Рекс Стаут - Убить зло Страница 37

Днем раньше, под жарким солнцем, по какой-то безумной прихоти в твои фантазии о маленькой Миллисент неожиданно вкралась Джейн…

Вернувшись от Ларри в Нью-Йорк, ты обнаружил у себя в сумке пистолет.

В ту зиму Эрме вдруг взбрела идея оказать поддержку Маргарет и Розе. Они с Джейн всегда с удовольствием общались. Они искренне любили друг друга, каждая по-своему, но поначалу немного дичились. Тебя это вполне устраивало. «Держитесь, если можно, подальше от моей лужайки». Однако она не сблизилась с Маргарет — Маргарет довольно странная девушка и не очень умная, воображающая, что влюблена, потому что доктор Эмсен печатает статьи в американском научном журнале, или как там он называется, ходит с ней на дальние прогулки и объясняет, что такое электроны или что он о них думает. Вероятно, она с ним спала, как Джейн с Виктором; твои сестры, видно, имеют способность ездить без соблюдения правил. За исключением Розы. Хотя она и не прыгнула на первый жест Эрмы! Но твоей жене скоро надоели ее хитроумные трюки, а Роза продолжала играть, пока не заполучила все, что хотела.

Сначала тебе казалось, что она охотится за Диком, может, так оно и было, вскоре обнаружилось, что Мэри Беллоуз ее опередила. Мэри Элейр Керью Беллоуз — это звучало очень впечатляюще, когда сообщали о ее появлении.

Эрма немедленно оказывалась рядом, восхищаясь ею.

— Настоящая шлюха, — прошептала она тебе, когда ты помогал ей прикурить.

— Настоящая шлюха или шлюха настоящая? — шепотом же спросил ты.

— И то и другое, хуже некуда, — ответила она вслух.

Позже, когда они ушли, ты сказал Эрме, что Дик заслуживает лучшей девушки и что в качестве старшей сестры ее долг спасти его от такой неприятной особы. Она ответила, что это замечание — высшее достижение твоей глупости, что, если бы она стала злословить по поводу Беллоуз в этот вечер, Дик, судя по всему, решивший жениться, найдет себе через неделю такую же, как она.

Ни одна приятная женщина не станет тратить себя на него.

— Ну и что из этого выйдет? — спросил ты.

— Она будет тратить его деньги, которых к тому времени наберется страшно много, через год он начнет таскать ее за волосы и рвать на ней одежду, и, когда в следующий раз он пойдет голосовать и его спросят, женат ли он, Дик ответит, что нет, и сядет в тюрьму за лжесвидетельство.

Их свадьба была абсолютно не похожей на твое с Эрмой скромное бракосочетание; дом приходского священника не подходил Мэри Элейр Керью Беллоуз. Ты был посаженым отцом, и, когда в самый ответственный момент Эрма состроила гримасу и подмигнула тебе, ты чуть не уронил обручальное кольцо. Они заняли дом на Лонг-Айленде, кроме того, еще четыре или пять этажей в доме на Авеню, и в первый раз в жизни Дик стал испытывать интерес к личным расходам. Но даже ее бешеные траты не могли особенно поколебать безмятежность этих колоссальных колонок цифр; за год их стройность и мощь были восстановлены. Вдруг однажды за ленчем Дик возвестил:

— Господи, Билл, женщин нужно держать взаперти в крошечной комнатушке и кормить через замочную скважину!

Ты счел момент неблагоприятным для того, чтобы сказать ему об идее, осенившей тебя в то утро. Неделю назад ты возвратился из Огайо, с похорон матери, и, к твоему удивлению, Ларри не только принял приглашение Джейн на некоторое время приехать в Нью-Йорк, но, видимо, решил осесть здесь на довольно продолжительный период, для чего снял себе двухкомнатную квартиру на Двенадцатой улице. Он ничего не говорил тебе о своих планах, но ты полагал, что за пять лет, проведенных им в Айдахо, ему надоела такая жизнь и он решил снова продолжить свою карьеру, которую когда-то так удачно начал и с таким отвращением бросил. Ты хотел спросить Дика, может ли он принять Ларри на работу, и если да, то на каких условиях.

Этот твой проект временно был отодвинут на второй план неожиданным появлением миссис Дэвис и твоего сына. Твоего сына Пола. Как бы реально это ни звучало, для тебя ничего не изменилось в жизни. Хотя за краткое время твоего общения с сыном ему удалось оставить в твоей душе свой след. Просто невероятно, что это было всего два года назад; утверждать, что период времени, прошедший с тех пор, как ты позировал в студии Пола, ровно такой же, как между твоим возвращением из Европы и поездкой в Айдахо, кажется чудовищным искажением фактов. Измерение времени по часам — такой же фокус, как и вся остальная арифметика. Два года назад! Если б только ты мог вернуться…

Ты думал, что в бюсте будут изображены плечи, грудь и верхняя часть рук, но Пол позволил тебе обнажить только шею; он утверждал, что твоя голова должна как бы вырастать из грубого пьедестала неполированного мрамора. Он привел множество доводов в пользу такого решения, ни один из них не уничтожал факта, что за работу платишь ты и поэтому можешь высказать свое пожелание. Однако Пол поступил по-своему. День за днем сразу после ленча ты приходил в пустую маленькую комнатку, окна которой выходили на грязную улочку Вест-Сайда, сидел там и блуждал мыслями, перескакивая от вчерашнего дня в детство и обратно, пока Пол работал, временами что-то насвистывая, иногда зажав в губах сигарету, всегда веселый и оживленный. О твоем позировании никто не знал. Ты размышлял, что тебе делать с этим проклятым бюстом, когда он будет закончен.

Поместить его в галерею, верно! Засунуть его под мышку, направиться на Пятую авеню, останавливаясь у каждого дилера и спрашивая, не нужен ли ему для витрины бюст симпатичного современного служащего индустриального концерна. Не мог же ты поставить его дома или в офисе! С удивлением и некоторым раздражением ты понял, что это выливается в проблему, единственным выходом из которой было потихоньку принести ее домой и спрятать в стенном шкафу.

Однажды Пол сказал:

— Если вы не возражаете, галерея «Гринвич» на Восьмой улице хотела бы выставить этот бюст месяца на два — они собираются устроить небольшую экспозицию современной американской скульптуры.

— Когда?

— Кажется, первого апреля.

Это было устроено с оговоркой, что твое имя не появится ни в каталоге, ни в карточке. В конце марта бюст был закончен и отправлен в галерею, а Пол с несколькими сотнями долларов твоих денег в кармане и со счетом, открытым на его имя в Париже, уехал. Между вами так и не появилось никакой близости — он был слишком умен, чтобы скрывать, ты имел значение только как счастливая находка, которой он был обязан улыбнувшейся удаче и преданной матери. Чем больше ты находился с ним, тем больше чувствовал себя чужим этому беззаботному и самоуверенному попрошайке, чьи взгляды на жизнь и слова целиком противоречил тем ценностям, которым ты себя посвятил.

Дважды ты посещал галерею «Гринвич», чтобы увидеть свою голову и лицо в мраморе, выставленные на всеобщее обозрение, и посмотреть, как остальные пялятся на него, тогда как ты сам притворялся, что смотришь на какие-то другие работы. Твой бюст был помещен на центральном подиуме в просторном переднем зале. Ты находил в скульптурном портрете большое сходство с собой; определенно работа была интересной и мастерски выполненной: крупная, хорошо вылепленная голова, чуть откинутая назад и вбок, стройно выступала из грубоватой неотесанной глыбы мрамора. Ты и боялся и надеялся, что кто-нибудь узнает в тебе оригинал.

Потом эти бестолковые идиоты, совершенно забыв тщательные инструкции Пола, чтобы по окончании выставки они держали работу у себя, пока ты сам ее не заберешь, прямо в день закрытия выставки доставили ее тебе на Парк-авеню. Когда вечером ты вернулся из офиса, бюст стоял в середине большого стола в библиотеке, с венком из папоротника и красных роз на голове и с ожерельем из желтых маргариток на шее. Эрма, едва успев закончить эту декорацию, усаживалась за пианино. Она ударила по клавишам, как только ты вошел в дом, и при твоем появлении в библиотеке заиграла военный марш.

Ты хотел рассмеяться, но ее шутка была слишком жестокой; тебя охватила ярость, которую ты пытался скрыть, но было слишком поздно: Эрма следила за твоим лицом. Затем она вдруг встала из-за пианино и подошла к столу, около которого ты замер.

— Я старалась сделать все как можно красивее, — сказала она, делая вид, что поправляет ожерелье из маргариток. — За ним приходили уже три человека, чтобы забрать его в Зал славы, но мы с Джоном прогнали их.

Билл, дорогой, это великолепно — эта неукротимая воля, этот изящный поворот головы, — я решила назвать этот бюст Уильям Завоеватель.

Ты резко повернулся, покинул комнату и ушел из дома. Весь вечер ты провел в клубе.

Днем уже стало полегче, особенно в отношении Эрмы.

Возможно, она была жестокой и безжалостной, может, даже злой, но была права. Она нашла единственно верный подход к этой истории. И все-таки ты чувствовал неуверенность, когда прошел в конец коридора и постучал в ее дверь.

Вошел с возгласом: