Куинн Фосетт - Братство страха: Роман о Майкрофте Холмсе Страница 34

Наконец мы спустились в подвал. Благодаря древним каменным сводам воздух здесь всегда был сырой, хотя я сразу же понял, что холод имеет более зловещее происхождение, чем просто вечно сырые камни. В дальнем конце просторного помещения я заметил возвышение, на котором, как мне показалось, стоял алтарь. В тусклом полумраке я не смог рассмотреть находившуюся возле него утварь, но был не без основания уверен, что она предназначалась для обрядов, которые я не знал и не желал бы узнать.

— Вы пробудете здесь до завтра, а потом вас замаскируют и отвезут на вокзал, — сказал Дортмундер. В этот момент он больше, чем когда-либо, напоминал карикатуру на Бетховена.

— Но я думал… — начал было я, но он перебил меня на полуслове.

— Станция под наблюдением. Ехать туда сегодня неблагоразумно.

Я постарался не выдать тревоги. Пусть он думает, что я просто огорчен задержкой.

— Ну кто будет за ней следить?

— Те же самые люди, которые стреляли в нас. Скорее всего, Золотая Ложа или агенты этого хвастуна фон Бисмарка. — Жест, который сделал герр Дортмундер, был мне незнаком, но я понял его смысл, отступил на полшага и приготовился слушать дальше. — Они пытаются помешать нам добраться до Макмиллана. — Он яростно мотнул головой. — Неплохо придумано. На их месте я делал бы то же самое. — Очевидно, это сдержанное признание было высшим одобрением, которое он мог высказать по отношению к врагам, и он произнес эти слова не без некоторого изящества.

— Как я смогу сделать то, что вы от меня хотите? — спросил я, следуя за ним в глубь подвала. — Я не смогу уговорить шотландца взять меня на службу, если в меня будут поминутно стрелять.

— Совершенно верно, — согласился герр Дортмундер. — Именно поэтому я и привез вас сюда. Чтобы здешние люди смогли отправиться на поиски убийцы, поймать его и привести сюда. Я хотел бы задать ему несколько вопросов.

Угроза, прозвучавшая в этих простых словах, была куда явственней, чем все, что мне ранее довелось услышать из уст этого страшного человека. Я с волнением подумал, что нахожусь в полной власти этих людей, и если меня заподозрят и положение станет отчаянным, никто и никогда не сможет ничего узнать о моей участи. Как же я изменился за последние несколько дней, — заметил я про себя: оказался в гнезде злодеев, мечтающих уничтожить все, что было мне дорого в этом мире, и все же не считаю положение отчаянным. Я заметил, что к алтарю подходит с полдюжины людей, все в длинных плащах с капюшонами.

— Кто эти люди? — полушепотом спросил я у Дортмундера.

— Это члены Братства. Они совершат обряд, чтобы поддержать вас. Вы должны присутствовать на нем, и это обеспечит вам успех. — Он указал мне на стул с высокой спинкой. — Вот ваше место. Оставайтесь здесь.

— А вы? — спросил я. Мне совершенно не улыбалось оставаться наедине с этими зловещими фигурами.

— Я присоединюсь к участникам обряда. — Он направился было к ним, но вдруг вернулся и повторил предупреждение. — Не двигайтесь с места после начала обряда, что бы ни происходило. Это может… может очень плохо кончиться для вас.

Оглядев мрачный подвал, я решил, что намного хуже быть не может. Я уселся на стул, поставил саквояж между ног и попытался найти удобное положение. Оказалось, что на этом сиденье устроиться вовсе не просто, и после пяти мучительных минут я уселся прямо, понадеясь в душе, что мои кости не слишком разболятся от предстоящей процедуры. Если ритуал затянется, то мне, пожалуй, придется провести в этом мрачном месте больше часа; эта перспектива не прибавила мне оптимизма.

На протяжении следующих десяти минут люди в капюшонах подносили к алтарю различные предметы: внушительных размеров медный чан, небольшую палицу, пару жаровен, которые испускали больше дыма, чем света, кинжал, большой кристалл, полотнище, украшенное странной вышивкой, сломанный посох и кандалы. При виде последних меня бросило в дрожь.

Затем откуда-то донесся звук гонга, отозвавшийся эхом в многочисленных коридорах.

Фигуры в балахонах сразу же расположились по углам алтаря, склонили головы, и я услышал пение, искаженное многоголосым эхом, доносившимся из трех дверей, ведущих в этот огромный подвал. Мгновением позже к алтарю двинулись три коротких процессии, состоявшие из людей, облаченных в такие же плащи с надвинутыми на глаза капюшонами. Миновав алтарь, они направились к порталу, находившемуся в дальнем от меня конце подвала.

Слушая песнопения, я решил, что они поют по-немецки, но на каком-то древнем диалекте. Мне удалось разобрать всего несколько слов, но этого было недостаточно, чтобы понять смысл обряда.

Потом появился человек в длинной красной мантии. По голосу я узнал Дортмундера. Он подошел к алтарю и, воздев обе руки, произнес на архаичном наречии что-то о мощи жертвоприношения. Все остальные пропели в ответ славу могуществу своего Братства. Затем Дортмундер призвал к жертвоприношению.

Трое из людей в капюшонах направились в ближайший коридор, до меня донеслись звуки борьбы, ругательства, и к алтарю проволокли человека с кровавой маской вместо лица. Даже несмотря на полумрак и кровь, обильно заливавшую шевелюру, я разглядел его волосы, как сказала бы моя мать, цвета горящего стога сена, губы, настолько распухшие и разбитые, что он был не в состоянии издавать никакие звуки, кроме нечленораздельных воплей. Руки представляли собой сплошной синяк и распухли, как подушки. Я подозревал, что ему перебили все суставы. При виде этого несчастного я с трудом сдержал накатившую тошноту: я был бессилен помочь ему и презирал себя за то, что предоставляю жертву ее участи. Собрав все душевные силы, я приготовился к дальнейшему.

— Это добыча, которую мы ныне приносим в жертву! — нараспев провозгласил Дортмундер, когда человека приковали к алтарю.

Я раскрыл было рот, чтобы протестовать, но слова замерли у меня на языке, как только один из людей в плаще с капюшоном положил мне руку на плечо и слегка дотронулся до моего горла острым лезвием.

— Смотри! — приказал человек. — И запоминай. Все, кто пытается преградить нам дорогу, умрут так же, как и этот человек. Помни об этом.

Как будто я был в состоянии когда-нибудь забыть это место и чудовищное деяние, свидетелем которого мне пришлось стать. Я порой не мог поверить, что это происходит наяву. Я сидел, скованный ужасом, а Дортмундер в это время раздел человека, прикованного к алтарю, а затем с помощью нескольких своих адептов принялся совершать жуткие, как в кошмарном сне, действия. Он вырезал у несчастной жертвы язык, затем гениталии и под одобрительные выкрики людей в капюшонах положил эти окровавленные куски мяса в медный чан.

Все было залито кровью. Она стекала на пол и окрашивала алым плащи участников отвратительного действа. Жертва злодеяния сразу же лишилась чувств, и я надеялся, что ради его блага, несчастный до самой смерти пребудет в бессознательном состоянии. А церемония меж тем шла своим чередом: люди в капюшонах монотонно пели, а Дортмундер продолжал свою страшную работу.

Человек, лежавший на алтаре, внезапно вздрогнул и испустил ужасный, животный вопль, пронзивший все мое существо; я почувствовал озноб, словно продрог до костей.

— Так будет и с тобой, если ты изменишь нам, — сказал человек у меня за спиной, будто читал по писаному. — Смотри и запоминай.

А мучения человека, распятого на алтаре, продолжались. На его груди, животе и лбу были вырезаны знаки, смысла которых я не понял.

Мне было трудно дышать.

Вдруг Дортмундер громогласно заявил, что эта жизнь, принесенная в жертву, придаст мощи Братству и ему самому, отдаст во власть Братства Камерона Макмиллана и сделает его послушным орудием в руках его членов.

После этого Дортмундер с истошным вскриком взмахнул палицей и раздробил несчастному голову.

Я узнал, что М. X. благополучно попал во Францию и преобразился в одну из трех ипостасей, доступных ему благодаря Эдмунду Саттону. Теперь до самого прибытия в Германию от него не будет известий: во-первых, он боится, что его письма и телеграммы могут быть перехвачены, а во-вторых, стремится в полной мере использовать преимущество быстроходного поезда «Меркурий».

Артур Аптон подписал полное признание в своем проступке и теперь будет держать ответ перед Адмиралтейством, а затем, если дело будет признано достаточно серьезным, и перед Судом Королевской Скамьи. Гарольд Ворсинг по совету М. X. подал в отставку и сейчас пребывает в своем охотничьем домике в Йоркшире, пережидая первую, самую мощную волну позора. Его семейство пытается сделать хорошую мину при плохой игре, но всем ясно, что они крайне встревожены открывшимися обстоятельствами.

Некоторые люди из правительства намекнули графине Наги, что в ближайшие несколько лет ей лучше жить в Париже. Ее добровольный отъезд поможет ей лично и ее стране избежать недоразумений, в результате которых могут всплыть некоторые обстоятельства, обнародование которых не доставит никому удовольствия.