Филлис Джеймс - Саван для соловья Страница 32

— Вчера вечером вы были в больнице?

— Да, меня вызвали на срочную операцию. У одного из моего пациентов произошел рецидив. Вообще, это не было для меня неожиданностью, но случай оказался весьма серьезным. Я закончил операцию без четверти двенадцать. Время отмечено в тетради регистрации операций. Затем я позвонил сестре Брамфет в Найтингейл-Хаус и попросил ее вернуться в палату на час или, если потребуется, больше. Мой больной был частным пациентом. После этого я позвонил к себе домой, чтобы предупредить, что скоро вернусь, а не останусь ночевать во врачебном корпусе, как иногда делаю после поздней операции. Я вышел из главного здания сразу после двенадцати. Собирался выехать через ворота, ведущие на Винчестер-роуд. У меня свой ключ, однако вчера был довольно сильный ветер, и я обнаружил лежащее поперек дороги рухнувшее дерево. Мне повезло, что я в него не врезался. Я вышел из машины и привязал к одной из ветвей свой белый шарф, чтобы это послужило предупреждением тому, кто решится ехать этой дорогой. Вряд ли кому-нибудь это понадобилось, но огромное дерево представляло собой опасность, и наверняка до утра убрать его было невозможно. Я развернулся и выехал через центральные ворота, сообщив о поваленном дереве привратнику.

— Вы заметили, во сколько это было?

— Нет, но это мог сделать привратник. Но могу предположить, что было минут пятнадцать первого, может, чуть больше. Какое-то время я провел около дерева.

— Чтобы попасть к задним воротам, вы должны были проехать мимо Найтингейл-Хаус. Вы не заходили внутрь?

— У меня не было для этого причин, и я не заходил внутрь ни для того, чтобы отравить Джозефину Фоллон, ни для иных целей.

— И вы никого не встретили на территории больницы?

— После полуночи и в такую сумасшедшую бурю? Нет, я никого не видел.

Делглиш изменил направление расспросов:

— Вы, конечно, видели, как умерла Хитер Пирс. Видимо, действительно не было никакой реальной возможности спасти ей жизнь?

— Я бы сказал, не было. Я предпринял весьма энергичные меры, но не так-то это легко, когда не знаешь, от чего лечишь.

— Но вы поняли, что это яд?

— Да, довольно быстро. Но не знал какой. Не то чтобы это имело большое значение. Вы видели заключение о смерти и знаете, что этот яд сделал с ней.

Делглиш спросил:

— Вы были в Найтингейл-Хаус с восьми часов утра в тот день, когда она умерла?

— Вы прекрасно знаете, что так оно и было, если, как я думаю, вы взяли на себя труд ознакомиться с моим первоначальным заявлением. Я прибыл в Найтингейл-Хаус сразу после восьми утра. По контракту я работаю здесь шесть раз в неделю по полдня. Фактически я бываю в больнице весь день по понедельникам, четвергам и пятницам; но меня нередко вызывают на срочные операции, особенно к платным пациентам, и время от времени по субботам я провожу утренние операции, если много больных. В воскресенье вскоре после одиннадцати вечера меня вызвали на срочную операцию аппендицита — это тоже был один из моих частных пациентов, — и мне было удобно воспользоваться ночлегом в медицинском корпусе.

— Где он расположен?

— В том ужасном новом здании рядом с поликлиникой. Там немыслимо рано подают завтрак — в половине восьмого.

— Значит, вы были здесь с самого утра. Демонстрация должна была начаться только в девять.

— Я был здесь не только ради демонстрации, старший инспектор. Вы как будто забыли о больных, не правда ли? Старший консультант по хирургии обычно не присутствует на занятиях студенток, если только он не читает им лекции. Я присутствовал на демонстрации двенадцатого января только потому, что там должна была быть инспектор комитета мисс Бил, а я являюсь заместителем председателя Комитета образования медсестер. Я считал своим долгом проявить учтивость по отношению к мисс Бил, поприветствовав ее здесь. Я пришел пораньше, потому что хотел поработать над заметками по клинике, которые оставил в кабинете сестры Рольф после предыдущей лекции. Кроме того, еще до начала инспекции я намеревался поговорить с Матроной, чтобы успеть вовремя встретить мисс Бил. Я поднялся в квартиру Матроны в восемь тридцать пять и застал ее заканчивающей завтрак. И если вы думаете, что у меня была возможность влить карболовую кислоту в бутылку с молоком в любое время от восьми часов до восьми тридцати пяти, вы совершенно правы. Но так случилось, что я этого не делал.

