Мартин Дэвис - Загадочная птица Страница 34

— Извините, — начал я, осознавая, что не придумал никакого предлога, — это Берт Фокс?

— Да. — Голос хриплый, но приветливый.

— Моя фамилия Фицджералд. Я провел сегодня день в архиве графства, и сотрудница посоветовала обратиться к вам. Очевидно, вы сумеете мне помочь.

— Это, наверное, Тина. Я рассказывал ей о своей работе. Кого именно вы ищете?

Я сказал, что ищу Мэри Бернетт, которая родилась в Ревсби в 1752 году, а в 1770-е годы жила в Лондоне. Он вежливо выслушал.

— Вряд ли я смогу вам помочь. Ревсби не по моей части.

— Но если вы хотя бы что-нибудь знаете о Бернеттах из Линкольншира, где бы они ни жили, это бы мне очень помогло.

Он подумал.

— Если желаете поговорить, приезжайте. Я дома весь вечер.

Минут через двадцать автобус остановился на перекрестке. Небольшой поселок, дома почти все одинаковые, эдвардианских времен, трехэтажные, из красного кирпича. Садики перед домами окружены темной живой изгородью с вкраплениями ракитника и тиса. С деревьев капало после прошедшего недавно ливня. На подъездной дорожке нужного мне дома стоял старый «форд», другой автомобиль покоился на кирпичах, без колес, в глубине гаража, двери которого были распахнуты.

На пороге появился хозяин. Не знаю, каким я его представлял, но уж точно не таким. Высокий, жилистый, слегка сутулый. Редкие волосы зачесаны назад, образуя длинный серебристый хвостик. Одет в белую мешковатую рубаху без ворота и коричневый замшевый жилет. Лицо испещрено морщинами настолько, что непонятно, улыбается он или хмурится. Руки в пятнах чего-то темного. Чернила или машинное масло.

— Вы интересуетесь Бернеттами? — спросил он, приглашая меня в дом. — Проходите. Я работаю, но разговору это не помешает.

В комнате, куда он меня ввел, на первый взгляд царил хаос. Множество полок и столов были заставлены старинными граммофонами и довоенными патефонами. Повсюду — на столах, на полу — разбросаны винты, заводные ручки, разнообразные металлические предметы. На середине комнаты стояли три старых низких дивана, заваленные пластинками в белых бумажных конвертах. БОльшая часть комнаты находилась в тени. Огромная настольная лампа с меняющимся углом ярко освещала один из столов в центре, где стоял разобранный граммофон.

— Вот такое у меня занятие, — произнес Берт Фокс. — Граммофоны. Знаете, сколько с ними возни? — Он показал на стол. — Вот этот вчера привез один джентльмен из Кента. Садитесь.

Я нашел пустое пространство на диване, достаточное, чтобы втиснуться. Пластинка из стопки на подлокотнике соскользнула мне на колени.

— Семьдесят восемь оборотов, — удивился я. — Большая редкость.

— Конечно. Но сохранились еще ценители подобного звучания. Прослушивают вот на таких аппаратах. — Он обвел рукой комнату.

Я терпеливо ждал, пока Берт Фокс, зажав в углу рта сигарету, закончит небольшую лекцию о влиянии конструкции граммофона на качество звуковоспроизведения.

— Мне сообщили, что вы заняты составлением родословной, — промолвил я, когда появилась возможность сменить тему.

— Да. Это все ради мамы. Ей захотелось. Маме перевалило за девяносто, но она по-прежнему полна жизни.

Пришлось сделать в уме перерасчет его возраста. Я полагал, что Берту под шестьдесят, а он старше. Наверное, за семьдесят.

— Впрочем, не могу сказать, что эта работа доставляет мне удовольствие, — продолжил Берт. — Нудно.

— У вас в семье были Бернетты?

— Со стороны отца. Вначале я сделал все, что касается материнской линии. Это было довольно легко. Они почти все местные. Несложно проследить много поколений.

Я поведал ему о своих трудностях с Мэри Бернетт из Ревсби. Он покачал головой:

— Боюсь, не сумею вам помочь. В той части графства, где Ревсби, наши не жили. Одна ветвь происходит из северных графств, другая — из Линкольна. Мэри Бернетт мне ни разу не попадалась.

— А кто породнился с Бернеттами? Ваш дед?

— Нет. — Берт затянулся сигаретой. — Все произошло много раньше. — Он отошел и вернулся с листом бумаги. — Смотрите. Вверху — это я, родился в 1925 году. Ниже мой отец, затем дед, Мэттью Фокс, родился в 1856 году. Произвел на свет моего отца в возрасте сорока лет. Дальше идет прадед. Этот тоже женился поздно. Так вот, с Бернеттами породнился дед моего деда. Тоже Мэттью.

Алберт Фокс, род. 1925

Генри Фокс, род. 1896

Мэттью Фокс, род. 1856

Джозеф Фокс, род. 1804

Мэттью Фокс, род. 1764

— Вы потратили на это уйму времени, — произнес я. — Чтобы забраться так далеко.

