрощаться с вами.

— Вы уезжаете? Едете к своей матери? Он сказал «нет», и поскольку ничего не стал объяснять, она не посмела его расспрашивать.

— Я хотел только, чтобы вы знали, что мне будет приятно вспоминать о вас.

Ему хотелось пожать руку г-ну Альберу. Здесь он тоже мог бы жить. Тут тоже был угол, куда его тянуло забраться.

Он быстро пообедал и пришел к брату, когда еще не было двух часов. Семья только что встала из-за стола. Детей одевали, чтобы вести в школу.

— А, это ты?

— Я пришел попрощаться с вами.

— Ты едешь к матери?

Почему все задавали ему один и тот же вопрос? И почему никто не думал об отце, который для него по-прежнему был живым.

— Выпьешь рюмочку? Выпей!

Эдгар вынул из буфета подносик с крошечными рюмками с золотой каемкой и графинчиком, в котором было немного виноградной водки.

— Желаю тебе удачи. Ты правильно делаешь, что уезжаешь. Здесь у тебя было бы слишком много врагов. Даже у меня положение трудное, и если бы не авторитет моего тестя, не знаю, что бы я стал делать, может быть, тоже пришлось бы попросить о переводе в другой город.

Из них двоих смущен был Эдгар. Он беспрерывно смотрел на напольные английские часы. У Алена на губах играла едва заметная улыбка, а взгляд был спокойный и легкий.

— До свидания, Эдгар.

Он поцеловал свою невестку. Никогда город не выглядел таким чистым, таким светлым, таким веселым, как в этот морозный день. За стеной школы слышался шум. Была переменка, и Ален подумал, сколько переменок прошло за всю его жизнь.

Он не грустил. Он больше никогда не будет грустить. Он понял то, что хотел сказать Жозеф Бург, когда произнес: «Твой отец был человеком».

Человек, вот верное слово. Человек, который происходил от другого человека, тоже происходившего от другого человека.

Он хотел потолкаться еще немного на распродаже, но предпочел пройти по дороге, по которой ходил Петере Рыжик, его лучший товарищ по коллежу, тот, что присутствовал на похоронах.

— Это правда, что ты работаешь?

— Я работал. Я буду работать.

— Ты переходишь на другое место?

— Я уезжаю.

— Ты едешь к матери?

Было невозможно объяснить им совсем простую вещь. Нет, он ехал не к матери, он ехал ни к кому.

— Я хотел попрощаться с тобой и сказать тебе, что ты чудесный парень.

Ну вот. Теперь его обход закончен. Ему оставалось только вернуться к «Трем голубям», чтобы запаковать свои вещи. Ему сообщили, что некий Рандон, какой-то тип с висячими усами, приходил к нему и что его попросили прийти на следующий день. Добрая Мелани смеялась.

— Так что, мой милый мальчик, вы можете быть спокойны!

Пришлось потихоньку провести часы, оставшиеся до отъезда, выпить со всеми последнюю рюмку, поцеловать Мелани, которая чуть не задушила его, прижимая к своей пышной груди.

Он долго глядел на себя в зеркало и потом попросил ее внимательно посмотреть на его левый глаз.

— Есть у меня пятнышко на зрачке?

— Что вы такое еще выдумали. Никакого пятнышка у вас нет.

— Посмотрите внимательнее. Она пошла за своими очками.

— Вам больно?

— А вы видите что-нибудь?

— Едва. Да вы не волнуйтесь. Это, должно быть, родимое пятнышко.

Вот именно! Пятнышко Малу! Оно было у него, как и у отца, у деда, и он по-настоящему радовался этому.

В одиннадцать часов вечера у ворот остановилось такси. Из него вышли Франсуа Фукре и Бург. Вещи положили в машину. Проехали улицу, где газовые рожки образовали гирлянды света, и наконец увидели большие часы над зданием вокзала.

Он чувствовал усталость, но не грусть. Ему только хотелось остановиться на минуту, остановить на минуту бег времени. Его томила неясная тоска, как бывает в тот момент, когда погружаешься в холодную воду.

Но нужно было еще выполнить кучу мелочей: купить билет, зарегистрировать чемодан, найти свое купе, потом пойти в буфет, чтобы купить минеральной воды и сандвичей. Двое мужчин ходили вместе с ним. Он говорил с ними совсем непринужденно. Он сказал:

— Поезд приходит в половине седьмого, правда? Еще не совсем рассвет… Мне нравится Лионский вокзал. Это мой любимый.

Он попросил Жозефа отнести три картины сестре, адрес которой передал ему, не подумав списать для себя. А зачем?

Он перерезал нити. Все нити. Мелани была по другую сторону стены, и м-ль Жермена, и г-н Альбер. Через несколько минут бывший каторжник и г-н Фукре тоже отойдут в прошлое.

Когда он смотрел на них на платформе вокзала, они уже не казались ему такими реальными, как в Малувиле. Правда, здесь они были не на своем месте, чувствовали себя неловко, а Жозеф казался немного озабоченным.