Раймонд Чэндлер - Вечный сон Страница 34

Я поплелся обратно к гаражу и постучал фонарем в деревянную дверь. Внутри — ни звука. Тишина такая, что громче самого громкого выстрела. Внутри погас свет. Я усмехнулся, слизнул с губы дождевую каплю, зажег фонарь и направил его на дверь. По дереву заплясал белый круг. Я смотрел на дверь и улыбался. Я был у цели.

Наконец за дверью послышался грубый голос:

— Чего надо?

— Открой. У меня спустило два колеса, а запаска всего одна. Помоги.

— Извини, приятель, но у нас уже закрыто. Реалито всего в миле отсюда. Там и перебортуешь.

Этот ответ мне не понравился, и я стал изо всех сил колотить в дверь. И тут послышался другой, сладкий, мурлыкающий голос. Казалось, за стеной заработала маленькая динамо-машина. Этот голос мне понравился.

— Гляди, какой настырный. Открой ему, Арт.

Загремела задвижка, и одна половинка двери со скрипом приоткрылась внутрь. Передо мной возникло выхваченное светом из темноты худое лицо, но тут что-то блеснуло, фонарь был выбит у меня из рук, и на меня уставилось дуло пистолета.

Я нагнулся, увидел на мокрой земле зажженный фонарь и быстро подобрал его.

— Убери свет, приятель, — раздался грубый голос. — А то ведь так и ослепить недолго.

Я выключил фонарь и выпрямился. В гараже зажегся свет, и я увидел стоящего в дверях высокого тощего мужчину в комбинезоне. Он отступил внутрь, продолжая в меня целиться.

— Входи, приятель, и закрывай за собой дверь. Поглядим, чем мы можем тебе помочь.

Я вошел в гараж, прикрыл дверь и взглянул на тощего в комбинезоне, стараясь не смотреть на другого человека, который молча отошел в тень верстака. В гараже стоял сладковатый запах горячей пироксилиновой краски. Мерзкий запах.

— Что ж ты в дверь-то ломишься? Совсем, что ли, спятил? — проворчал тощий. — Сегодня ведь днем в Реалито банк ограбили.

— Виноват, не знал, — сказал я, вспомнив собравшуюся перед банком толпу. — Я банк не грабил. Я вообще в ваших местах впервые.

— Такая вот история, — угрюмо проговорил тощий. — Говорят, взломщики — совсем еще сосунки. Вроде бы они здесь неподалеку в горах прячутся.

— В такую погоду прятаться в горах — одно удовольствие, — сказал я. — Наверно, это они, убегая, гвозди по шоссе разбросали. А я на них напоролся. Ну и решил дать тебе подзаработать.

— Тебе что, никогда зубы не пересчитывали? — поинтересовался тощий.

— Такие, как ты, — нет.

— Чего ты к нему привязался, Арт? — послышался из угла сладкий, мурлыкающий голос. — Не видишь, человек в беду попал. Зачем же тогда было гараж открывать?

— Ну, ладно, — буркнул мужчина в комбинезоне, спрятал пистолет в карман и, сунув кулак в рот, угрюмо уставился на меня. От пироксилиновой краски ело глаза, как от эфира. В углу гаража, под лампой, стоял большой свежевыкрашенный автомобиль с пульверизатором на капоте.

Только теперь я взглянул на стоявшего за верстаком человека. Невысокий, плотный, широкоплечий. Лицо спокойное, невозмутимое, ленивый взгляд темных глаз. Коричневое, замшевое, потемневшее от дождя пальто. Коричневая шляпа набекрень. Присев на верстак, он оглядел меня неторопливо, без всякого интереса, словно я был не человеком, а куском вяленого мяса. Возможно, впрочем, все люди были для него кусками вяленого мяса.

Коричневый медленно ощупал меня ленивыми темными глазами, а затем, подняв руку к свету и сложив пальцы, небрежно, по-голливудски, осмотрел свои ухоженные ногти, после чего, не вынимая сигареты изо рта, процедил:

— Говоришь, сразу два колеса проколол? Сурово. А я-то думал, асфальт подметают.

— Да я на обочину съехал — меня на повороте занесло.

— В Реалито, значит, впервые?

— Да, ехал мимо. В Лос-Анджелес. Отсюда далеко?

— Сорок миль. А по такой погоде, считай, все сто. Сам-то откуда будешь?

— Из Санта-Розы.

— Весь день, значит, в пути. Как ты ехал? Через Тахо и Лоун-Пайн?

— Нет, через Рино и Карсон-Сити.

— Все равно далеко. — Его губы скривились в едва заметной улыбке.

— Имеешь что-нибудь против?

— Я? Да нет. Ты небось думаешь, что мы лезем не в свое дело. Если б не ограбление банка, мы бы тебя так не выспрашивали. Бери домкрат, Арт, и перебортуй ему колеса.

— Занят я, не видишь, что ли? — буркнул тощий. — У меня сегодня дел по горло. Кто машину красить будет? И потом — ты не заметил? Там дождь.

