Чарлз Тодд - Дар мертвеца Страница 37

Он так давно привык смотреть на Фиону глазами Хэмиша, что до сих пор она казалась ему чем-то вроде дрезденских фарфоровых статуэток, которые стояли у Франс на полочке, — изящной пастушкой, застывшей во времени и пространстве, оплакивающей своего убитого на войне возлюбленного. На ее жизнь упала тень после того, что он, Ратлидж, вынужден был сделать на поле боя. Ратлидж все время мучился сознанием своей вины. Даже в недавнем лондонском сне Фиона была связана со смертью Хэмиша, а не существовала сама по себе.

Неожиданно он понял, что видит Фиону сквозь призму воспоминаний Хэмиша…

Теперь он мог составить собственное впечатление о ней.

Фиона — не фарфоровая кукла, она женщина из плоти и крови, своеобразная, привлекательная. Неизвестно, виновна она или нет, но она демонстрирует поразительную силу. До сих пор Фиона в одиночку противостоит представителям закона. Она по-прежнему оплакивает Хэмиша и всю свою нерастраченную любовь изливает на ребенка… Откуда у нее такая стойкость? От сознания своей невиновности… или, наоборот, вины? Ратлидж признался себе в том, что хочет защитить Фиону. Он лишь не разобрался, стремится он заступаться за нее ради нее самой или ради Хэмиша. Как бы там ни было, Иен Ратлидж не собирался жалеть сил.

Голова у него шла кругом. Он был в замешательстве, которое усугубляли горечь и одиночество. Вот почему, решил Ратлидж, он сейчас не способен рассуждать хладнокровно и объективно, а ведь надеялся, что будет вести следствие по любому делу, порученное ему, наилучшим образом.

Хэмиш, будь он проклят, прав…

«А где была твоя объективность в Корнуолле… или Дорсете? — язвительно поинтересовался Хэмиш. — Где тогда была твоя ясность ума? Там тоже были женщины, которые растрогали тебя. С чего ты взял, что сейчас судят Фиону, а не тебя самого?»

Ратлидж не нашел что ответить.

Приехав в Винчестер, Ратлидж наскоро принял ванну и переоделся, а затем сразу же отправился к Атвудам.

Они жили в небольшом поместье, их дом из камня медового цвета был построен в начале восемнадцатого века. Архитектор возвел дом на холме, откуда открывались живописные виды. С севера поместье отгораживала от окружающего мира старинная роща, она же защищала обитателей от холодных ветров. По берегам ручья, протекавшего по владениям Атвудов, рос шиповник, на кустах уже появились ягоды. На пруду с царственным видом плавала пара лебедей. Видимо, пруд выкопали для гребной шлюпки, сейчас привязанной к столбику. Пруд заполнялся водой из ручья, он невольно притягивал взгляд. В зеркальной глади воды отражалось небо, оно шло едва заметной рябью, когда лебеди проплывали над своими отражениями.

Дорожка привела его к георгианскому фасаду, облицованному тесаным камнем. Полюбовавшись красивыми фронтонами, Ратлидж вышел из машины, кивнул садовнику, который толкал тачку, наполненную лопатами, кирками и ножницами, и подошел к двери. Медный молоток — похоже, раньше на его месте был более старый, железный, но хозяева изготовили современную копию — звонко ударил по подставке.

Спустя положенное время дверь открыл пожилой дворецкий.

Ратлидж представился и попросил разрешения побеседовать с миссис Атвуд.

Окинув наметанным взглядом его накрахмаленный воротник и костюм, дворецкий ответил:

— Сейчас узнаю, дома ли миссис Атвуд.

Он впустил Ратлиджа в холл, где тому пришлось прождать почти семь минут. Свет проникал сюда из высоких и узких окон, в его лучах мерцали стены, затянутые синим шелком. Французские кресла, удачно оттенявшие мраморную каминную полку, явно поставили сюда для красоты, а не для того, чтобы сидеть в них и беседовать. Ковра на полу не было, при ближайшем рассмотрении оказалось, что шелк на стенах и на креслах вытерт. Зато над каминной полкой висела красивая картина с видом, которым Ратлидж любовался только что, подъезжая к дому. Картина была написана довольно давно, когда деревья еще не выросли, на гладких лужайках паслись овцы, время еще не оставило на доме своих следов. Но мирная, безмятежная атмосфера сохранилась.

Вернувшись, дворецкий проводил его в гостиную, обстановка в которой также свидетельствовала о почтенном возрасте. Вытертая ситцевая обивка, выцветший ковер, на котором, посапывая, спал пожилой спаниель, и общая атмосфера уютной, благородной бедности свидетельствовали о том, что дом много пережил во время войны и еще не восстановил былого благополучия. Окна, выходившие на пруд и ручей, служили словно рамкой к картине и впускали в комнату яркий полуденный свет. Здесь было мирно и покойно.

