Эллери Квин - Кот со многими хвостами Страница 35

— В конце концов, — сказал инспектор Эллери, как будто тот собирался спорить, — он был крупнейшим специалистом в своей области.

— По-вашему, — усмехнулся Джимми, — он настолько эгоцентричен и самоуверен, что решил стать психиатром?

— Не думаю, что это справедливо по отношению к психиатрам, — рассмеялся Эллери. — Есть сведения о погибших младенцах?

— Я только знаю, что в обоих случаях роды были трудными, и что после второй неудачи миссис Казалис уже не могла иметь детей. По-моему, оба ребенка были мальчиками.

— Продолжайте.

Инспектор отошел от окна и сел со своим стаканом.

— В 1930-м году, спустя несколько месяцев после потери их второго ребенка, у Казалиса произошел нервный срыв.

— Вот как? — насторожился Эллери.

— Да. Ему было сорок восемь, и это приписали переутомлению. К тому времени Казалис уже больше двадцати лет был практикующим акушером-гинекологом, — он был состоятельным человеком, поэтому оставил работу, и миссис Казалис повезла его путешествовать. Это было кругосветное плавание — через Панамский канал в Сиэтл, потом через Тихий океан, и к тому времени, когда они достигли Европы, Казалис казался практически здоровым. Но только казался. Когда они были в Вене — в начале 1931 года, — у него случился рецидив.

— Рецидив? — резко переспросил Эллери. — Вы имеете в виду, еще один нервный срыв?

— Да, депрессия или что-то в этом роде. Как бы то ни было, находясь в Вене, он обратился к Беле Зелигману и...

— Кто такой Бела Зелигман? — прервал инспектор.

— Он спрашивает, кто такой Бела Зелигман! Ну, это...

— Раньше был Фрейд, — объяснил Эллери, — а теперь есть Юнг[97] и Зелигман. Зелигман такой же старик, как Юнг.

— Да, он уехал из Австрии как раз вовремя, чтобы наблюдать аншлюс[98] с почетного места в Лондоне, но после небольшой кремации в берлинской рейхсканцелярии[99] вернулся в Вену и, по-моему, все еще живет там. Ему сейчас больше восьмидесяти, но в тридцать первом он был в расцвете сил. Так вот, Зелигман вроде бы очень заинтересовался Казалисом — ему удалось не только вылечить его, но и пробудить в нем стремление стать психиатром.

— Казалис учился у Зелигмана?

— Да, четыре года. Какое-то время Казалис провел в Цюрихе, а в 1935-м году вернулся с женой в Штаты. Больше года он набирался опыта в больнице, а в начале 1937-го — ему тогда было пятьдесят пять — стал практиковать в Нью-Йорке как психиатр. Вот и вся история. — Джимми наполнил стакан.

— Это все ваши сведения, Джимми?

— Не совсем. — Джимми бросил взгляд на последний конверт. — Есть еще кое-что любопытное. Примерно год назад — в прошлом октябре — Казалис снова сорвался.

— В каком смысле?

— Не заставляйте меня вдаваться в клинические подробности. К истории болезни у меня не было доступа. Может, это было просто переутомление — у него ведь энергия как у скаковой лошади, и он никогда себя не щадил. К тому же ему было уже шестьдесят шесть. Срыв был нетяжелый, но это его испугало, и он начал понемногу сворачивать практику. Насколько я понял, Казалис за последний год не взял ни одного нового пациента, только долечивал старых, а нуждавшихся в долгосрочной заботе передавал другим врачам. Вроде бы он вскоре уходит на покой. — Джимми бросил на стол грязные конверты. — Рапорт окончен.

— Спасибо, Джимми, — странным тоном произнес Эллери.

— Это то, чего вы хотели?

— Хотел?

— Ну, ожидали?

— Это очень интересные сведения, — осторожно отозвался Эллери.

Джимми поставил свой стакан:

— Очевидно, двое шаманов хотят остаться наедине?

Ему никто не ответил.

— Маккелла никто не может упрекнуть в отсутствии чуткости, — заявил Джимми, взяв шляпу.

— Отличная работа, — похвалил инспектор. — Спокойной ночи.

— Оставайтесь на связи, Джимми.

— Не возражаете, если я зайду с Селестой завтра вечером?

— Ни в малейшей степени.

— Благодарю вас... О! — Джимми задержался в дверях. — Совсем забыл!

— Что?

— Не забудьте дать мне знать, когда наденете на него наручники, ладно?

Когда дверь закрылась, Эллери вскочил на ноги. Отец налил ему очередную порцию:

— Выпей и успокойся.

— Эта контузия во время Первой мировой войны... — пробормотал Эллери. — Рецидивы нервного расстройства... Попытка что-то компенсировать внезапным, явно неподготовленным интересом к психиатрии... Все сходится.

— Выпей, — настаивал инспектор.

