Джон Карр - Убийство арабских ночей Страница 31

Следующее осознанное воспоминание, которое посетило меня, было таково: я нахожусь в полусидячем положении, и меня мотает из стороны в сторону в какой-то машине, голова невыносимо болит, а в глаза бьют вспышки света. Насколько я мог понять, это был темный салон такси. Я ощущал резкий запах алкоголя, идущий главным образом от моей одежды; рядом сидела какая-то темная фигура и держала у моих губ бутылку.

Слабым голосом я спросил, где я нахожусь.

«На Хаммерсмит-Бридж, — как бы издалека ответил голос. — Мы слишком запутались, и кто-то должен был о вас позаботиться. Слава богу, что вам лучше! Не беспокойтесь. Все в порядке. Водитель такси думает, что вы перебрали».

Преодолевая боль и туман перед глазами, я с трудом принял сидячее положение и сложил на груди руки, потому что узнал этот голос.

«Если вы собираетесь сегодня вечером, — услышал я свой слабый голос, обращенный к ложному полисмену, — совершить еще одно убийство, то приступайте к делу. Со мной все кончено».

«Никто не собирается убивать вас, доктор Иллингуорд! — с такой силой, что у меня чуть не лопнула голова, заорал мне в ухо этот человек Батлер. — Да, я знаю, как вас зовут: когда мы втащили вас через угольную яму, то нашли визитные карточки у вас в кармане. Доктор Иллингуорд! Вы меня слышите? Мы должны извиниться перед вами — на коленях молим вас о прощении. Произошла ужасная ошибка, вот и все. Поэтому я и хотел остаться с вами наедине и все объяснить, поэтому я и убедил остальных, что доставлю вас домой. Они еще не знают о существовании того тела — это известно только вам и мне…»

Я плохо помню, что он еще говорил, потому что речь его лилась безостановочно. Сочетание прыгающей машины, мерцающего света, приступов тошноты не позволяло уделять внимание чему-либо еще; как припоминаю, случилось (вы просили выложить всю, даже унизительную правду, сэр Герберт), что меня отчаянно вытошнило прямо через окно. После этого я мог как-то улавливать то, что он мне говорил, ибо стали всплывать какие-то туманные воспоминания о событиях после моего столкновения с полисменом.

«Я едва только успел приоткрыть входную дверь дюйма на три, как увидел ваше нападение на копа, — сообщил он мне. — Выйти и перехватить вас было никак не возможно — начался бы большой шум. Затем вы свалились, как раз рядом с люком угольной ямы. Я понял, что, если коп пойдет за подмогой, мы сможем втащить вас в нее. Мы с Сэмом спустились в подвал. Полицейский как раз удалился, а вы лежали почти на самом краю; мы втащили вас внутрь, а разобраться, что произошло, он не мог, потому что вы разбили его фонарик…»

Пока мы ехали к Лондону, время тянулось бесконечно. Помню, как-то я набрался духу и назвал его убийцей. Он поклялся, что не имеет ничего общего с этим ужасным происшествием, но мне было трудно следить за его аргументацией. Похоже, она состояла главным образом из призывов ко мне забыть имена его сообщников, особенно женщин. Но одно его нервное замечание прояснило у меня путаницу в мыслях.

«Послушайте, я расскажу вам, что собираюсь делать, — сказал он. — Все дело в моей ошибке, ибо мне не нравится ни эта свинья Маннеринг, ни его слова в адрес моих друзей. Если вы дадите мне честное слово священника и джентльмена, что не расскажете об их пребывании вечером в музее, клянусь честью, завтра же отправлюсь в Скотленд-Ярд и признаюсь, что убил того человека в карете. Есть весомые причины, по которым никто из них не должен быть замешан в этой истории».

Я ответил ему, что и не подумаю делать ничего подобного, и в мелькнувшем свете фонаря увидел, как он побледнел.

«Значит, мне придется как-то с этим разобраться, — мрачно заметил он. — Придется прогуляться и как следует подумать».

Можете понять, сэр Герберт, мою растерянность при этих словах, тем более после столь бурных событий вечера. Когда мы наконец добрались до моего отеля «Оркни» на Кенсингтон-Хай-стрит, он, порывшись в карманах, нашел мелочь расплатиться за такси. Продолжая играть роль служителя порядка, он проводил меня в отель и, чтобы оправдать мой весьма непрезентабельный вид (бакенбардов, слава богу, на мне уже не было), рассказал портье выдуманную историю, как я, выступая на встрече, стал жертвой вспыхнувших беспорядков. В тот момент я не нашел в себе мужества и решимости возразить ему; но, едва только очутившись в умиротворяющей тишине своей комнаты, после ночи столь же невообразимой, как она описывается в ваших полицейских романах, я понял, что должен сесть за бумагу и изложить всю правду. И теперь она во всем объеме известна вам. Сейчас самый момент осудить всю глупость моего поведения. Сэр Герберт…

Он взмахнул рукой, провел ею по обросшему за ночь подбородку и погрузился в молчание.

