Джон Карр - Отравление в шутку Страница 37

Судья Куэйл сидел прямо — взгляд его был абсолютно бессмысленным. Том все еще болтался в воздухе, вереща, словно кукла чревовещателя. Наконец Росситер отпустил его, и он плюхнулся на ковер в сидячем положении, выглядя на редкость нелепо.

Росситер улыбнулся судье:

— Знаете, сэр, я настоящий чародей и экзорцист.[39] Вы только что видели, как я изгнал дьявола и бросил его на пол. Вид у него довольно комичный, не так ли? Вот что пугало вас годами. — Его усмешка стала шире. — Как и большинство дьяволов, он выглядит глупо, если его схватить за шиворот или за штаны и вытащить на свет. Но если вы держите его в себе и никогда о нем не говорите, он становится опасным.

Судья попытался подняться, но не смог. Он посмотрел на сына. Рот Тома был измазан жиром, а порез на губе слегка кровоточил. Взгляд был вызывающим и одновременно жалким.

— Вы имеете в виду… — начал судья Куэйл.

— Конечно, это всего лишь предположение, — прервал его Росситер. — Но думаю, Том обошел вокруг дома и попытался заглянуть в окно. Он вскарабкался вон туда. — Росситер ткнул пальцем в сторону окна, сквозь которое он сам осуществил выход на сцену, столь внезапно появившись в библиотеке. — Джинни говорила мне, что позже взошла луна и что вы спали здесь на кушетке. Вероятно, Том увидел вас. Я проверил, какой эффект произведет моя собственная рука в этом окне, и здорово напугал мистера Марла и окружного детектива. А среди ночи, при лунном свете, эффект, очевидно, был еще более впечатляющим. Особенно если Том покрасил перчатку белой краской и использовал ее, вероятно, вкупе со старым черным чулком, чтобы скрыть остальную часть руки. Если у окна стоял стол, вам могло показаться, будто рука ползет по нему в комнату…

Росситер говорил беспечным тоном и с сочувственной улыбкой, как будто объяснял ребенку, что напугало его в темноте. Остальные молчали. Сцена была предоставлена Росситеру, и он наслаждался этим вовсю. Потом ему пришла в голову новая мысль, и он виновато повернулся ко мне:

— Должно быть, мистер Марл, вы подумали, что я рехнулся, увидев меня шарившим в каретном сарае. Я подозревал, что произошло, но не был уверен в том, что за этим кроется. Я сказал вам, что расследую, вы спросили, что именно, и я ответил, что не знаю. Это была правда. Но я нашел ведро со следами белой краски, старый черный чулок и каретный полог, которым Том, очевидно, укрывался той ночью, и сказал вам, что все зависит от метели, что также было правдой. Джинни говорила мне, что вы использовали каретный сарай для игр…

Том начал подниматься, но Росситер снова схватил его за воротник и заставил сесть на пол. Джинни истерически засмеялась.

— Значит, — заговорил я, — кроме этого случая, не было никаких появлений… руки?

— Меня озадачивает то, почему вы, сэр, — Росситер снова взъерошил волосы и с сочувствием посмотрел на судью, — вообще боялись белой мраморной руки. Я знаю, что вы ее боялись, так как этот дешевый актеришка, который сейчас сидит на полу, упомянул об этом в ту ночь, когда вы вышвырнули его отсюда. Кажется, никто этого не знает, и я в том числе… Думаю, вам пойдет на пользу, если вы нам расскажете.

Но судья все еще не мог сосредоточиться. Он выглядел ошарашенным, как будто яркий свет был направлен ему прямо в глаза.

— Мой сын… — с усилием произнес он, — мой сын сделал это?

— Дайте мне подняться! — Том начал извиваться на полу.

Росситер отшагнул назад.

— Не понимаю, почему вы устраиваете такую суету! Да, я это сделал! Ну и что? Я уже давно обо всем забыл. Мне казалось, вы говорите о чем-то важном… — Он огляделся вокруг и при виде наших бесстрастных лиц побледнел еще сильнее. — Ради бога, не смотрите на меня так! С тех пор прошли годы, и это была просто шутка…

— Все в порядке, — сказал судья, поднявшись одновременно с Томом и озадаченно глядя на него. Потом он протянул руку и похлопал сына по спине. — Значит, в других случаях…

— Я знаю, что такое навязчивые идеи и как они действуют, — рассеянно произнес Росситер. — Знаю, как они преобразуют все, на что вы смотрите, в то, чего вы боитесь. Прошу прощения, сэр, но вы…

Судья Куэйл выпрямился:

— Я не могу ничего вам объяснить. — Он сжал кулаки и начал нервно озираться. — Чего вы на меня уставились? Вы все были бы рады, если бы я умер. Но я не доставлю вам этого удовольствия. Убирайтесь! Убирайтесь отсюда, все!..