— Разве нормально для мужчины в пятьдесят лет взяться за изучение психиатрии, в пятьдесят пять начать практику и добиться огромного успеха? Должно быть, им двигал мощный стимул. Взгляни на историю его молодости. Этот человек все время стремится что-то доказать — кому? Самому себе? Всему миру? Он преодолевает любые препятствия, использует любые попадающиеся под руку орудия, а когда они становятся ненужными, отбрасывает их без колебаний. Конечно, он придерживается профессиональной этики, но наверняка в самом узком смысле. А потом женитьба на девушке вдвое моложе его, и притом не первой попавшейся, а принадлежащей к семейству Меригру из Мэна. Далее двое неудачных родов и... чувство вины. Первый нервный срыв от переутомления, но не физического, а душевного...

— Не слишком ли много догадок? — осведомился инспектор Квин.

— Мы не имеем дело с уликами, которые можно потрогать. Хотел бы я знать больше!

— Только не проливай виски, сынок.

— С тех пор это лишь вопрос времени. Психические отклонения постепенно усиливаются — что-то разъедает душу изнутри. Потенциально параноидная личность становится таковой реально. Интересно...

— Что — интересно? — спросил инспектор, когда Эллери сделал паузу.

— Не умер ли один из младенцев, которых он принимал, от удушения?

— От чего?

— От удушения. Пуповина могла обмотаться вокруг шеи.

Старик уставился на него, потом поднялся:

— Давай-ка лучше пойдем спать.

Они обнаружили белую медицинскую карту, озаглавленную «Абернети Сара Энн», через двадцать секунд после того, как выдвинули ящик с картотекой за 1905–1910 годы. Карта была одиннадцатой по счету. К ней была прикреплена голубая карта с надписью «Абернети Арчибалд Дадли, пол мужской, родился 24 мая 1905 г. в 10.26».

Каждый из двух старомодных шкафов орехового дерева содержал по три ящика. Нигде не было ни замков, ни щеколд, но помещение, в котором они находились, пришлось отпирать, что не без труда удалось сержанту Вели. Комната была заполнена реликвиями и безделушками Казалисов, но рядом со шкафами стояли стеклянный контейнер с акушерскими и хирургическими инструментами и старый медицинский саквояж.

Документы, касающиеся психиатрической практики доктора Казалиса, находились в современных стальных шкафах его кабинета и были заперты.

Однако Квины провели все время в тесной и пыльной комнатушке.

В карте миссис Абернети содержалась обычная история беременности. В карте Арчибалда Дадли — сведения о родах и начальном периоде развития. Очевидно, в упомянутый период доктор Казалис исполнял при новорожденных обязанности педиатра.

Через девяносто восемь карт Эллери наткнулся на белую карту с надписью «Смит Юлали», к которой были прикреплена розовая: «Смит Вайолет, пол женский, родилась 13 февраля 1907 г. в 18.55».

Еще через сто шестьдесят четыре карты обнаружились белая и голубая карты с надписями: «О'Райли Мора Б.» и «О'Райли Райан, пол мужской, родился 23 декабря 1908 г. в 4.36».

Не прошло и часа, как они отыскали карты всех девяти жертв Кота. Труда это не составило — карты располагались в ящиках в хронологическом порядке, а на каждом ящике были указаны годы, так что оставалось только просматривать карты одну за другой.

Эллери послал сержанта Вели за манхэттенским телефонным справочником и просидел над ним некоторое время.

— Когда имеешь ключ, все становится чертовски логичным, — заметил Эллери. — Мы не могли понять, почему каждая жертва Кота моложе предшествующей, хотя между ними нет никакой связи. Очевидно, Казалис просто следовал хронологии собственных записей. Он начал с первых дней своей медицинской практики и систематически продвигался вперед.

— За сорок четыре года многое изменилось, — задумчиво промолвил инспектор. — Пациенты умирали. Дети, которым Казалис помогал появиться на свет, вырастали и разъезжались по разным местам. Прошло минимум девятнадцать лет с тех пор, как он имел медицинский контакт с кем-либо из них. Большинство карт было для него бесполезно.

— Вот именно. Если Казалис не собирался предпринимать сложные и длительные поиски, он не мог рассчитывать на полный охват. Поэтому он сконцентрировал внимание на картах с именами, которые легко отследить. Так как его практика проходила в Манхэттене, в качестве указателя легче всего было пользоваться манхэттенским телефонным справочником. Несомненно, Казалис начал с первой карты в своем архиве. Это Сильван Сэкопи — мальчик, которого родила Маргарет Сэкопи в марте 1905 года. В нынешнем манхэттенском справочнике эти имена отсутствуют. Поэтому он перешел ко второй карте. Снова неудача. Я проверил первые десять имен — ни одно из них не фигурирует в справочнике. Первым там значится Абернети — он и стал первой жертвой. Я еще не проверил все имена на девяноста семи картах между Абернети и Вайолет Смит, но уверен, что Вайолет Смит стала второй жертвой Кота по той же причине. Хотя ее карта значится под номером 109, она имела несчастье оказаться второй из фигурирующих в телефонном справочнике. Не сомневаюсь, что то же относится и ко всем остальным.