Роберт Голдсборо - Смерть в редакции Страница 36

— Премиленький спич, мистер Вульф, — ответил Макларен по-прежнему самодовольно. — Вы рассуждаете в точности, как фашисты, мечтающие только о том, чтобы обуздать средства массовой информации. Поначалу это могут быть крошечные и внешне незначительные ограничения, которые, постепенно разрастаясь, достигнут такой степени, что слова «свобода печати» станут звучать как издевательство.

Назвать Вульфа фашистом — это все равно, что усомниться в присутствии француза в его мужской силе. Босс напрягся и холодно процедил сквозь стиснутые зубы:

— А вы, сэр, желаете использовать права, провозглашенные первой поправкой к конституции, игнорируя вытекающие из нее обязанности. Дай вам волю, вы отменили бы законы о клевете и об охране личной жизни граждан, ничто не могло бы защитить простых людей от злобной наглости ваших наемников. Я приветствую активную журналистику, когда она направлена на добрые цели — на борьбу с коррупцией в правительстве, например. На защиту прав страждущих и немощных, на борьбу с мириадами нарушений в промышленности и бизнесе. Но обычная порядочность диктует ограничения на такого рода журналистику, и одним из таких ограничений является фундаментальное право человека на сохранение тайны его личной жизни.

Макларен с силой опустил кулак на подлокотник кресла.

— И вы взяли на себя роль арбитра, устанавливающего подобные ограничения?

— Нет, сэр. Несмотря на существование вас и вам подобных, я остаюсь сторонником свободной прессы, но прессы, которая больше склонна к самоограничению. Читатели и их окончательный выбор должны выступать в качестве арбитра.

— О мистер Вульф! Но они уже сделали свой выбор! — ликующе, с сияющим взором заявил Макларен. — Как я сказал во время предыдущего визита, общий тираж моих газет…

— Достаточно, — бросил Вульф, поднимая ладонь. Он выглядел весьма величественно. — Я уже слышал вашу саморекламу. Вам кажется, что вы взошли на вершину, но интерес публики весьма непрочная материя. Я мог бы привести множество примеров крушения, казалось бы, могучих газетных империй, но делать этого не стану, так как об этом вам прекрасно известно.

— Что же, рискну положиться на интерес публики, — произнес с натянутой улыбкой Макларен, вставая с кресла. — Пока я хорошо чувствую, в какую сторону он направлен. Что же касается вас, — он уставил палеи на Вульфа, — то берегитесь. Если вы считаете, что способны накинуть на меня свою сеть, остановитесь и еще раз подумайте. Я могу заставить вас пожалеть о том, что вы занялись своим вонючим бизнесом.

— Вы смеете мне угрожать! — вскипел Вульф, но его слева отскочили от спины выходящего из кабинета Макларена.

Я последовал за ним, но позволил ему одеться самостоятельно — у меня есть свои принципы.

— Вам не следовало так говорить с мистером Вулфом, — сказал я. — В ящике его письменного стола есть похожая на вас куколка, он может взять длинную иглу и…

Подобно Вульфу я обнаружил, что беседую со спиной Макларена, так как он успел открыть дверь и выскочить наружу, прежде чем я успел рассказать ему о той боли, которую он испытает этой ночью. Закрыв и заперев дверь, я проследил через одностороннее стекло за тем, как он влезает в свой лимузин. Через секунду машина с визгом рванулась от тротуара. Ко многим недостаткам Джорджа можно приплюсовать и неумение мягко нажимать на акселератор.

Когда я вернулся в кабинет, Вульф сидел с закрытыми глазами, но это вовсе не означало, что он расслабляется. Указательным пальцем правой руки он выписывал круги на подлокотнике кресла и это выдавало его ярость.

— Что? — спросил он, размыкая веки и сурово глядя на меня.

— Ничего, — небрежно бросил я. — Мне просто интересно, что мы станем делать теперь, после того как вы поставили газетного барона на место, и когда все его издания начнут распинать вас на кресте.

— Невыносимо, — произнес он таким тоном, словно речь шла о заразной болезни. Но поскольку продолжения не последовало, я так и не понял, относится эта оценка ко мне или к Макларену. Через минуту он, изобразив недовольную гримасу, принялся давить на кнопку звонка, требуя пива, и скривился еще сильнее, когда вспомнил, что Фриц ушел из дома до конца вечера. Осознав всю безвыходность ситуации, я отправился на кухню, достал из холодильника две бутылки «Реммерса» и высокий пивной бокал, поставил все на поднос и принес в кабинет.