Глава 13

ОДИННАДЦАТЬ ПУНКТОВ

Когда я отделался от старого Иллингуорда, время ленча уже миновало, но мне захотелось сесть, привести в порядок все услышанное и подумать. Конечно, в присутствии Иллингуорда мне было как-то не по себе, ибо, хотя я и сам суровый человек — р-р-р! — но считал, что с ним обошлись уж слишком круто. Я заверил его, пусть даже он и опасался, что стал орудием козней дьявола, что у него-то не будет никаких неприятностей из-за этой истории, и что он сообщил нам информацию, которая может оказаться очень ценной. Господи, да таковой она и была! Этого-то я и боялся. Мы столкнулись с чертовской неразберихой, и я опасался, что нам не удастся замять шум. Так что, когда Иллингуорд на прощание еще раз смахнул на пол фотографию жены, я стал кругами ходить по кабинету, пиная мебель, чтобы снять напряжение, после чего нажал несколько кнопок.

Тут же появился Попкинс, мой адъютант, о котором я вам упоминал, — он конечно же подслушивал у дверей.

— Садись, остолоп, — приказал я. — Что мы имеем, кроме стенографической записи этой истории?

Он, как обычно, наморщил лоб и почесал в затылке. Затем сказал:

— Очень странного джентльмена, сэр, с комплексом, родившимся из смешения фильмов и триллеров. Он сам мог бы быть потр-р-рясающим актером. Я ждал, что он в любую минуту встанет в позу и объявит, что он Микки-Маус из Сюрте.[11] Можно ли считать его в полной мере честным человеком? Не кажется ли вам — все это слишком убедительно, чтобы быть правдой?

— Я думаю, что человек он порядочный. Конечно, проверьте его. Теперь давай подумаем. В рапорте Каррузерса говорится, что он приказал дактилоскописту снять отпечатки в лифте. Если Иллингуорд был в нем — я должен был попросить его оставить свои отпечатки, пока он здесь, — так вот, если он был в лифте, они должны совпасть… Проклятье, я должен был…

— Я уже распорядился по этому поводу, сэр, — сообщил Попкинс, который настолько походил на Дживза[12] полицейского замеса, что от этого можно было сойти с ума.

— Внизу его остановят. Через несколько минут у нас будут его отпечатки для сравнения.

— Хорошо, хорошо, — одобрил я. — Теперь продемонстрируй-ка свою знаменитую сообразительность, и посмотрим, что еще ты извлек из этой истории.

По правде говоря, это никогда ничего не давало, но я обычно обращался к Попкинсу с такой просьбой. Это меня стимулировало. На свет появился его блокнот.

— Описать основной замысел не представляет трудностей, — деловито начал он. — Молодой Уэйд, Батлер, Холмс, Бакстер, Пруэн и две девушки организовали эту игру с целью проверить, испугается ли Маннеринг, который столь громогласно хвастался своими приключениями. Организовать это надо было довольно продуманно, поскольку Маннеринг в самом деле бывал на Востоке. Скорее всего, он немного понимал по-арабски и на грубую подделку не попался бы. Главную роль в этом розыгрыше, разумеется, призван был играть «доктор Иллингуорд», которому и предстояло держать основную речь, — вопрос был лишь в том, кто из них возьмется сыграть его. Никому из них это было не под силу; Холмс, единственный, который толково разбирался в теме, отказался, поскольку Маннеринг знал его и понял бы, с кем он имеет дело. И вы видите, как все получилось. Молодой Уэйд одарен склонностью к болтовне и понимал, как надо играть Иллингуорда, но ему пришлось взять на себя роль Джеффри Уэйда, поскольку он очень походил на старика и мог убедительно изобразить его. Маннеринг никогда не встречался со старым Уэйдом, но мог видеть его фотографии. Бакстер знал арабский, но у него не было специфических познаний и артистизма. Батлер умеет болтать, но не знает арабского.

Так что они оказались в тупике, пока кому-то не пришла в голову идея позвонить в театральное агентство и спросить, не может ли оно прислать на эту роль человека с достаточным объемом знаний — языка, архитектуры…

— Чертовски сложная задача для театрального агентства, — сказал я. — Но в любом случае мы знаем его название (Брайнерд, не так ли?) и можем позвонить туда…