Повернувшись, судья пнул ногой бутылку бренди, из которой ранее пил Том и которая все еще стояла на полу возле кресла. Бутылка покатилась по ковру, расплескивая содержимое, а судья смотрел на нее, словно недоумевая, откуда она взялась.

Росситер выглядел усталым. Он бросил взгляд на Тома, который попятился к Джинни.

— Ладно, сэр, мы уйдем, — сказал он. — Но предупреждаю вас…

— Благодарю вас, молодой человек. Едва ли я нуждаюсь в ваших советах, — проворчал судья. — Мои нервы в порядке. Но если вся ваша компания немедленно отсюда не уберется…

Его стиснутые руки вздрагивали. Мэри шагнула вперед, чтобы успокоить его, но он сердито махнул рукой. Я понимал, что следует ожидать очередной безобразной сцены, и присоединился к Росситеру, уговаривающему женщин удалиться. Том уже вылетел из комнаты.

В холле я увидел его натыкающимся на стены, словно летучая мышь, как будто он искал выход. Силы Тома были на исходе, и его следовало бы уложить в постель. Но Джинни и Мэри сердито уставились на него. Он повернулся и ответил им жалким и одновременно презрительным взглядом.

— Сейчас мы с тобой поговорим, — сказала Джинни, взяв его за руку.

— Вы не имеете права выгонять меня из дома! Я не хочу уходить! Отец сказал, что все в порядке, значит, я могу остаться. Отпусти меня…

Мэри что-то лопотала, молотя кулаками по стене в приливе гнева, слабости и облегчения, пока Росситер ее не успокоил. Джинни мрачно улыбнулась Тому:

— Иди в гостиную, малыш. Там нас не побеспокоят.

Думаю, Росситер единственный среди нас сохранял хладнокровие. Он проводил нас в гостиную, чтобы женщины не поднимали шум, и зажег газовый светильник. Более, чем когда-либо, комната походила на морг. Том сначала смотрел по сторонам, как будто искал место, где можно спрятаться, потом стал всхлипывать.

Какое-то время мы молчали, и ветер сотрясал окна.

— Ты во всем виноват, — заговорила Джинни. — Ты превратил это место в сумасшедший дом. — Она скрестила руки на груди. — Теперь ты все нам расскажешь.

— О чем?

— Почему ты это сделал. Почему отец боялся руки.

Всхлипывания Тома сменились истерическим хохотом.

Он повернул руки ладонями вверх, и я почувствовал, что они такие же холодные, как у белых статуй на пьедесталах. Его била дрожь.

— Это самое забавное, — с трудом вымолвил он. — Никакой причины не было. Отец всегда над чем-то ломал голову и погубил себя, размышляя о том, что сделал в детстве.

— Если ты не скажешь правду…

— Я говорю правду! Страх сидел у него внутри. Он мог скрывать это от большинства людей, но я знал…

— Страх перед чем? — осведомилась Джинни.

— Перед всем. Господи, вы, кажется, не понимаете, о чем я говорю! Отец постоянно из-за чего-то беспокоился, но никогда об этом не говорил. Его тревожило все — чья-то речь, решение, даже случайное слово на улице. Он невротичен, как старуха, только вы никогда этого не замечали. Вот что забавно. — Том снова начал смеяться.

Джинни устремилась к нему, выпятив пальцы, как когти, но Росситер удержал ее. Мы все тяжело дышали.

— Его так воспитали, — продолжал Том. — Отец мог бы помочь себе, если бы говорил о своих проблемах. Но он считал нервозность недостойной мужчины слабостью, поэтому никогда о ней не упоминал. Ему казалось, что гоблины в голове могут быть только у женщин. В результате гоблины съели его.

— Том Куэйл, — выходя из себя, закричала Мэри, — если ты не прекратишь болтать вздор…

— Это не вздор, а правда. Так воспитывал папу его отец.

— Полегче, — сказал Росситер. Он говорил спокойно, но Том бросил на него испуганный взгляд. — Я тоже думаю, что это правда. Судья принадлежит именно к такому типу людей. А этот тип я знаю очень хорошо. Ведь у меня тоже был отец.

Росситер казался удрученным. Том облизывал засохшую кровь на губе.

— Отец отломал руку у статуи Калигулы, когда был ребенком, — продолжал он. — И с этого все началось. Правда, забавно? Я же говорил вам. И у него была няня-шотландка…

— Да, — кивнул Росситер. — Миссис Куэйл рассказывала мне кое-что об этой няне… — Он стремительно повернулся к нам. — Какой вздор только не писали и не говорили о людях, совершивших преступление и терзаемых угрызениями совести! Думаю, вы ожидали чего-то мелодраматичного вроде того, что ваш отец убил человека или осужденный им убийца поклялся ему отомстить. Но все оказалось куда более личным и более ужасным. Я убедился, что человека, которому хватает смелости или низости совершить преступление, редко мучает совесть. А вот пустые и мелкие страхи способны довести до безумия. Человек начинает бояться собственной тени. Повод может быть любым — деньги, зависть или просто какой-то фантом…