Эрл Гарднер - Дело о племяннице лунатика Страница 33

– Нет, нож я разглядел.

– Причем тот самый, разделочный? – спросил Мейсон, делая жест в сторону покрытого пятнами крови ножа, который был представлен в качестве вещественного доказательства.

– Именно этот самый, – ответил резко Дункан.

Мейсон ничего не сказал, но стоял, взирая на него с улыбкой.

Дункан поежился и добавил:

– Во всяком случае, весьма на него похожий.

Мейсон шагнул обратно к столу адвокатов, открыл свой портфель, вытащил какой-то сверток в коричневой бумаге, развернул и извлек разделочный нож с роговой ручкой.

– Я вручаю вам этот разделочный нож, – предложил он свидетелю, – и спрашиваю, не тот ли это нож, который был в руке человека, увиденного вами, когда он пересекал патио.

Дункан свирепо ответил:

– Нет, это не тот.

– Как вы узнали, что это не тот? – спросил Мейсон.

– Ну, – ответил Дункан, – думаю, что не тот.

– Другими словами, вы хотите дать понять суду и присяжным, что не могли разглядеть тот нож достаточно отчетливо, чтобы опознать его.

– Чтобы с уверенностью опознать – нет. Но чтобы получить общее представление – да.

– И вы уверены, что этот, в моих руках, не тот самый разделочный нож?

– Думаю, это не он.

– А вы уверены, что тот, другой нож был тем самым, который вы видели?

– Ну, конечно, трудно сказать с полной определенностью, ведь я видел его с расстояния.

– Тогда вы не можете с уверенностью утверждать, что нож, который представлен в качестве вещественного доказательства номер два, был тем самым ножом, который вы видели.

– Нет, – ответил Дункан, – не могу.

– Так я и думал, – заметил Мейсон. – Я собираюсь просить суд приобщить к делу этот второй нож как вещественное доказательство защиты, обозначив как экспонат «А».

– Я возражаю, – воскликнул Бергер, – этот нож, ваша честь, никоим образом не может быть приобщен к делу! Это просто трюк, с помощью которого представитель защиты пытается запутать следы. Я могу доказать, что защитник достал этот нож уже после убийства через скобяную торговлю…

Мейсон готов был уже сцепиться с ним, но его опередил судья Маркхэм:

– Протест не принимается, господин окружной прокурор. Не сомневаюсь, что вы можете доказать, где приобретен этот нож. Этот свидетель показал, что человек, которого он видел в патио, нес нож, который, по его мнению, был тем, что представлен как вещественное доказательство номер два, или очень напоминал его. Вполне законно подвергнуть свидетеля перекрестному допросу, предъявив ему еще нож и задав те самые вопросы, которые и задал ему представитель защиты. Когда их задавали, никаких протестов со стороны обвинения не было. Защитник сейчас только просит, чтобы нож, который он предъявил для идентификации, фигурировал в деле и использовался для сравнения, когда речь пойдет о ноже, которым было совершено убийство. Это по существу. Суд принимает этот нож для идентификации как вещественное доказательство, обозначив его экспонат «А».

Мейсон внезапно обернулся к Дункану и спросил:

– Мистер Дункан, не следует ли считать истинной причиной того, что вы спокойно отправились спать, тот факт, что вы тогда не разглядели нож в руке человека, которого увидели?

– Я видел, что он нес в руке блестящий предмет.

– Но разве не факт, что вам даже и в голову в то время не пришло, что это может быть нож, и что только на следующее утро, узнав об убийстве, вы начали подумывать о том, что блестящий предмет мог быть ножом. Разве вы не видели просто белую фигуру, шедшую по патио? Разве вы не решили, что это просто лунатик и что вам лучше не вмешиваться? Поэтому вы заперли дверь и отправились спать.

– Я не говорил, что этот человек – лунатик.

– Но я же спросил: разве не факт?

– Нет, не факт.

– И значит, это не правда, что единственной причиной, почему вы отправились досыпать, явилось то, что вы не разглядели ножа в его руке достаточно отчетливо, чтобы понять, что это за предмет?

– Нет, я так не думаю.

– Можете ли вы ответить более определенно?

– Да, я видел нож!

– И что тот, кого вы видели, подошел к кофейному столику в патио?

– Да.

– Вы видели, как он поднимал крышку кофейного столика?

– Видел!

– И вы видели, как он затем отошел от кофейного столика, пересек патио и скрылся через дверь, которую вы указали на схеме?

– Да, все верно.

– После того как человек отошел от столика, он все еще продолжал держать нож?

– Вроде да… не знаю… не могу сказать.

