Грант Аллен - Дело врача Страница 35

Я громко крикнул: «Хильда! Хильда! Хильда-а-а!»

Тотчас же, к моему огромному изумлению, один из гладких коричневых валунов на склоне холмика вдруг начал медленно разворачиваться и осторожно оглядываться. Потом он выпрямился, прикрыв рукой глаза от косых лучей солнца, и я понял, что вижу человеческую фигуру. Мелькнуло лицо, широко раскрытые глаза. Потом фигура начала спускаться, шаг за шагом, по другим камням, держа в руках что-то белое. Наблюдая за превращением валуна, я мало-помалу приходил в себя. Да, да, мне это не почудилось: это же Хильда с младшей дочкой тетушки Метти! В горячечном приступе радости от этого открытия я бросился к ней и, дрожа, крепко обнял. У меня кончились все слова, я только бормотал: «Хильда! Хильда!»

— Они ушли? — спросила она, каким-то невероятным усилием воли сохраняя обычную сдержанность, но в глазах ее метался ужас.

— Кто? Матабеле?

— Да, да!

— Ты их видела, Хильда?

— Мельком. У них черные щиты и ассегаи, и все они вопили как безумные. Ты заходил в дом, Хьюберт? Знаешь, что там случилось?

— Да, да, знаю — это мятеж. Они убили Клаасов.

Она кивнула.

— Я только вернулась, слезла с велосипеда, открыла дверь — и там лежали тетушка Метти и маленькая Сэнни, мертвые. Бедная, милая Сэнни! А дядюшка Ян лежал снаружи застреленный. Я увидела перевернутую колыбель, заглянула под нее — и нашла малышку. Они ее не убили — должно быть, не заметили. Я ее схватила и побежала к велосипеду, хотела ехать в Солсбери, поднять там тревогу. Хотя бы попробовать спасти других — мы ведь должны так поступать… И ты был где-то в пути, Хьюберт! Но тут я услышала перестук копыт — матабеле возвращались. Они ворвались сюда верхом, видно, украли лошадей с других ферм — захватили и лошадок бедного дяди Яна — и скрылись, громко крича, чтобы дальше убивать! Я затолкнула велосипед в кусты, когда они приблизились. Надеюсь, они его не нашли. А потом убежала сюда и спряталась между валунами вместе с малышкой. Меня выручил цвет платья, видишь, он точь-в-точь как у этих валунов!

— Отличная маскировка, — ответил я, восхищаясь тем, как умно она повела себя даже в такую минуту. — Я искал, и то ничего не заметил!

— Матабеле зоркие, но они не присматривались. Они проскочили мимо без остановки. Я крепко прижала к себе девочку и пыталась успокоить ее, чтобы она не заплакала — иначе мы бы пропали. Но всадники только мелькнули внизу и помчались в сторону фермы Розенбоома. Я немножко полежала еще, боясь выглянуть. Потом осторожно поднялась и попыталась прислушаться. Тут слышу — опять копыта стучат. Я не могла угадать, конечно, это ты возвращаешься или кто-то из матабеле догоняет своих. Вот я и спряталась снова… Слава богу, ты жив, Хьюберт!

Ее рассказ занял считаные минуты, он был намного бессвязнее, чем я его изложил. Я не столько слушал слова, сколько догадывался.

— И что же нам теперь делать? — воскликнул я. — Бежать обратно в Солсбери?

— Нам не остается ничего другого — если только моя машина цела. Они могли ее забрать или растоптать.

Мы спустились к кустарнику и подобрали велосипед там же, где Хильда бросила его, полускрытый в ломкой, сухой поросли молочая. Отпечатки копыт прошли совсем рядом, но все осталось цело — колеса, педали и руль. Одна шина была немного спущена, я накачал ее и пошел отвязывать свою лошадку. Хильда с ребенком остались на крыльце дома. Но при первом же взгляде на пони я убедился, что две долгие поездки под палящим солнцем не прошли для кобылки даром. Бедная скотинка едва держалась на ногах. Я погладил ее. Она повернула ко мне голову, глаза ее без слов просили воды.

— Ничего не выйдет, — крикнул я. — Она не дойдет до Солсбери, если только ей не задать овса и не напоить. Даже так ей придется туго!

— Дай ей хлеба, — предложила Хильда. — Это подбодрит ее сильнее, чем овес. Хлеба много. Тетушка Метти испекла утром…

Я нехотя вернулся в дом, вынес хлеб, достал также из корзинки полдюжины сырых яиц, чтобы вылить их в миску, смешать и проглотить в таком виде, потому что нам с Хильдой нужно было поесть почти так же, как лошадке. Было что-то жуткое в том, как я рылся в буфете и на полках в поисках мяса и хлеба, когда хозяйка дома, готовившая все это, лежала мертвая на полу. Но мы никогда не представляем себе заранее, на что окажемся способны в час жестокой нужды, пока нужда эта не настигнет нас. Хильда, сохраняя все то же неземное спокойствие, взяла у меня пару ломтей хлеба и стала кормить пони.

