Джон Карр - Под покровом ночи Страница 32

— Нет, она меня не узнала. Она была в полубессознательном состоянии, — объяснил Банколен. — Закрой дверь. Пусть она выйдет по задней лестнице, якобы не замеченная нами.

Как будто ужаса, что перенесла эта несчастная женщина, было недостаточно — наш экспансивный и артистичный Фенелли добавлял ей новые мучения! Казалось, Луизу де Салиньи преследует безжалостная ирония, издевательский замкнутый круг судьбы. Куда бы она ни повернулась, к ее горлу приставляют нож. Она, избежавшая нападения мужа, теперь была вынуждена принимать сладострастное зелье из рук этого вкрадчивого куска жира… Через минуту он появился, безупречно одетый, с гарденией в петлице… Я представлял, как женщина, одурманенная наркотиками, в истерическом припадке спускается по задней лестнице.

— Итак, — Фенелли вновь обрел спокойствие, — вы хотели меня видеть, господа. Даю вам слово, месье Банколен, я избавился от всех наркотиков, что имел в запасе.

— Вотрель убит, — сообщил Банколен.

Тот поражение уставился на него.

— Его зарезали вчера ночью в Версале, — продолжал детектив.

— Как… Как… Какой ужас, месье! Месье Вотрель. Да, конечно, я его знаю. — Фенелли помолчал, затем издал странный смешок. — Надеюсь, месье, вы поймали его Убийцу.

— Известно, естественно, что он был вашим агентом и поставлял вам людей, которых интересовали ваши наркотики, — как ни в чем не бывало заявил Банколен.

Фенелли на мгновение утратил достоинство, но быстро взял себя в руки. Поправив пухлой рукой галстук и одернув жилет, он пожал плечами:

— Месье был настолько добр, что посмотрел сквозь пальцы на мои упущения. Позвольте заверить вас, что в настоящее время у меня в заведении вы не найдете ничего похожего на наркотики. Более того, мои счета открыты для проверки. Я действую в пределах закона. — Он улыбнулся и занялся рассматриванием своих ногтей.

— Мы говорили о Вотреле, — напомнил Банколен.

— Дорогой месье, уж не хотите ли вы сказать, что мне что-то известно о его смерти?

— Он заявил, что является русским офицером. Это ложь. Он был талантливым самоучкой и бедной портовой крысой из Марселя, где вы и подобрали его несколько лет назад.

— Ну и что, если так?

— У меня есть множество аннулированных чеков, полученных от банка „Лионский кредит“, на общую сумму двести тысяч франков. Они выписаны на имя Эдуара Вотреля и подписаны Луизой Лоран, в настоящее время носящей имя Луиза де Салиньи. Это результаты вашей торговли, Фенелли? Она глубоко увязла, не так ли?

У Фенелли глаза выкатились из орбит. Он смотрел на пачку чеков в руках Банколена.

— Чеки! Я ничего о них не знаю. Вот как! Так он был нечестным, этот Вотрель! Дайте-ка взглянуть. Я подозревал его в непорядочности.

— И заставляли ее платить дважды за то, что она от вас получала. Это так? — очень тихо сказал Банколен, наклонившись вперед.

— Подлец! — трагически пискнул Фенелли.

— Или это был шантаж, Фенелли? — Банколен изводил его тихим, вкрадчивым голосом. — Вы вытягивали у нее деньги, угрожая обо всем рассказать ее будущему мужу?

— Нет!

— Ага, вот это я и хотел узнать, — вежливо улыбнулся Банколен. — Пойдем, друг мой, мы закончили. — Он надел цилиндр. В дверях лучший из детективов Парижа вдруг остановился, и сквозь бородку мелькнули ослепительно белые зубы. — Еще одно слово, Фенелли! Больше не пытайтесь провернуть свои сделки с мадам Луизой, я серьезно вас предупреждаю. Это все.

Мы в молчании спускались по лестнице. Банколен задумчиво постукивал по балюстраде тростью. Мы уже выходили из здания, когда он вдруг вздохнул и заговорил:

Теперь ты понимаешь трагическое положение Эдуара Вотреля. Этот мальчик, выросший в сточной канаве, по мере взросления создавал себе волшебный мир, в котором хотел вести блестящую жизнь. Он почти достиг осуществления своей мечты, но только почти — ему всегда что-нибудь мешало. Он ничего другого не хотел — только видеть себя в этом воображаемом мире. Он охотно соглашался на то, чтобы мы считали его подлецом, лишь бы не сомневались в его аристократическом происхождении. Вы могли считать его убийцей. Это было ему безразлично, пока вы не сомневались в том, что он русский офицер.

— И он писал пьесу, — добавил я. — Она у меня дома… Я хотел показать ее вам, но забыл…

— Да, его пьеса! Думаю, он хотел быть вершителем судеб. И у него была обычная для таких мечтателей тенденция все приукрашивать. Он хотел сделать из своей жизни и работы не просто историю, а фантастическую историю, с роскошной отделкой. Заметь — это очень важно. Я представляю, если бы его обвинили в убийстве, он был бы только рад, поскольку знал, что ему ничего не грозит. Он умер, но держи перед умственным взором его призрак, потому что это изображение говорит нам много правды.

В соответствии с моей вчерашней версией, Вотрель случайно поведал о своем изощренном плане воображаемого убийства кому-то еще, и вот с бумаги эта идея воплотилась в действительность!

— Банколен, вчера вечером мы с вами много говорили… во всяком случае, я говорил… и пришли к заключению, во всяком случае, я пришел, что оба преступления совершены одним человеком. Я не намерен давить на вас, если вы предпочитаете скрывать свою тайну. Но скажите мне только одно — их обоих убила одна и та же рука?

— Да. Да, это был один и тот же человек. Мы столкнулись с исключительно хладнокровным и циничным убийцей, который твердо убежден, что эти акты совершенно оправданны, произведены как отмщение за несправедливость. Эти преступления являются средством высказать миру злобу, слишком глубокую для обыкновенного выражения.

— Больной мозг?

Он задумался.

— В некотором смысле да. Но не в том смысле больной, в каком пытается убедить нас Графенштайн. Я не очень верю во все эти версии об анормальной психологии. Склонность Каина слишком избитая, чтобы сводить ее к отдельной категории. Эти люди преемники чепухи Ломброзо, и я сомневаюсь, способны ли они совершенствоваться.

— И убийца здесь — вы его видели, говорили с ним, знали его как участника этого случая?

— О, очень похоже! — ответил Банколен, странно глядя на меня.

— Спасибо. А теперь давайте вернемся ко мне и посмотрим эту пьесу. Если только у вас нет другого дела.

— Ну, мне нужно будет сегодня отвезти тебя в префектуру, чтобы ты дал показания о вчерашних событиях. Но не волнуйся — я подскажу тебе, как все честно и открыто рассказать. Кроме того, думаю, нам нужно еще раз навестить виллу в Версале. Но это подождет.

— А о том, что случилось вчера, у вас больше нет никаких сведений?

— В настоящий момент мои люди разыскивают такси и нож.

По дороге ко мне домой мы почти не разговаривали. Кажется, я даже стал с легким презрением посматривать на Банколена, как на шарлатана. Он делал вид, что ему многое известно, а на деле казалось, что он вообще ничего не знает.

У меня в квартире мы застали ожидающего нас в гостиной мистера Сида Голтона.

Глава 15

КОГДА УПАЛА СТЕНА

Голтон сидел в кресле, курил сигарету и просматривал „Нью-Йорк геральд“. На полу валялись другие газеты, выходящие в Париже на английском языке, — „Чикаго трибюн“ и лондонская „Дейли мейл“. Я был удивлен и раздражен его приходом. Позднее я узнал, что он явился предложить Томасу пятьдесят франков. Никогда еще я не видел Томаса до такой степени оскорбленным. Но присутствие Голтона, казалось, заинтересовало Банколена.

— Послушайте, — вскричал Голтон, размахивая газетой, — вы становитесь знаменитостью! Смотрите! Вышли себе провести спокойный вечерок с этой дамой и убрали с дороги Эдди Вотреля на заднем дворе! Садитесь… Привет, мусью! Как вас зовут? Кажется, вы окружной прокурор, или как там у вас называется эта должность?

— Доброе утро, месье Голтон, — произнес Банколен на безупречном английском. — Рад вас видеть.

Взяв себя в руки, я тоже поздоровался с непрошеным гостем и пригласил его чувствовать себя уютно в моем доме. Вполне естественно, он носил брюки гольф и сейчас закинул одну толстую ногу через подлокотник, с одобрением выпуская дым в потолок.

— Скоро сюда придет Джонсон из „Трибюн“, чтобы повидать вас. Вы не против? Мы нашли ваш адрес в справочнике. Я подумал выйти и посмотреть, все ли в порядке с Шэрон Грей. Садитесь, садитесь! А то вы заставляете меня нервничать. У вас есть что-нибудь выпить? Вчера вечером я безбожно напился фу!

Банколен уселся в кресле по другую сторону от окна, а я пошел взять что-нибудь выпить. В конце концов, Голтон был моим гостем, и я должен был оказать ему любезность. Когда появился Томас с ледяным лицом и шейкером, где он смешивал „Мартини“, Банколен и Голтон беседовали об искусстве. Банколен объяснял, что человека, подковывающего лошадь на картине, что висела у меня над пианино, зовут вовсе не Морлэнд. А Голтон критически заметил, что бог с ним, если он нравится Банколену и мне, но лично он предпочитает джентльмена по фамилии Браун, — он рисует иллюстрации в „Сатердей ивнинг пост“, за которую вам приходится платить по семь франков этим наглым типам в печатных киосках.