– Тогда можете ли вы сказать, что ножа у него с собой не было?

– Не могу утверждать ни того, ни другого.

– Тогда, может быть, человек оставил нож в нише под крышкой кофейного столика?

– Не могу на это ответить.

– А вы уверены, что человек нес нож, до того как подошел к кофейному столику?

– Возражаю, так как этот вопрос уже задавался много раз и на него столько же раз отвечали, – заявил Бергер.

– Я разрешаю свидетелю еще раз ответить на этот вопрос, – распорядился судья Маркхэм, подаваясь вперед и пристально глядя на Дункана.

– Да, – ответил Дункан, – у него в руке был нож.

– Вы уверены, что узнали человека, которого видели? – спросил Мейсон.

– Да, уверен.

– Это был обвиняемый?

– Да, это был он.

– Во что он был одет?

– В одну ночную рубашку.

– Босиком?

– Да.

– Как близко он находился от вас, когда вы в первый раз отчетливо его разглядели?

– Он прошел прямо перед моими окнами.

– И тень от него упала вам на лицо?

– Да.

– Но в тот момент вы не могли отчетливо его разглядеть. Вы находились в постели и пробудились от глубокого сна, не так ли?

– Да, так.

– На каком расстоянии он оказался от вас, когда вы впервые ясно его разглядели?

– Затрудняюсь ответить.

Мейсон сделал пометку мелком на схеме, затем, сверившись с масштабом изображения, спросил:

– Иными словами, он, должно быть, находился от вас на расстоянии тридцати пяти футов, согласны?

– Да, вполне возможно.

– Спиной к вам?

– Да, припоминаю, что спиной.

– И вы все же узнали его?

– Да, узнал.

– Вы представляете всю важность того, насколько ваши показания должны соответствовать истине?

– Да, представляю.

– Вы понимаете всю серьезность этого судебного процесса?

– Полностью понимаю.

– И однако готовы подтвердить под присягой, что человек, на котором была только ночная рубашка, которого вы видели с расстояния тридцати пяти футов, да еще при лунном свете, вне всяких сомнений был именно обвиняемый?

– Да, готов!

– Вы взглянули на часы, когда встали?

– Да, посмотрел.

– А когда снова легли спать, смотрели на часы?

– Кажется, да. Да, смотрел.

– Сколько было времени, когда вас разбудили?

– Ровно три часа.

– А когда снова оказались в постели?

– Ну, почти столько же. Думаю, прошло не более тридцати секунд.

– А вы заметили положение стрелок на циферблате, когда смотрели во второй раз, перед тем как легли в кровать?

– Да, заметил.

– А не могли стрелки показывать пятнадцать минут первого?

– Нет, не могли.

– Когда вы в первый раз давали показания, разве вы не говорили, что время было пятнадцать минут первого?

– Возможно, говорил.

– Тогда, по горячим следам, ваша память должна была хранить события минувшей ночи или утра более свежими или яркими, чем сейчас, что вы на это скажете?

– Скажу, что это не так.

– Что не так?

– Мои воспоминания не были тогда самыми отчетливыми.

– Следует ли понимать это так, что ваша память становится крепче только со временем?

– В этом случае – да.

– Потому что, когда вы узнали, что убийство, по мнению экспертов, было совершено приблизительно около трех часов, ваша память окрепла настолько, что поменяла местами стрелки часов, чтобы дать вам возможность с блеском выступить в роли свидетеля и…

Судья Маркхэм стукнул молоточком:

– Считаю, господин защитник, что упоминание о том, «чтобы с блеском выступить», вряд ли является уместным.

– Я хочу указать на мотив, которым руководствовался свидетель.

– Это не так! – воскликнул Дункан. – Теперь я точно знаю, что было три часа утра. Полностью исключается, что на часах было пятнадцать минут первого.

– У вас хорошее зрение? – спросил Мейсон.

– Очень хорошее.

– И четырнадцатого утром с глазами все было в порядке?

– Конечно!

– Вы носите очки, не так ли?

– Да, я пользуюсь очками вот уже тридцать пять лет.

– И в то время, к которому относятся ваши показания, также носили очки?

– Да.

– Вы надели очки, когда встали с кровати и подошли к окну?

– Нет… Впрочем, да, надел. Думаю, что должен был надеть.

– Если надели очки, то для чего?

– Чтобы смотреть через них, конечно.

Еще раз по залу суда прокатился смешок, но в этот раз в поведении Мейсона было нечто такое, что оживление затихло еще до того, как судебный пристав успел стукнуть молоточком, чтобы восстановить порядок.