Артур Дойл - Приключения Шерлока Холмса. Мой друг, убийца (сборник) Страница 37

Холмс повернулся к бюро, открыл ключом отделение с ящиками и достал небольшую записную книжку.

– Фаринтош, – задумчиво проговорил он, листая страницы. – Ах да, вспомнил. Дело об опаловой тиаре{79}. Это было еще до вас, Ватсон. Мадам, могу только пообещать, что к вашему делу я отнесусь так же серьезно, как к делу вашей знакомой. Что же касается вознаграждения, моя работа для меня сама является наградой, но вы вольны возместить затраты, которые могут возникнуть в ходе работы, в любое удобное для вас время. Теперь, прошу, изложите все, что позволит нам составить представление о деле.

– Увы! – ответила наша посетительница. – Ужас ситуации в том и заключается, что подозрения мои основываются на таких мелочах, которые другому показались бы просто не заслуживающими внимания, а страхи мои столь неопределенны, что даже тот единственный человек, к которому я имею право обратиться за помощью, считает все, что я ему рассказываю, фантазиями нервной женщины. Вслух он этого не говорит, но я это чувствую по тому, как он меня успокаивает и как отводит взгляд. Однако я слышала, что вы, мистер Холмс, можете заглянуть в самые глубины человеческого сердца. Вы ведь поможете мне избежать опасностей, окружающих меня со всех сторон?

– Я весь внимание, мадам.

– Меня зовут Элен Стоунер, я живу с отчимом. Он последний представитель одного из старейших саксонских родов Англии Ройлоттов из Сток-Морона на западной границе Суррея.

Холмс кивнул.

– Эта фамилия мне знакома, – сказал он.

Когда-то этот род был среди самых богатых в Англии, северная часть их имения находилась в Беркшире, западная – в Хемпшире. Однако в прошлом веке четыре поколения наследников вели беспутный и расточительный образ жизни, семья постепенно беднела, пока очередной, пятый, наследник, страстный любитель азартных игр, живший уже в период Регентства{80}, не довел род до окончательного разорения. У них не осталось ничего, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, который тоже заложен. В нем и влачил жалкое существование последний сквайр из этого рода, ведя убогую жизнь обедневшего аристократа. Но его единственный сын, мой отчим, понимал, что нужно приспосабливаться к новым условиям. Заняв денег у кого-то из родственников, он выучился на медика, получил диплом и уехал в Калькутту, где благодаря знаниям и напористости сумел обзавестись большой практикой. Однажды в приступе гнева, вызванном постоянными кражами у него в доме, он забил насмерть своего дворецкого-индуса и чудом избежал смертного приговора. Он долго сидел в тюрьме и, когда освободился, вернулся в Англию замкнутым и хмурым человеком.

Еще в Индии доктор Ройлотт женился на моей матери, миссис Стоунер, молодой вдове генерал-майора Бенгальской артиллерии Стоунера. Мы с Джулией, моей сестрой, были близнецами, нам исполнилось всего по два года, когда мама снова вышла замуж. У матери было большое состояние, которое приносило ей в год не меньше тысячи фунтов, и все эти деньги она завещала доктору Ройлотту. Он получил право распоряжаться ими до тех пор, пока мы будем жить с ним, с тем чтобы, если мы выйдем замуж, нам бы ежегодно выплачивалась определенная сумма. Вскоре после нашего возвращения в Англию мамы не стало… Восемь лет назад она погибла в железнодорожной катастрофе у Кру{81}. После этого доктор Ройлотт оставил попытки устроить практику в Лондоне и забрал нас с собой в старое родовое гнездо в Сток-Морон. Денег матери хватало на все, что нужно, и нам казалось, что ничто не может помешать нашему благополучию.

Но примерно в это же время с отчимом произошла ужасная перемена. Вместо того, чтобы познакомиться и сдружиться с новыми соседями, которые сначала были рады, что кто-то из Ройлоттов вернулся в родные земли, он сделался затворником и почти не выходил из дома, а если и выходил, непременно ругался со всеми, кто встречался ему на пути. Необузданная жестокость в их роду была наследственной, передавалась по мужской линии и в случае с отчимом, похоже, усилилась тем, что он долго жил в тропиках. Произошло несколько безобразных скандалов, два из которых закончились судебным разбирательством, и в конце концов его стало бояться все селение. Когда он выходил на улицу, люди просто разбегались по домам, потому что отчим – человек необычайно сильный и совершенно не владеющий собой в гневе.

На прошлой неделе он сбросил с моста в реку местного кузнеца, и мне пришлось отдать все свои деньги, чтобы замять дело. Друзей у него нет, кроме цыган-кочевников, которым он разрешает устраивать лагерь на тех нескольких акрах заросшей ежевикой земли, которые еще принадлежат поместью. Он часто ходит к ним в шатры и иногда даже странствует вместе с ними, тогда его не бывает дома неделями. К тому же он очень любит индийских животных, их ему присылает кто-то из его знакомых. Сейчас у него есть гепард и павиан. Они свободно гуляют по его земле, и местные крестьяне боятся их не меньше, чем его самого.