— Нет. Фокс — фамилия короткая, встречается не часто. Не так уж сложно было выбраться из дома и посидеть в архиве пару дней в неделю. Вот с их женами пришлось повозиться. Мой дед, например, женился дважды. И фамилии у его избранниц были очень характерные — Смит и Джонс. Вы представляете?

— Но вам удалось докопаться до всех?

— Сделал что смог. — Он стал перебирать детали граммофона на столе.

— Последний в списке, вы сказали, взял в жены женщину с фамилией Бернетт?

— Да, но это не ваша. — Берт затянулся сигаретой. Было ясно, что остальные Бернетты его мало интересуют. Затем он похлопал по списку: — Эти трое, начиная с моего прапрадеда, венчались в одной церкви. Так что проследить было очень легко. А вот мой отец поломал традицию и женился на моей матери в Корнуолле. Она жила там с кузиной. — Он усмехнулся. — Сам я регистрировал брак в бюро записей гражданского состояния Финсбери-Парк. Но вообще за Фоксами проследить легко, они мало переезжали с места на место. В основном фермеры-арендаторы, все из прихода Эйнзби.

Берт опустил голову и не заметил, как я подался вперед.

— Подождите, подождите. — Мой тон заставил его поднять голову. — Вы сказали «Эйнзби»?

— Вот именно. Эйнзби.

— То есть Эйнзби не фамилия, а населенный пункт?

— Да. Небольшая деревня недалеко отсюда.

Я быстро поднялся:

— Если не возражаете, мистер Фокс, я побегу. Нужно кое-что проверить. Очень приятно было побеседовать. Я узнал много полезного.

Наверное, мой неожиданный уход удивил его, но он не подал вида. Проводил меня до двери и смотрел вслед, как я спешу к автобусной остановке. Я с трудом удерживался, чтобы не побежать.

Банкса поразила собственная реакция на ее отъезд. Ни злости, ни обиды, ни раздражения на ее глупость, ни чувства вины, что это из-за него она пошла на такое безрассудство. Ничего.

Его первой мыслью было ее остановить. Он потребовал, чтобы Марта сказала время отплытия корабля «Робин», прикинул в уме. Если сейчас же вернуться в Лондон и сразу отправиться в путь, то он будет в Саутгемптоне до отплытия мисс Браун. Но и до его отплытия оставались считанные дни. Нужно находиться в Лондоне. Исчезнуть сейчас на несколько дней — значит поставить экспедицию в затруднительное положение и привлечь внимание к причинам своего отсутствия. Он напишет письмо и отправит с посыльным. Станет умолять ее вернуться, пообещает… Что пообещает? Этот вопрос снизил градус возбуждения. Прошло полчаса, и после мучительных размышлений Банкс скомкал в руке письмо. Затем разжал кулак и начал катать бумажный шарик по ладони. Она ушла, и он тут ни при чем. Это не потому, что он ее вынудил, — ей самой надо было уйти. Наверное, можно было бы уговорить ее остаться. Выросшая в клетке птица боится неба. Но, сидя сейчас в маленькой гостиной, он вдруг остро ощутил ее потребность вырваться на волю, вздохнуть полной грудью.

Банкс скакал в Ричмонд, уверенный, что предотвратит катастрофу. Теперь, по дороге назад, он наконец осознал, как важно было для нее уехать, и только сейчас понял, что на самом деле означала независимость мышления, отличающая мисс Браун от других женщин. Прежде эту независимость он был склонен рассматривать как внешний признак, вроде оперения птицы. Не видел глубины, не постигал, что эта независимость являлась частью ее существа, делала ее той, какая она есть. Вероятно, причиной тому была любовь или воздух, в ту ночь какой-то особенный, но на него вдруг снизошло невероятное спокойствие и ощущение понимания, которое, он думал, останется с ним навсегда.

Банкс преисполнился решимости следовать ее примеру. В последние месяцы он начал бояться осуждения общества, размолвок с Куком и больше всего — крушения своих планов. Чтобы избежать этого, он был готов порушить надежды, которые сам же в ней и взрастил. Если бы их замысел сейчас провалился, это случилось бы из-за его трусости. Он обязан заставить этот замысел сработать.

Добравшись до дома на Нью-Берлингтон-стрит, Банкс слушал бой часов и думал о мисс Браун. Эту ночь они мечтали провести вместе, и вот теперь сон не шел. Он забывался на какое-то время и просыпался вновь. Его одолевали видения. Вот она впервые вышла на палубу, держится прямо в своем мужском костюме, по лицу хлещет дождь вперемежку с соленой водой; а вот она в темноте каюты, раздевается при горящей свече, расстегивает рубашку, медленно, пуговица за пуговицей. Мысль о ее прибытии на Мадейру и о том, как она станет ожидать его там в этой тропической жаре, приводила Банкса в крайнее возбуждение. Он представлял свое прибытие на остров, как они встречаются где-то на людях, разговаривают, как мисс Браун препровождают в каюту, подготовленную на борту корабля «Резолюция». Вечером Банкс предлагает распить бутылку вина в ее каюте. Запирается дверь, он прикладывает палец к губам и очень медленно раздевает мисс Браун, отвлекаясь после каждой пуговицы на поцелуи. И вот она перед ним обнаженная… Он мечтал и клялся себе, что сделает все, чтобы это сработало.