Он взглянул на свои часы:

— А сейчас, если вам больше не о чем меня спросить, я должен успеть на ленч. Мне еще предстоит прием пациентов поликлиники, и времени очень мало. Если это действительно необходимо, я могу задержаться еще минут на пять, но надеюсь, обойдемся без этого. Я уже подписал свои показания относительно смерти Пирс, и у меня нет никаких изменений или добавлений. Я не видел вчера Фоллон. Я даже не знал, что ее перевели из изолятора. Ребенок у нее был не от меня, и даже если бы это был мой ребенок, я не настолько глуп, чтобы убивать ее. Кстати, то, что я сказал вам о наших предыдущих отношениях с ней, естественно, должно остаться между нами.

Он выразительно посмотрел на сержанта Мастерсона.

— Не то чтобы меня очень волновала огласка. Но в конце концов, девушка умерла. Мы должны позаботиться и о ее репутации.

Делглиш с трудом верил, что мистера Куртни-Бригса может волновать чья-то репутация, кроме его собственной. Но он серьезно заверил его в конфиденциальности. Он без сожалений смотрел вслед уходящему хирургу. Нравственного урода, обладающего столь поразительным эгоизмом и болезненным самолюбием, ничего не стоит вывести из себя и вызвать его ненависть. Но мог ли он убить? Он был самоуверенным, наглым и эгоистичным, что обычно характерно для убийцы. Более того, у него была возможность. А мотивы? Не проявил ли он своего рода хитрость, с такой готовностью признав свою любовную связь с Джозефиной Фоллон? Ясно, что он не мог рассчитывать долго скрывать свою тайну; больницу не назовешь местом, где это возможно. Не счел ли он вынужденной необходимостью довести до сведения Делглиша свою собственную версию их связи до того, как неизбежная молва достигнет ушей полицейских? Или к этому его побудили самовлюбленность и половое тщеславие мужчины, который и не думает скрывать свои победы, коль скоро они свидетельствуют о его привлекательности и сексуальных способностях?

Собирая свои бумаги, Делглиш понял, что проголодался. Он рано начал рабочий день, и утро показалось ему долгим. Наступил момент на время забыть о Стивене Куртни-Бригсе и вместе с Мастерсоном подумать о ленче.

Глава 5

Застольная беседа

1

Медсестры, что жили при больнице, и студентки из Найтингейл-Хаус в столовой при школе только завтракали и в полдень пили чай. На ленч и обед они шли в столовую самообслуживания, где в казенной и шумной обстановке обедал весь больничный персонал, за исключением врачей-консультантов. Там постоянно предлагался широкий выбор питательных, хорошо приготовленных блюд с учетом зарплаты государственных служащих и вкусов нескольких сотен человек, отличающихся друг от друга своими религиозными или диетическими ограничениями. В составлении меню повара строго руководствовались определенными принципами, в частности, в те дни, когда на операционный стол попадал урологический больной, печенка и почки по понятным любому соображениям из меню исключались.

Система самообслуживания вводилась в больнице Джона Карпепдера при упорном сопротивлении всех категорий работающего персонала. Восемь лет назад здесь были отдельные столовые для медсестер и учащихся, одна — для администрации и специалистов и маленький зал для привратников и мастеровых. Это устраивало всех, поскольку создавало подобающее различие между категориями и обеспечивало людям сносную тишину и возможность пообедать в компании тех, с кем они предпочитают. Но теперь только старший медицинский персонал наслаждался спокойствием и уединением в собственной столовой.

Эта привилегия, ревниво охраняемая, находилась под непрестанными атаками со стороны Министерства финансового контроля, государственных советников по вопросам общественного питания и экспертов по изучению труда, которые, вооружившись данными статистики расходов, без труда доказывали, что такая система неэкономична. Но пока докторам удавалось побеждать их. Их самым сильным аргументом была необходимость обсуждать вопросы здоровья пациентов втайне. Этот довод, предполагающий, что они продолжают работать даже во время приема пищи, со стороны официальных организаций встречал некоторый скептицизм, но им не удавалось его опровергнуть. Стоило им попытаться издали завести речь о необходимых изменениях в системе больничного питания, и доктора, как тяжелую артиллерию, неизменно и без промедления выдвигали на первый план необходимость строжайшей конфиденциальности по отношению к своим пациентам, и перед этим мистическим доводом сдавались даже аудиторы государственного казначейства. Позицию докторов значительно усиливала поддержка Матроны. Мисс Тейлор не скрывала, что считает в высшей степени оправданным, чтобы старший медицинский состав продолжал пользоваться отдельной столовой. А влияние мисс Тейлор на председателя комитета управления больницей было таким очевидными и давно существующим фактом, что об этом уже устали сплетничать. Сэр Маркус Коухен был богатым и представительным вдовцом, и все очень удивлялись тому, что они с Матроной до сих пор не поженились, все сходились на том, что этого не происходит либо из-за нежелания сэра Маркуса — известного Деятеля местного еврейского общества — женитья на женщине неиудейской веры, либо потому, что мисс Тейлор, преданная своему призванию, решила никогда не выходить замуж.