Дороти Девис - Тень предателя Страница 31

— Большинство из них даже не делают попыток. — Она тоже отпила мартини, не сводя глаз с Маркса. А он по привычке вынул карандаш и стал делать пометки, читая меню.

— Мидия, луковый суп, ростбиф «шатобриан» и салат. Подходит? И недорогое сухое красное вино, если оно у них есть.

Он сделал заказ официанту.

— Не знаю, попытается ли теперь Эрик, — задумчиво промолвила Анна.

Маркс на мгновение задумался, в какой связи это было сказано.

— Попытается стать таким, как Питер, — не дожидаясь вопроса, пояснила Анна.

— С Джанет?

Анна кивнула.

— Я знаю, как сильно он к ней привязан, во всяком случае я в этом уверена. Но он так ненавидит себя. Теперь, когда нет Питера, возможно, он хоть немного избавиться от комплекса неполноценности.

— Не помню, Анна, спрашивал ли я вас о возможных отношениях Джанет Бредли с Мазером?

— Нет, не спрашивали.

Он вспомнил, что спрашивал об этом Луизу, ибо считал ее лучшим судьей в этом случае, чем Анна Руссо.

— Если бы спросили, то я, возможно, ничего бы вам не сказала, — ответила Анна. — Это просто догадки. Между ними никогда ничего не было. Это всего лишь его фантазия, как говорит Эрик… — Она допила мартини и вспомнила, как пила его с Мазером. Как давно это было. — Мне кажется, Эрик самый одинокий человек в мире. Он пытается ненавидеть, потому что боится, что любовь причинит ему только боль.

Что же считал Мазер своей фантазией? — думал Маркс… Вот еще одна женщина, уверенная, что понимает его и всё прощает и оправдывает. Почему? Маркс заказал еще напитки. Он не был психологом, но считал Мазера психопатом. Он, Дэвид Маркс, полицейский, умел проявлять терпимость, подсознательно осуждая этого всеобщего козла отпущения — общество. Но общество это люди, составляющие его, в том числе Эрик Мазер и другие, ему подобные. Оттого, что какая-то группка избранных приемлет Мазера, он не выздоровеет автоматически! Наоборот, принятие его обществом обостряет его болезнь, особенно если он будет стараться сохранить свой нынешний образ.

Следующий вопрос Маркс задал как бы между прочим:

— Когда впервые вам пришла в голову мысль, что Эрик, возможно, влюблен в Джанет?

Анна на мгновение призадумалась.

— В тот самый вечер… в тот ужасный вечер, но только раньше, еще до того, как все произошло. Я собралась уходить. Эрик уже ушел. Мне захотелось сказать Джанет о том, как мне понравилась ее выставка в Лоуэл-холле. Она стояла у окна и смотрела на улицу, вернее, на то, как Эрик переходит ее. Сначала я не видела его, но все произошло в одно мгновение, и я уже видела, как он встал под фонарем и приложил пальцы обеих рук к губам… ну знаете, как это делают. — Анна показала этот жест и, приложив пальцы к губам, послала Марксу воздушный поцелуй. — В этом не было ничего особенного. Я ничего бы не подумала, Эрик проделывал это часто с другими, такая у него привычка, но я увидела слезы в глазах Джанет, когда та повернулась ко мне. Она схватила меня за руки и долго не отпускала. — Анна посмотрела на свои руки. — Я не умею себя вести в таких случаях, и поэтому просто убежала. Я странная итальянка, мне кажется, что я недостаточно эмоциональна.

Маркс не прерывал ее, дав ей рассказать свою версию происшедшего. Но он заставил ее рассказать ему все, что произошло на улице в тот вечер. Мазер затеял вечеринку, организовал ее и первым с нее ушел. Он в мельчайших деталях обрисовал человека, мимо которого якобы прошел, как мимо любого прохожего.

— Эрик перешел улицу, повернулся и послал воздушный поцелуй? Разве он прежде не удостоверился в том, что кто-то смотрит на него из окна?

— Нет, — ответила Анна. — Это я и хотела сказать. Я бы ничего не подумала, если бы не Джанет. Мне кажется, она была очень тронута этим поступком Эрика. Дэвид, мы наверное делаем из мухи слона. Мы не должны. Я набралась храбрости и все же спросила Эрика вчера или позавчера, уже не помню, когда это было. Собственно, я даже на спросила, а просто сказала, что думаю, как было бы хорошо их сближение, потому что Джанет сейчас нуждается в друге. Вот тогда он и сказал, дескать, ничего не было, это просто шутливая выходка с его стороны.

