Сирил Хейр - Смерть бродит по лесу Страница 35

— Вполне вероятно. И где ваша матушка сейчас?

— В постели. Во всяком случае, сказала, что пойдет приляжет. После их ухода она и поговорить с собой не позволила. Практически выставила меня из дома.

— Поэтому вы пришли ко мне. Очень мудро с вашей стороны. Вы ведь останетесь на ленч, верно?

— Огромное вам спасибо. На самом деле миссис Петтигрю меня уже пригласила.

— Отлично! И оставайтесь сколько пожелаете. После полудня нам с женой нужно в Маркгемптон, но сад в полном вашем распоряжении: делайте что пожелаете и заварите себе чаю.

— Благодарю вас, сэр. И еще, если это не слишком большое нахальство. Можно мне остаться и к ужину тоже?

— Осмелюсь сказать, как-нибудь справимся. Но вы уверены, что вам не следовало бы к тому времени вернуться? В конце концов, ваша мать пережила неприятное потрясение. Она будет совершенно одна и...

— В том-то и дело, сэр. Она не будет одна, и дома ее тоже не будет. Перед уходом я слышал, как она договаривалась по телефону с мистером Пурпуром поужинать сегодня вечером «У тиса».

— О! — только и сказал Петтигрю, но, помолчав некоторое время, добавил: — На данной стадии это мало что меняет, тем не менее неприятно. Не поймите меня превратно, я не про то, что вы останетесь у нас. Конечно, вопрос, выдержит ли это кладовка, остается открытым. Возможно, нам придется пойти куда-нибудь перекусить. Но большая ошибка — планировать наперед дольше одной трапезы. Думаю, ленч почти готов. Что скажете насчет бокальчика хереса?

Если ленч не оказался самым унылым на свете, то лишь благодаря Элеанор Петтигрю. Ее муж по большей части молчал, погруженный в собственные мысли, которыми не мог или не желал поделиться. К счастью, Элеанор, поискав наугад тему, случайно упомянула, что сегодня собирается на репетицию оркестрового общества Маркгемптона, и обнаружила, что Годфри достаточно интересуется музыкой, чтобы поддерживать беседу. Живого, пусть и не слишком глубокомысленного спора о достоинствах Бенджамина Бриттена хватило, чтобы протянуть до того часа, когда хозяевам пришло время уезжать.

Перед самым уходом Петтигрю, выйдя внезапно из рассеянности, отвел Годфри в свой кабинет.

— Не знаю, как вы намереваетесь провести эти часы, — сказал он, — но у меня есть предложение. Надеюсь, тот факт, что оно решительно противоречит всему, что я предлагал раньше, не помешает вам им воспользоваться. Вот вам стол, ручки, чернила и бумага. А еще отличный вид на Тисовый холм. Я предлагаю вам сесть и, решительно отводя взгляд от вида за окном, записать подробно и точно все до последней мелочи, какие вы сможете вспомнить с того момента, как миссис Порфир привезли в «Альпы», и до того, как вы поднялись к себе в комнату. Все — понимаете? Все, каким бы мелким оно ни было. Задача покажется вам чрезвычайно скучной, и не могу обещать, что даст хотя бы что-то ценное. Но по возвращении я обещаю прочесть то, что вы напишете, и, может статься, сумею найти там...

— Найти что? — спросил Годфри.

— Не могу вам сказать. Сделай я так, то просто внушил бы вам свои идеи, а мой план состоит в том, чтобы заручиться вашими незамутненными воспоминаниями. Но если я не поистине глупый старик, каким вы, вероятно, меня считаете, правда об этом деле мне известна, и есть некоторый шанс, что, сами о том не зная, вы можете дать мне способ ее доказать. Вы готовы попробовать?

Годфри промолчал, но сел за стол. Не успел Петтигрю выйти из комнаты, он начал писать.

Если суперинтендант Тримбл имел, как выразился Годфри, «отвратительно самодовольную мину», когда выходил из «Альп», то его удовольствие несколько поблекло к концу совещания, которое главный констебль неожиданно созвал позже тем утром. Мистер Макуильям, как всегда, вежливо похвалил проделанную работу, но энтузиазма его словам решительно не хватало.

— Итак, все сводится к одному подозрению, верно? — сказал он. — Улика в виде сережки, которая была у нас с самого начала расследования, наводит на мысль, что миссис Рэнсом находилась где-то поблизости в тот момент, когда совершалось преступление. Свежие показания, которые вы раздобыли (хочу в связи с ними вас поздравить, действительно ценные показания), всего лишь превращают это подозрение практически в уверенность. Но все же достаточно ли этого, чтобы привлечь миссис Рэнсом к суду?

— Я... ну, я бы думал, что да, сэр, — ответил Тримбл.

