Семён Клебанов - Настроение на завтра Страница 31

Червонный хотел что-то ответить, но не мог.

Старбеев ушел. И не видел, как Червонный всхлипнул.

В конторке Старбеева ожидала группа пэтэушников, которых по его просьбе прислали для прохождения практики на новых агрегатах. Ребятам оставалось четыре месяца до окончания училища. Здравый смысл подсказывал необходимость приучать их к новой технике в процессе учебы. Дальний прицел Старбеева пришелся по душе Мягкову, и он сегодня примет их в свою бригаду.

Их было шестеро, этих парней в аккуратных халатах; почти одного роста, они сначала показались Старбееву даже похожими друг на друга. Особенно когда вскочили со стульев и дружно, как в солдатском строю, произнесли:

— Здрасте, Павел Петрович!

Он ухмыльнулся, пожал каждому руку, по-отцовски вглядываясь в юные лица.

Парни притихли, ожидая, как же все начнется.

Старбеев взял листок и порвал его на шесть равных кусочков.

— У вас карандаши или ручки есть?

Они удивленно переглянулись, достали из карманов белые самописки.

— Напишите на бумажке, кого назначить старостой группы. Чур, не подглядывать.

В пяти из шести записок была написана фамилия Дмитрия Лисицына. Ну вот, с удовольствием отметил Старбеев, есть у них свой лидер.

— Вас шестеро, а кнопка пуска агрегата одна. Так что включить его поручим вашему избраннику — Диме Лисицыну. Теперь пойдем на участок.

Они прошли по пролету огромного цеха, чуть приотстали, заглядевшись на березовую рощу, и стайкой двинулись к рабочему месту.

— Принимай, Юрий Васильевич, смену, — сказал Старбеев. — Гляди, какие орелики… Староста у них Лисицын.

Откинув упрямый вихор каштановых волос, Дмитрий чуть шагнул вперед и доложил:

— К прохождению практики готовы.

И тут же к парням подошел Вадим Латышев и, озорно подмигнув, мол, не робей, ребята, весело сказал:

— Не боги горшки обжигают… Для знакомства имею вопрос: за какую команду болеете?

Лисицын сразу выпалил:

— ЦСКА…

— Одобряю, сойдемся.

Лица парней засветились, исчезло напряжение официальных минут их появления в цехе.

Мягков подозвал учеников к шкафу логики, пояснил:

— Вот она, электронная душа агрегата. А ум и умение дает ей человек. И чтобы не было глазам страшно, а рукам боязно, должны вы многое знать. А теперь, Дмитрий, давай… Пуск!

Лисицын подошел к щитку и нажал кнопку.

Хотя все было буднично, просто, а вот вызвало у Старбеева чувство приподнятости. Старею, подумал он. Встреча с юностью всегда берет за сердце.

Но было и такое, что потревожило душу. Вчера директор училища, полистав тоненькие папки личных дел ребят и оценивая учеников, сказал Старбееву: «У каждого из них погиб на фронте дед. Знаю, что именно в память о них и получили внуки свои имена».

Старбеев уже потом вспомнил, как они представились совсем не по-школьному, а чеканно, по-солдатски произносили имена людей, которых знают только по фотографиям.

И сейчас для Старбеева это была главная отметина биографий парней.

Старбеев вышел с участка. И долго слышал, как трудолюбиво голосили станки.

Из конторки он позвонил Валентине:

— Я задержусь. У Червонного день рождения. Надо быть.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Недавно Степан Хрупов отметил в банкетном зале ресторана «Нептун» свой юбилей. Было людно и шумно. Многие из гостей впервые познакомились на этом вечере, не подозревая ранее о существовании друг друга, и не думали, что их познакомит Хрупов. Очень разные были здесь люди по профессии и по должностным рангам. Начальство присутствовало весьма представительное, об этом Хрупов позаботился загодя, довольно деликатно и настойчиво. Были коллеги по медицинскому институту, приятели — давние и совсем новые. И несколько студенток из его группы, украсившие своей юностью праздничное застолье.

Раскрасневшаяся женщина не первой молодости, директор городского универмага, сидела напротив юбиляра и улыбалась ему. Улыбка у нее была независимая и покровительственная: деликатесы, предложенные гостям, — дело ее рук. Хрупов отблагодарил ее, вручив японское лекарство. Чуть поодаль, окруженный подчеркнутым вниманием, находился ректор института, пожилой, худощавый, в дымчатых темных очках. Он слегка заикался, все еще молодился — носил спортивного покроя костюмы и модные галстуки. Последние несколько лет Хрупов помогал ректору готовить годовые отчеты для ученого совета.