Вульф кивнул, когда я поместил поднос на столе перед ним. Затем он налил себе пива и, наблюдая за тем, как осаждается пена, произнес:

— К дьяволу. С этим пора кончать. Вы это знаете, и я это знаю.

Я улыбнулся, притворившись, что понял, о чем он толкует.

— Арчи, — с тяжелым вздохом продолжил Вульф, — позвоните завтра с утра мистеру Коэну. Узнайте у него точно, какие бумаги были обнаружены в кабинете миссис Хаверхилл и во всех остальных помещениях ее апартаментов. Если полиция провела всего лишь поверхностный осмотр, обыщите все сами, и как следует. Кроме того, у нее была секретарь. Поговорите с ней. Узнайте, о чем говорила миссис Хаверхилл в последний день своей жизни.

— Отлично. Хотя все эти распоряжения и не показались мне верхом гениальности, Вульф по крайней мере начал имитировать деятельность. Я решил сегодня больше не изводить его. Кроме того, он уже открыл книгу, и мне казалось, что после битвы с Яном Маклареном босс заслужил право немного развлечься, прежде чем отправиться на покой.

Глава 18

В среду утром, покончив с завтраком и «Таймс», я сидел в кабинете, ожидая, когда Лон появится на службе, чтобы позвонить ему, согласно поручению Вульфа. Я уже собирался поднять трубку, как вдруг прозвучал звонок у дверей. Миновав прихожую и взглянув через одностороннее стекло, я увидел знакомое лицо, которое, честно говоря, совсем не ожидал увидеть.

— Боже мой, ранняя пташка с рассвета в трудах, — произнес я, распахивая дверь.

— У вас поубавится нахальства, как только вы услышите то, что я намерен сообщить, — бросил инспектор Кремер и, без задержки прокатившись мимо меня в кабинет, плюхнулся в красное кожаное кресло.

— Нет необходимости говорить, насколько я польщен вашим визитом, — сказал я ему, скользнув в одно из желтых кресел, — Но я уверен, что вы посетили этот дом не только для того, чтобы встретиться со мной. А поскольку сейчас… — я взглянул на часы, — девять двадцать три, вы знаете, где пребывает в данный момент Его Милость.

— Для начала сойдете и вы. Вам решать, как сообщить новость Вульфу.

Кремер поведал мне все, что хотел, и мне пришлось руками поддерживать челюсть, чтобы она не упала мне на колени.

— Это точно? — спросил я.

— Точнее не бывает. Признаюсь, мне всегда приятно выпустить немного воздуха из вашего надутого босса, но я не раскапывал этого. Как я вам сказал, информация свалилась на меня с неба.

— Отлично. Остается один путь, вы получите столь желаемое удовлетворение.

Подойдя к телефону, я поднял трубку и набрал номер оранжереи.

— Да?! — вопрос был похож на раздраженный лай.

— Это я. Пришел инспектор Кремер и рассказал мне нечто такое, о чем вам следует знать. Лучше, если вы услышите все от него. Мы поднимаемся.

Вульф недовольно хрюкнул, но прямого запрета не последовало. Он знает, что я никогда не стану покушаться на время, посвященное орхидеям, без достаточного на то основания.

— Пошли, — сказал я Кремеру. — Воспользуемся лифтом.

Обычно я поднимаюсь по лестнице, но поскольку у нас был гость, то я, следуя требованиям этикета, предоставил ему транспортное средство и, демонстрируя светскость, лично сопроводил его наверх в кабине лифта.

Мне приходилось бывать в оранжерее несчетное число раз, но каждый раз у меня захватывает дух от восторга. Вид размещенных на полках и скамьях десяти тысяч орхидей всех оттенков красного, желтого, розового, коричневого, белого цветов и иных колеров, пока не получивших своего названия, не может не привлечь внимания входящего, будь то даже инспектор Кремер. Ему приходилось здесь бывать раньше, и он каждый раз старательно делал вид, будто никаких орхидей нет и в помине. Но сегодня и он не сумел скрыть своего восхищения, когда мы проходили через помещения с тропическим, субтропическим и умеренным климатом.

Я толчком открыл дверь в рабочее помещение, и мы увидели Вульфа, облаченного в его обычный желтый комбинезон. Он восседал на гигантском табурете перед скамьей и занимался пересадкой какого-то растения. Теодор пронзил нас взглядом — он считает эту территорию своим личным заповедником, — но я ответил ему тем же, и он ретировался из комнаты. Мы с ним уживаемся совсем не плохо, пока дело не доходит до словесной перепалки.

— Итак? — произнес Вульф, бросив суровый взгляд сначала на меня, а потом на Кремера.

— Начинайте, это — ваше шоу, — сказал я инспектору.