Наверное, вы уже поняли, что нам с моей бедной сестрой Джулией жилось в этом доме несладко. Слуги у нас не приживались, и долгое время мы сами выполняли всю работу по дому. Ей было всего тридцать, когда она умерла, но волосы у нее уже начали седеть так же, как у меня.

– Значит, ваша сестра умерла?

– Да, два года назад, и именно о ее смерти я хочу с вами поговорить. Вы догадываетесь, что при такой жизни, которую я вам описала, мы не имели возможности встречаться с людьми нашего возраста и круга. Но у нас есть тетя, незамужняя сестра матери, мисс Гонория Уэстфайл. Она живет недалеко от Харроу[18], и иногда нам разрешали навещать ее. Два года назад на Рождество Джулия поехала к ней и познакомилась там с мужчиной, отставным майором морской пехоты. Они обручились. Отчим узнал об этом, когда сестра вернулась, и против свадьбы возражать не стал. Но за две недели до свадьбы случилось ужасное событие, которое лишило меня сестры, моей единственной подруги.

Шерлок Холмс, слушавший рассказ с закрытыми глазами, положив голову на спинку кресла, приоткрыл веки и посмотрел на посетительницу.

– Прошу вас рассказывать все как можно более подробно.

– Для меня это не сложно, поскольку все, что произошло тогда, навсегда врезалось в мою память. Особняк, как я уже говорила, очень старый, у него только одно крыло жилое, остальные пустуют. Спальни у нас расположены на первом этаже, а гостиные – в центральной части здания. Наши спальни находятся рядом, сначала спальня доктора Ройлотта, потом спальня сестры, а потом моя. Они не сообщаются между собой, но выходят в один и тот же коридор. Я понятно рассказываю?

– Вполне понятно.

– Окна всех трех спален смотрят на газон. В ту роковую ночь доктор Ройлотт ушел к себе раньше обычного, хотя мы знали, что спать он не лег, – сестре не давал уснуть запах его любимых крепких индийских сигар. Она даже ушла из своей спальни ко мне. Какое-то время мы посидели, поговорили о ее предстоящей свадьбе. В одиннадцать часов она собралась уходить, но у двери вдруг остановилась, повернулась ко мне и спросила:

– Скажи, Элен, ты никогда не слышала ночью свист?

– Нет, никогда.

– И во сне сама ты, наверное, тоже не свистишь?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что уже несколько ночей подряд около трех часов утра я слышу тихий, отчетливый свист. Сплю я чутко, поэтому он меня будит. Правда, откуда он слышится, я не могу понять, может быть, из соседней комнаты, а может, с улицы. Я подумала спросить тебя, не слышала ли ты его.

– Ничего такого я не слышала. Наверное, это цыгане.

– Наверное, хотя странно, что ты его не слышала.

– Но ты же знаешь, я сплю намного крепче, чем ты.

– Ну ладно, все равно это ерунда, – сказала она, улыбнулась и ушла. Через несколько секунд я услышала, как она закрылась на ключ.

– Скажите, – вставил Холмс, – вы все время по вечерам запирали свои спальни на ключ?

– Да.

– А почему?

– Я, кажется, говорила, что доктор держит дома гепарда и павиана. Нам было страшно оставлять двери открытыми.

– Понятно. Прошу, продолжайте.

– Той ночью я не могла заснуть. Меня не покидало предчувствие какой-то страшной беды. Мы же с сестрой были близнецами, а вы знаете, какие тонкие нити связывают души, столь близкие друг другу. Ночь была жуткая. На улице завывал ветер, в окна бил дождь. Внезапно посреди этого шторма раздался дикий женский крик. Я не могла не узнать голос сестры. Вскочив с постели, я накинула на себя шаль и выскочила в коридор. Когда я открыла дверь, мне показалось, что я слышу тихий свист, точно как описывала сестра, а через секунду послышался какой-то лязг, словно упало что-то тяжелое, металлическое. Я бросилась по коридору, но вдруг услышала, как в двери спальни сестры щелкнул замок, и она начала медленно открываться. Я в ужасе замерла на месте, не зная, что сейчас покажется из-за нее. И тут в темноте дверного проема я рассмотрела Джулию. Сестра была бледна как сама смерть, на лице ее был написан неимоверный ужас, она тянула ко мне руки, будто моля о помощи, и раскачивалась из стороны в сторону, как пьяная. Я бросилась к ней, обняла, но в эту секунду у нее подкосились ноги, и она повалилась на пол. Она скорчилась, словно от невыносимой боли, руки и ноги ее свело ужасной судорогой. Сначала мне показалось, что сестра не узнает меня, но, когда я склонилась над ней, она вдруг закричала, и этот страшный крик я не забуду до конца своей жизни: