Загадка золотого кинжала (сборник) - Лондон Джек Страница 33

– Кто это был? – встревоженно спросил молодой Паркер. – Ты его знаешь?

– Разумеется, – ответил Гамильтон со своим обычным нахальством. – Это человек, которому ты неделю назад проиграл тысячу долларов. Но до сегодняшнего дня я не имел чести знать его лично.

– Но разве он не картежник? – полюбопытствовала мисс Смит, самая молоденькая из присутствующих.

– Так и есть, – ответил Гамильтон. – Но поверьте, моя юная госпожа, нам всем далеко до его честности и открытости. Хотел бы я так же бесстрашно полагаться на судьбу.

Но мистер Окхерст не слышал этого разговора; к тому времени он уже лениво прогуливался по верхней зале, не переставая, однако, держать ухо востро. Внезапно он услышал за спиной легкие шаги, а затем знакомый голос позвал его по имени, и кровь тут же застучала в венах. Он обернулся, перед ним стояла она.

Но как она изменилась! Если мне недоставало слов, чтобы описать инвалида с запавшими глазами, причудливо одетую жену рабочего, где найти мне слова для этой грациозной и со вкусом одетой леди, в которую она превратилась за эти два месяца? Она была красива, и это было чистейшей правдой. И вы, и я, дорогой мой читатель, мы оба тут же отметили бы, как очаровательные ямочки сменились истинной красотой, избавленной теперь от затаенной застенчивой печали. Изящные черты носа с горбинкой стали жестче и строже. Мягкое наивное удивление в этих милых глазах теперь казалось не более чистосердечным, чем вежливый ответ на галантные речи собеседника, и она более не вызывала жалости – теперь она могла сама управлять чувствами своего собеседника. Но ни вы, ни я не были в нее влюблены – в отличие от мистера Окхерста. Боюсь, этот бедняга видел в складках парижского платья ту же трогательную невинность, что сквозила в ее облике в те времена, когда она сама шила себе одежду. И самое поразительное откровение – теперь она могла ходить, и ее чудесные маленькие ножки сейчас были обуты в самые крохотные туфельки из всех, что когда-либо делали парижские мастера, с дурацкими голубыми бантиками и фирменным знаком Чеппела на узкой подошве, Рю-де-где-то-там, Париж.

Он побежал ей навстречу, окрыленный, с распростертыми объятиями, но она спрятала руку за спину, бегло окинула взглядом залу и остановила взгляд на нем – взгляд бесстрашный и самоуверенный, разительный контраст с ее прежней застенчивостью.

– Я твердо решила для себя не пожимать вашей руки. Только что на веранде вы прошли мимо меня, не удостоив и словом, а я побежала за вами, как, верно, делали многие несчастные женщины.

Мистер Окхерст не нашелся с ответом, изумленный такой переменой.

– А ведь именно вам следовало бы знать. Кто изменил меня? Вы. Вы воссоздали меня заново – из беспомощной, больной, нищей женщины с двумя платьями во всем гардеробе, и то собственного шитья. Вы подарили мне жизнь, здоровье, силу и благополучие. Это сделали вы, сэр, и вы это знаете. Нравится ли вам результат?

Она подхватила подол своего платья и присела в шуточном реверансе. А затем, внезапно смягчившись, протянула ему обе руки.

Речь эта была возмутительно резка и не приличествовала статусу леди, как отметит любой справедливый читатель, но мистеру Окхерсту, боюсь, она изрядно польстила. Не то чтобы он был непривычен к откровенному женскому вниманию, но куда подевалась скромность, с каковой он всегда ассоциировал миссис Деккер? Что случилось с обреченным на страдания ангелом, с женщиной, которая держала Библию на ночном столике, посещала церковь трижды в день и хранила верность мужу? Подобные слова из уст миссис Деккер привели его в полнейшее замешательство.

Он держал ее за руки, а она продолжала:

– Отчего же вы не пришли раньше? Что привело вас в Мэрисвилль, Сан-Хосе, Окленд? Как видите, я следила за вашими передвижениями. Я видела, как вы спускались в каньон, я ждала вашего появления. Почему вы не писали мне? Обязательно напишите… Добрый вечер, мистер Гамильтон.

Она убрала руки, только когда Гамильтон, поднимаясь по лестнице, почти поравнялся с ними. Он вежливо приподнял шляпу, фамильярно кивнул мистеру Окхерсту и пошел дальше. Когда он скрылся из виду, миссис Деккер вновь подняла глаза на мистера Окхерста.

– Однажды придет день, когда я попрошу вас об услуге.

– Прошу, не медлите, – с готовностью откликнулся мистер Окхерст.

– Нет-нет, сперва вам нужно получше меня узнать. А затем в один прекрасный день я попрошу вас убить этого человека!

Она звонко рассмеялась, снова показав свои очаровательные ямочки, пусть и немного сдержанные, на щеках появился девичий румянец, а карие глаза ее блестели так невинно, что мистер Окхерст, который смеялся крайне редко, был просто вынужден присоединиться. Ягненок, пригласивший лису на вылазку в овечий загончик неподалеку, – именно такой представлялась ему эта сцена.

Несколько вечеров спустя миссис Деккер покинула общество своих поклонников, извинившись, отшутилась от сопровождения и бегом помчалась через дорогу в свой маленький домик, один из тех, что строил ее муж. Входя в прихожую, она дышала часто и загнанно – возможно, так ее до сих пор полностью не оправившееся от болезни тело протестовало против физических нагрузок – и положила руку на грудь, пытаясь отдышаться. Включив свет, она с изумлением обнаружила на диване своего мужа.

– Выглядишь взволнованной и напряженной, Эльзи, милая, – сказал мистер Деккер. – Ты хорошо себя чувствуешь?

Бледное лицо миссис Деккер при этих словах снова зарумянилось.

– Вовсе нет, – ответила она, – только здесь немного болит. – И она снова прижала руку к спрятанной в корсете груди.

– Могу я что-то для тебя сделать? – спросил мистер Деккер и обеспокоенно поднялся.

– Сбегай в отель и принеси мне немного бренди, да побыстрее!

Мистер Деккер убежал. Миссис Деккер закрыла дверь и заперла ее на задвижку, а затем, накрыв рукой живот, извлекла источник боли. Это был сложенный листок бумаги, исписанный, как ни печально это говорить, рукой мистера Окхерста. С горящими глазами и щеками она смотрела на записку, пока за порогом вновь не раздались шаги, и лишь тогда торопливо затолкала ее под корсет и отперла задвижку. Когда мистер Деккер вошел, она улыбнулась через силу и объявила, что ей стало лучше.

– Ты сегодня снова пойдешь к ним? – безнадежно спросил мистер Деккер.

– Нет, – отозвалась миссис Деккер, не сводя с двери мечтательных глаз.

– Я бы на твоем месте не пошел, – с видимым облегчением сказал мистер Деккер. После паузы он сел на диван и притянул к себе жену. – Знаешь, о чем я думал, когда ты вошла, Эльзи?

Миссис Деккер взъерошила пальцами его жесткие черные волосы.

– Понятия не имею.

– Я вспоминал былые времена, Эльзи. То время, когда я смастерил тебе карету, когда возил тебя на прогулку, заменив и лошадь, и кучера. Тогда мы были бедны, Эльзи, а ты была больна, но мы были счастливы. Сейчас у нас есть деньги и дом, а ты стала совсем другой. Я хочу сказать, милая, что теперь ты совершенно другая женщина. И в этом вся беда. Я мог сделать тебе карету, мог построить для тебя дом, но на этом все и кончается, Эльзи. Я не мог создать тебя саму. Ты сильная и красивая, Эльзи, и совершенно новая, но так получилось, что я не приложил к этому и руки!

Он замолчал. Она ласково положила руку ему на лоб, другую все еще прижимая к животу, будто бы физически ощущая таящуюся там боль, и сказала ласково и успокаивающе:

– Но ведь это и впрямь ты постарался.

Мистер Деккер печально покачал головой.

– Нет, Эльзи, не я. У меня была возможность, но я ее упустил. Ты теперь совершенна, но это не моя заслуга.

Миссис Деккер подняла невинные, удивленные глаза на мужа. Тот поцеловал ее и продолжил уже немного веселее:

– Но я думал не только об этом, Эльзи. Я думал, что, возможно, ты слишком много внимания уделяешь этому мистеру Гамильтону. Не то чтобы это плохо, для тебя или для него, но могут пойти слухи. Ты здесь такая одна, Эльзи, – сказал он, глядя на нее любящими глазами, – лишь о тебе здесь не говорят, лишь тебя не осуждают и не порицают.