Миссис Атвуд стояла у незажженного камина. Она показалась Ратлиджу невыразительной во многих отношениях. Стройная, невысокая, светловолосая, белокожая. Даже ее зеленое платье казалось каким-то выцветшим. Как будто долгие годы безупречного воспитания и поведения смыли с нее все яркие краски.

Впрочем, Ратлидж очень быстро понял, что ее характер невыразительным не назовешь. За ее врожденным изяществом угадывалась сталь.

— Я уже беседовала с сержантом… Гибсоном, кажется, — начала хозяйка. — Больше мне нечего сообщить полиции.

— Понимаю, — ответил Ратлидж. — Сержант Гибсон приезжал к вам по долгу службы. Я же приехал как посланец леди Мод Грей.

Миссис Атвуд удивленно посмотрела на него светло-голубыми, точь-в-точь как цветы дельфиниумы, глазами. Радужки почти сливались с белками.

— Я уже несколько лет не имею никаких известий от леди Мод. — Она говорила ровно, не выдавая своих чувств.

«Не любит она твою леди Мод…» — тихо заметил Хэмиш, до тех пор молчавший в подсознании Ратлиджа.

Ратлидж решил запомнить мнение Хэмиша, вслух же ответил:

— Что неудивительно. Леди Мод поссорилась с дочерью. Не знаю, огорчает ее размолвка или нет, но недавно она узнала новость, которая ее расстроила. Вполне возможно, что Элинор Грей умерла. Как и где она умерла, мы не знаем. И я как могу стараюсь это выяснить.

На длинном лице проступило удивление.

— Умерла?! Но ваш сержант…

— Ничего вам не сообщил. Совершенно верно. Он выполнял мои распоряжения.

Он нарочно тянул время, давая ей свыкнуться со своим сухим ответом.

— Не понимаю, чем я могу вам помочь. Мы с Элинор не виделись с середины войны. Я думала… мы с Хамфри были совершенно уверены, что она уехала в Америку, когда поняла, что здесь ей не удастся выучиться на врача. Это так на нее похоже!

— Зачем ей ехать в Америку? Может быть, у нее там друзья… кто-то, способный замолвить за нее словечко?

— Да, пожалуй, такой человек есть. — Миссис Атвуд ненадолго замялась, а потом продолжила: — После того как ваш сержант Гибсон ушел, я позвонила Элис Мортон. Она училась в школе вместе со мной и Элинор. Муж Элис — американец, он служит в американском посольстве в Лондоне. Его брат Джон — профессор Гарварда. Весной шестнадцатого года он по просьбе Элис прислал Элинор письмо, в котором подробно описал программы обучения и все, что ей нужно было знать. Ответа Джон так и не получил, Элис уверяет, что Элинор ничего ему не написала… — Миссис Атвуд пожала плечами. — Она всегда была своевольной. Возможно, не захотела быть никому обязанной, даже друзьям.

— Почему вы вдруг позвонили школьной подруге и стали расспрашивать ее о мисс Грей? Ведь, по вашим словам, прошло целых три года с тех пор, как вы виделись в последний раз…

Прямой вопрос, очевидно, расстроил миссис Атвуд.

— Н-не знаю почему. В самом деле, не знаю. Просто… наверное, мне хотелось лишний раз в чем-то убедиться. Нечасто полицейские спрашивают о наших знакомых. Вот… и все.

«Все ли?» — хмыкнул Хэмиш.

Помолчав, Ратлидж вежливо попросил:

— Расскажите, пожалуйста, когда вы в последний раз виделись с Элинор Грей или разговаривали с ней по телефону.

Его вопрос смутил хозяйку. Первые уклончивые ответы сменились попытками оправдаться:

— Извините, мне почти нечего рассказывать. В самом деле, нечего! Элинор должна была приехать к нам на выходные и привезти с собой друга. А потом она позвонила по телефону и сказала, что передумала. Молодому человеку дали более продолжительный отпуск, чем он думал, и ей захотелось поехать с ним в Шотландию.

— Не знал, что у ее родных есть дом в Шотландии. — Ратлидж нарочно сделал вид, будто неправильно понял свою собеседницу.

— Нет, никакого дома у них там нет! Видите ли, они искали волынщиков… — Заметив его недоуменный взгляд, миссис Атвуд поспешила объясниться: — Элинор очень увлеклась помощью раненым. Мне было… тяжело находиться среди них. Но она старалась делать для них все, что в ее силах. Подбадривала их. Приглашала в госпитали певцов, музыкантов и так далее. Она вбила себе в голову, что, если раненые услышат звуки волынок, им легче будет переносить боль. Может быть, музыка напомнит им о храбрости, которой они отличались на фронте.