— Принеси воды для нее, — просто сказала она, — а я пока покормлю ее хлебом, так мы немного сэкономим время. Каждая минута дорога!

Я взял ведро и пошел к источнику. Мы не могли знать, когда мятежники вернутся, но не сомневались, что это произойдет. Когда я вернулся, кобылка умяла весь хлеб и взялась за пучок травы, которую Хильда нарвала неподалеку.

— Бедняжка ты моя, — сказала она, похлопав пони по шее. — Ей этого мало… Пара хлебов для ее аппетита — все равно что пара грошовых булочек. Напои ее, а я принесу остальной хлеб.

Я заколебался.

— Не нужно тебе ходить туда снова, Хильда! Подожди, я сам схожу.

Она побелела, но решимость ее была тверда.

— Я могу сама, — ответила она. — Это вопрос необходимости; а женщины, когда речь идет о необходимости, не должны чураться ничего. Разве не наблюдала я уже смерть во всех видах в клинике Св. Натаниэля?

И она бесстрашно вошла в эту камеру ужасов, не выпуская ребенка из рук.

Пони очень быстро расправилась с остальным хлебом, который она слопала с большим аппетитом. Как и предвидела Хильда, после этого лошадка заметно приободрилась. Корм, питье, да еще ведро воды, выплеснутое ей на копыта, придали ей сил, как глоток вина придает сил человеку. Мы же молча проглотили взболтанные яйца. Потом я подержал велосипед, чтобы Хильда могла сесть на него. Усталая и бледная, она все же легко взобралась в седло, держа малышку на левой руке, а правой взялась за руль.

— Отдай малышку мне, — сказал я.

Она отрицательно покачала головой.

— О нет. Я ее тебе не доверю.

— Хильда, я настаиваю!

— И я тоже. Ребенком должна заниматься я.

— Но можешь ли ты так ехать? — спросил я с тревогой.

Она покрутила педали.

— Да, дорогой, смогу. Это совсем просто. Доеду отлично. Если только матабеле не нагонят нас.

Долгий и трудный день порядком вымотал меня, но я поспешно вскочил в седло. Начав препираться из-за младенца, я только зря потратил бы время. Моя лошадка, кажется, понимала, что случилось что-то страшное — судя по тому, как она, при всей усталости, пошла рысью по великой красной равнине. Хильда не отставала от меня. Ухабистая дорога была ей хорошо знакома, и она ловко управлялась с рулем. Я мог бы скакать и быстрее, но не хотел, чтобы Хильда осталась одна, а ей не удавалось развить полную скорость из-за того, что с нею ехала девочка. Однако, стараясь спасти свою жизнь, мы делали больше, чем могли. Это было жестокое испытание.

Между тем дело уже шло к вечеру. Весь горизонт заволокло клубами черного дыма — это горели фермы и разграбленные усадьбы. Дым не поднимался высоко; он уныло стелился над раскаленной равниной длинными тусклыми полосами, как пароходные дымы в туманные дни в Англии. Солнце, висевшее низко над горизонтом, косыми лучами словно подожгло багровую равнину, рыжий песок, ржаво-красные травы, залив пространство густым, призрачным алым сиянием. После виденных мною совсем недавно луж крови этот окрашенный в кровавые тона мир пронизывал душу смертельным ужасом. Казалось, будто сама природа вступила в бесчестный заговор с матабеле. А мы мчались и мчались, не нарушая молчания. Небо становилось все красней.

— Они могли захватить Солсбери! — вырвалось у меня наконец, когда до новенького городка осталось ехать уже недолго.

— Сомневаюсь, — откликнулась Хильда. И одно это слово из ее уст придало мне уверенности.

Мы начали подниматься по длинному пологому склону. Хильда с трудом крутила педали. Все вокруг было тихо, только копыта моей лошадки постукивали по мягкому грунту дороги да цикады пронзительно трещали в траве. Но вдруг позади послышался звук, заставивший нас вздрогнуть. Что это было? Раз, другой… Ружейные выстрелы!

Оглянувшись, мы увидели матабеле! Восемь или десять храбрых воинов, полуголых, на украденных лошадях. Они ехали за нами! Они заметили нас! Они догоняют!

— Гоним вовсю! — крикнул я в отчаянии. — Хильда, ты справишься?

Она еще усерднее налегла на педали. Но мы находились на подъеме, а всадники спускались с предыдущего холма и с разгона могли без труда преодолеть те несколько сот ярдов, которые нас разделяли.

Один из них, на лучшей лошади, чем у других, с винтовкой в руке, вылетел вперед и мог теперь стрелять в нас. Он дважды прицелился, но не выстрелил. Хильда вскрикнула с облегчением:

— Ты видишь? Это оружие Яна Виллема! В нем была последняя обойма. Они остались без патронов!