Маркс вспомнил свою первую встречу с Мазером, когда он сообщил ему о смерти Бредли. Тогда его предположение о том, что между доктором Бредли и Анной Руссо могли быть близкие отношения, Мазер воспринял как вполне возможную вещь. Он даже похвалился тем, что сам никогда не встречается со своими студентами в приватной обстановке, как бы намекая на то, что Бредли грешит этим. В тот вечер он был чертовски напуганным, хитрым и изворотливым человеком, и терзался, как только он это умеет, сомнениями с той минуты, как покинул дом Бредли.

Что же произошло в вестибюле дома, где жила Анна? Если, как полагает Редмонд, удара по голове Бредли оказалось достаточно… Маркс чувствовал, что теперь он может восстановить вторую половину этой печальной истории. Он даже сожалел, что ужин придется отнести к статье служебных расходов.

— Я что-то вам подкинула для размышлений, не так ли? — спросила Анна, внимательно следившая за ним. Он, раскрошив хлеб, делал из крошек маленькие аккуратные хлебные шарики.

— Вы встретились с Мазером вчера. Где?

— В одном месте на Салливан-стрит. Он поджидал, когда я выйду из лаборатории.

— Вы и раньше были с ним дружны?

— Нет, я узнала его, бывая в доме Джанет и Питера.

— Как вы думаете, почему он искал встречи с вами?

Анна ответила, не колеблясь:

— Чтобы сверить наши впечатления о человеке, которого я видела в вестибюле своего дома.

— И которого Мазер видел у дома Бредли?

Анна кивнула.

— Которого ни вы, ни кто-либо из гостей, выходивших из дома Бредли, там не видели?

Анна утверждающе закивала головой.

— А теперь насладимся ужином, — предлежал ей Маркс. — Вы любите улиток?

— Я люблю всякую еду, — ответила Анна, — и мне лучше поскорее начать, прежде чем я снова опьянею от мартини.

Глава 19

Если бы Мазер не сообщил Джанет, что будет в тот вечер в Чикаго, он бы немедленно вернулся в Нью-Йорк. Он не мог себе позволить фантастические мечты и сны Эрика Мазера в ореоле славы или покрытого позором. Его будущее не должно быть больше карманного компаса, определяющего каждый его шаг. Он не пойдет дальше того, что позволяют ему возможности и робкие надежды хотя бы частично восстановить свою честь и имя.

Джерри и Том следили за ним давно, они не сводят с него глаз и сейчас, он уверен в этом после инцидента в парке. Прежде они выбрали его как самого подходящего исполнителя своих планов, касающихся проникновения в окружение Бредли. Они, видимо, опробовали и других, но остановились на нем, как наиболее подходящем для них человеке. Об этом свидетельствовало то, как они в конце концов использовали Анну Руссо, стоило ему лишь упомянуть ее имя. Какая злая ирония, что в тот самый день, когда в справедливом гневе он дал достойный отпор обидчику, он невольно дал им знать о самом уязвимом своем месте, которое они так настойчиво в нем искали. Зло, рожденное добром!

Это он сам убедил себя в том, что, используя зло, можно творить добро, участвуя в их заговоре. Увы, все оказалось не так просто. Если быть честным, то теперь у него стало потребностью вспоминать то чувство торжества и ликования, которое он испытывал, дергая за веревочки и манипулируя Бредли, своим ничего не подозревавшим другом. Откуда эти зависть и злоба к тому, кого он искренне любил?

Они следили за ним, когда он ушел из парка; теперь же он будет следить за ними. Его последний контакт с ними был в день возвращения Питера. Договорившись с Джерри, он поместил объявление на третьем этаже факультета общих наук: «Продаются щенки. Звонить Ел 7=3390, после девяти вечера». Это означало, что Питер Бредли покинет свой дом в девять вечера, имея при себе фильм. Подтверждением, что ничего не изменилось и уговор остается в силе, был воздушный поцелуй. Он выполнил все это безукоризненно четко. Даже сейчас он испытывал щекочущую самолюбие гордость, но, осознав это, еще сильнее почувствовал презрение к себе.

Полдня он провел на пустынном, продуваемом ветрами берегу озера Мичиган у подножья скал Альбиона, обдумывая в деталях текст своего «признания». Он будет откровенен и безжалостен к себе и не напишет ни единого слова в свое оправдание. Прибрежный песок был зыбок под ногами. К вечеру он уехал в Чикаго, поставил машину в гараж, купил блокнот и снял номер в отеле «Палмер-хауз».

В комнате с высоким потолком и заклеенными наглухо окнами, выходившими на эстакаду, он начал писать:

«Они следили за мной достаточно давно и, возможно, наняли и этого юнца тоже. Думаю, потом они с ним расправились. Я постараюсь разузнать о нем, как только мне дадут возможность. У них были связи в университете. Фамилия юнца Остерман. Он ушел из моего класса в конце семестра, но появлялся время от времени в группе так называемых имажистов…»