— Верно, дождь. Сейчас сыро, — вкрадчивым голосом сказал коричневый. — В такую погоду все равно как следует не покрасишь. Давай, Арт, помоги человеку.

— Спустило два колеса справа, — сказал я. — Если тебе некогда оба менять, можешь назад поставить запаску.

— Возьми два домкрата, Арт, — сказал коричневый.

— Слушай… — не выдержал Арт.

Тогда коричневый молча поднял на механика свои невозмутимые темные глаза, окинул его ленивым взглядом и как-то очень уж скромно потупился, после чего Арта из гаража как ветром сдуло. Он метнулся в угол, надел поверх комбинезона прорезиненный плащ, нахлобучил на голову клеенчатую шапку, схватил гаечный ключ, ручной домкрат и молча вышел, волоча за собой второй домкрат, на колесах, и даже не прикрыв дверь.

В гараж ворвался шум дождя. Коричневый ленивой походкой подошел к двери, закрыл ее, вернулся к верстаку и неторопливо сел на то же самое место. Мы остались одни, он не знал, кто я, — уже легче. Усевшись поудобнее, он спокойно посмотрел на меня, бросил сигарету на цементный пол и, не глядя, придавил ее ногой.

— Могу поручиться, что ты не откажешься пропустить стаканчик, — сказал он. — Промочить горло на дорожку. — С этими словами коричневый достал из-за верстака бутылку, разлил по стаканам какой-то густой жидкости и один стакан протянул мне.

На негнущихся ногах я подошел к верстаку и взял стакан. От вонючей горячей краски меня мутило, ужасно хотелось на воздух, под дождь.

— Все механики одинаковы, — заговорил коричневый. — Вот и Арт тоже: сначала целую неделю баклуши бьет, а потом работы, говорит, по горло. В Лос-Анджелес по делу едешь?

Я незаметно понюхал выпивку, которую он мне калил. Пахнет вроде бы нормально. Подождав, пока он первым пригубит свой стакан, я отпил глоток, задержал жидкость во рту и, окончательно убедившись, что это не цианистый калий, опорожнил стакан, поставил его на верстак и отошел к двери.

— И по делу тоже, — ответил я и направился к наполовину выкрашенной машине. На капоте лежал большой металлический распылитель. Дождь изо всех сил стучал по плоской крыше. Представляю, как, должно быть, ругается сейчас Арт.

— Тут покрасить-то надо было только одно крыло, — как бы между прочим сказал коричневый. От спиртного его сладкий, мурлыкающий голос стал еще слаще. — Но у владельца деньжата водятся, да и шофер его был не прочь заработать несколько долларов — вот и все дела.

— Старо как мир, — бросил я. Губы у меня пересохли. Говорить не хотелось. Я закурил. Поскорей бы вернулся механик. Время тянулось мучительно медленно. Мы с коричневым равнодушно смотрели друг на друга, как смотрят два совершенно незнакомых, случайно встретившихся человека, а между нами, откинувшись на спинку стула, неподвижно сидел маленький Гарри Джонс. Коричневый, правда, еще не знал об этом.

Снаружи послышались шаги, дверь распахнулась. Дождь при электрическом свете казался серебряным. Ввалившись в гараж, Арт с угрюмым видом вкатил два испачканных колеса, захлопнул ногой дверь, одно колесо уронил и, свирепо посмотрев на меня, процедил:

— Хорошенькое же ты место выбрал. Песок — домкрат ни черта не держит!

Коричневый рассмеялся, достал из кармана завернутый в бумагу столбик медных монет и стал подбрасывать их на ладони.

— Не ворчи, — сухо заметил он. — Замени-ка лучше камеру.

— А я что, по-твоему, делаю?

— И поменьше на жизнь жалуйся.

— Как же, — пробурчал Арт, стянул с себя прорезиненный плащ, скинул клеенчатую шапку, побросал все это на пол, поставил колесо на круг и с остервенением стал сдирать монтировкой покрышку. Потом вынул сдувшуюся камеру и, по-прежнему ругаясь, подошел к стене, где стоял я, вставил в камеру шланг компрессора, накачал ее, а шланг отпустил, и тот с шипением ткнулся в побеленную стену гаража.

Я стоял и смотрел, как подпрыгивает у Канино на ладони завернутый в бумагу столбик медных монет. Напряжение спало, я немного расслабился и, повернув голову, увидел, что тощий механик, стоя рядом со мной, подбрасывает в воздух туго накачанную камеру и ловит ее широко расставленными руками. Поймал, с мрачным видом осмотрел и, покосившись на стоявшую в углу здоровенную бочку с грязной водой, что-то пробормотал себе под нос.

Сработались они, как видно, неплохо, — я, во всяком случае, не заметил, чтобы один дал другому какой-то сигнал или они обменялись многозначительными взглядами, жестами. Тощий поднял камеру высоко над головой, с минуту пристально смотрел на нее, а затем, повернувшись ко мне вполоборота, быстро шагнул в мою сторону и надел камеру мне на шею.