— Вот как? Когда поблизости находились еще по меньшей мере трое других подозреваемых? У любого из них было достаточно времени избавиться от миссис Порфир и незаметно спуститься с холма до того, как миссис Рэнсом вообще там появилась. Предположим, она скажет: «Я была там, но не видела ни миссис Порфир, ни кого-либо еще, поэтому вернулась домой», — и как тогда прокурору, не имея ничего большего, строить обвинение? Кстати, она говорила так, когда вы ее допрашивали?

Тримбл посмотрел на Брума.

— Говорила, — вставил сержант. — И еще много чего. Она всякого наговорила, что только попадало ей на язык, и все очевидная ложь. На мой взгляд.

— Вот именно, сэр, — продолжил Тримбл. — Если позволите сказать, во время допроса она нагородила кучу лжи: о том, как пошла по верхней тропинке, о том, как встретила Пурпура, тогда как на самом деле они вернулись по отдельности, и так далее. На мой взгляд, это достаточно доказывает ее вину.

Главный констебль покачал головой.

— Боюсь, мистер Тримбл, — сказал он, — вам грозит опасность забыть великолепный абзац в труде «Тейлор о показаниях».

Тримблу, насколько было известно Макуильяму, никак не грозила опасность забыть то, о чем он никогда не слышал, но в присутствии сержанта суперинтенданту пришлось делать все возможное, чтобы скрыть этот факт. Начальник потянулся за потрепанным томом на полке у себя за спиной, нашел нужный отрывок и зачитал вслух:

— «Невиновные под воздействием страха перед опасностью своего положения иногда доходят до моделирования оправдательных фактов. Несколько примеров этого приводится в книгах».

— Каких книгах? — набрался смелости спросить суперинтендант.

— Понятия не имею, — ответил Макуияльм, захлопывая том и нежно возвращая на место. — Но я часто задавался этим вопросом. Однако, поскольку Тейлор давным-давно умер, я об этом, наверное, никогда не узнаю. Уверен, его нынешние издатели уж точно не знают. Но это не отменяет того, что его фраза должна быть высечена в сердце каждого полицейского. Лгущий свидетель не обязательно виновен! Это приводит меня к следующему вопросу. Если в этом деле лгут не все главные свидетели, то кто из них не лжет и почему?

Злополучный Тримбл заелозил на стуле:

— Кажется, я вас не понял, сэр.

— Моя вина. Разноплановый вопрос подобного толка не имеет ответа. Разделим его на части и обсудим их по отдельности. Ваше обвинение против миссис Рэнсом опирается главным образом на показания Тодмена, верно?

— Да, сэр.

— Прекрасно. Если показания Тодмена правдивы, то Пурпур и Уэндон лгут. Оставим на время Пурпура. Зачем лгать Уэндону?

— Наверное, чтобы обеспечить себе алиби, сэр.

— А зачем ему алиби, если виновна миссис Рэнсом?

— Полагаю, он, как и любой другой, способен моделировать оправдательные факты, сэр?

— Очень ловко, суперинтендант. Я это заслужил. Но таково ли положение вещей? Уэндон стремился обеспечить алиби не себе, а кому-то другому. Он никогда не говорил, что Пурпур его видел. Все было наоборот. И Пурпур тоже, — если исходить из того, что Уэндон лжет, — смоделировал оправдательные факты, чтобы они соответствовали заявлению Уэндона. Зачем Уэндону моделировать факты, чтобы выгородить человека, которого он до смерти ненавидит? Вдумайтесь! Либо он лжет, либо история Тодмена выдумка, а тогда ваше обвинение против дамы развеивается как дым.

У Тримбла голова пошла кругом, но он цепко держался за свое.

— Не понимаю, какие у Тодмена причины лгать, — сказал он.

— Насколько я понимаю, у него есть все причины лгать относительно миссис Рэнсом. Из всех наших подозреваемых у него самый весомый мотив убить миссис Порфир — гораздо более серьезный, чем у нее, и такой же весомый, как у Пурпура. (Кстати, какой мотив может быть у Уэндона? Кто-нибудь подумал? В настоящий момент я таковых не вижу.) Но я согласен, что нет известной причины, почему Тодмен так старался обеспечить Пурпуру алиби. Кстати, вам не приходило в голову, какой удачливый малый этот Пурпур — ведь у него два свидетеля, которые из кожи вон лезут, чтобы его обелить? В конце концов, с его судимостью и в его положении он самый вероятный кандидат на роль убийцы. Не побоюсь сказать, что мне бы очень хотелось, чтобы в нашем преступлении виновным оказался Пурпур. При поддержке миссис Рэнсом или без оной.

— Прошу прощения, сэр, — робко вмешался Брум, — но у меня есть идея. Предположим, Уэндон и Тодмен оба лгут. Значит, Пурпур вполне мог подняться на холм с другой стороны и помочь миссис Рэнсом убить миссис Порфир.