Рядом с ним сидел проректор по научной части, молчаливый, грустный человек с одышкой. Он с любопытством посматривал на гостей. Встречаясь взглядом с Хруповым, он мило кивал ему, как бы одобряя праздник. Проректор опекал в институте Хрупова и был оппонентом при защите его кандидатской диссертации.

Степан Антонович не остался в долгу и после защиты весь свой летний отпуск употребил на то, чтобы достроить проректору дачу. Много тогда мороки было: и тес достать, и кирпич, и бетон, и рамы… Слава богу, все благополучно обошлось, подумал Хрупов и ответно кивал проректору с чувством признательности за оказанное внимание.

У торца стола рядом сидели Данильцев, научный сотрудник, и инженер Быстряков, которые, пожав друг другу при знакомстве руки, уже, должно быть, забыли, как звать соседа.

Быстряков, энергично работавший вилкой и челюстью, был гораздо моложе других. Он уже был навеселе, и конец его длинного галстука часто окунался в тарелку с салатом. Быстряков, правда, успел заверить Хрупова, вручая ему подарок, что скоро закончит сборку установки для изготовления препарата Степана Антоновича.

С Данильцевым Хрупов познакомился совсем недавно на симпозиуме в Кишиневе и наблюдал сейчас за ним с нескрываемой надеждой — Данильцев твердо обещал проверить в своем институте препарат Хрупова.

Да, за столом юбиляра сидели нужные люди. Дела делаются между делами, часто любил повторять Хрупов.

Он чокался с гостями, всему улыбался, говорил любезные слова и не жалел комплиментов для своих студенток: Светланы-большой и Светланы-маленькой.

Хрупов относился к тому типу людей, которые хотели и умели понравиться людям. Не всем, разумеется, а нужным, деловым партнерам в его запрограммированной жизни, где неписаным законом оставалось хоть и старомодное и расхожее, но все же властное слово: сочтемся!

Из динамиков послышалась музыка — в большом зале ресторана заиграл оркестр.

Симпатичные студентки, сверкая улыбками, лихо танцевали с солидными мужчинами, которые были разгорячены напитками. Им хотелось тряхнуть стариной, повеселиться, попрыгать козлами, а резвость получалась неуклюжей, они сбивались с быстрого ритма, тяжело дышали и сильно потели.

Хрупов не танцевал. Он с достоинством обходил стол, склонялся к каждому гостю и для всех находил приветливые, желанные слова.

Возле Данильцева он задержался подольше.

— Рад, старина, что ты смог приехать, — благодарил Хрупов.

— Я тоже. Тебе не грустно?

— Все же пятьдесят. Полвека. И все-таки, старина, будем жить страстями. — И, снизив голос, спросил: — Сколько тебе надо прополиса?

— Граммов десять. Мать больна.

— Получишь сорок. Жду завтра в институте… Саша, как долго ты будешь проверять на мышах мой препарат? Я очень надеюсь на тебя.

— Недели за три управлюсь. Когда пришлешь?

— Днями установку пущу…

— Один не сладишь. Нужны ассистенты. Тогда ускоришь дело.

— Предвидел, старина. Вон мои помощницы. Славные девчонки. — Хрупов кивнул на студенток.

Они неутомимо танцевали, взмахивая тонкими подвижными руками, и с каждым новым танцем заменяли уставших партнеров.

Юбилей Хрупова закончился за полночь. И, уже отъезжая от «Нептуна» на такси, Хрупов со странным чувством подумал: отчего же Воронин не пришел на банкет?

С профессором Ворониным, заведующим кафедрой, у него сложились внешне ровные, но далеко не всегда ясные отношения.

К кандидатской диссертации Хрупова он имел много претензий. А командируя Хрупова на конференции, внимательно знакомился с его материалами и, как правило, возвращал на доработку.

Наука вообще, и медицина в частности, говорил Воронин студентам на лекциях или педагогам на заседаниях кафедры, это внутреннее состояние человека, а не его профессия.

К старику Колумбу — так звали Христофора Алексеевича Воронина за глаза в институте — Хрупов не мог подобрать ни ключа, ни отмычки. А он был очень нужный человек. Ладно, будем продолжать осаду, откроем Америку, твердо решил Хрупов, подъезжая к дому. Он заплатил шоферу точно по счетчику — для этого всегда имел в кошельке серебро и мелочь.

Заснул Хрупов крепко и безмятежно. И только под утро возникла жуткая картина. Это видение преследовало его как рок, от которого он не мог избавиться. Хрупов испуганно просыпался, чувствовал себя разбитым, много курил и думал о себе как о чужом, постороннем человеке, которого плохо помнил, стыдился, отчего-то боялся и оправдывал.