Сообразительный мистер Ридер. Воскрешение отца Брауна (сборник) - Честертон Гилберт Кийт Страница 37

– Они собирались замести все следы, но не хотели ее убивать, пока я не попал к ним в руки. Я подозреваю… – он снова кашлянул, – они думали, что я особенно заинтересован в судьбе этой молодой леди.

– И, надо полагать, они в этом не ошиблись? – поинтересовался государственный прокурор.

Мистер Ридер не ответил.

Гилберт Кит Честертон

Небесная стрела

Существует, наверное, не меньше сотни детективных рассказов, которые начинаются с убийства какого-нибудь американского миллионера, что по той или иной причине воспринимается как некая гигантская катастрофа. Спешу вас обрадовать, эта история начинается с убийства миллионера. В некотором смысле она начинается с убийства даже трех миллионеров, хотя это кое-кому может показаться embarras de richesse[33]. Однако по большому счету именно это совпадение, или последовательность событий криминального толка, и выделило это дело из массы обычных преступлений, превратив его в ту необычную загадку, какой оно запомнилось публике.

Считалось, что все они пали жертвой некой кровной мести или проклятия, связанного с обладанием неким старинным предметом огромной ценности, как материальной, так и исторической, чем-то наподобие культовой чаши, украшенной драгоценными камнями, которую было принято называть «коптская чаша». О происхождении чаши достоверных сведений не было, но предполагалось, что использовалась она для совершения религиозных обрядов, и кое-кто усматривал в судьбе, постигшей ее обладателей, происки фанатично настроенных членов какой-то восточной христианской секты, устрашившихся того, что эта реликвия попадет в руки столь прагматические. Однако загадочный убийца независимо от того, являлся он таким фанатиком или нет, превратился в объект жгучего, невиданного интереса в мире журналистики и слухов. Неизвестному дали имя, вернее, прозвище. Но нас сейчас интересует история только третьей жертвы, поскольку именно в этом случае некий отец Браун, который является главным персонажем этих зарисовок, получил возможность обнаружить свое участие.

Когда отец Браун впервые сошел с борта атлантического лайнера на американскую землю, он, как и множество других англичан, понял, что является гораздо более важной персоной, чем ему когда-либо представлялось. Его невысокую фигуру, простое лицо, близорукие глаза и довольно потертую черную рясу на его родине никто не посчитал бы чем-либо примечательным, разве что кто-нибудь обратил бы на него внимание как на человека необычайно неприметного. Но в Америке к славе совсем другое отношение, и его участие в расследовании нескольких любопытных преступлений, а также давнее знакомство с Фламбо, бывшим преступником, а ныне сыщиком, здесь обеспечило отцу Брауну известность, в то время как в Англии его имя было знакомо лишь немногим. Его круглое лицо вытянулось от изумления, когда на берегу, подобно банде налетчиков, на него накинулась и взяла в плотное кольцо группа журналистов. Они принялись забрасывать его самыми разными вопросами на такие темы, в которых он меньше всего был склонен считать себя знатоком, как то: особенности женских нарядов или преступная статистика страны, где он успел пробыть не больше минуты. Возможно, военная сплоченность этой черной массы сделала более заметной другую фигуру, которая осталась стоять чуть в стороне, одиноко темнея на фоне пылающей белизны солнечного света, характерного для этого изумительного места и времени года. Это был высокий мужчина с большими очками в толстой круглой оправе на желтоватом лице, который поманил отца Брауна рукой, после того как его оставили в покое журналисты, и сказал:

– Прошу прощения, вы, вероятно, ищете капитана Уэйна?

Отца Брауна можно в некоторой степени простить, поскольку сам он искренне посочувствовал бы любому, кто оказался бы на его месте. Необходимо помнить, что он впервые попал в Америку, и особенно то, что он еще ни разу не видел очков в черепаховой оправе, поскольку мода на них еще не докатилась до Англии. Сначала он решил, что перед ним предстало какое-то пучеглазое морское чудище, и лишь в глубине его сознания промелькнула мысль о водолазном шлеме. Во всем остальном незнакомец был одет изысканно, и отцу Брауну, по его душевной простоте, очки эти показались самым странным уродством во всем внешнем облике этого денди. Так какой-нибудь франт мог бы нацепить деревянный протез, посчитав, что это придаст его виду элегантности. Заданный вопрос тоже привел его в замешательство. Американский авиатор по фамилии Уэйн, друг каких-то его друзей из Франции, действительно входил в длинный перечень людей, с которыми он надеялся встретиться за время пребывания в Америке, но он никак не мог ожидать, что услышит о нем так скоро.

– Прошу прощения, – с некоторым сомнением в голосе произнес он, – вы капитан Уэйн? Или… или вы знакомы с ним?

– В том, что я – не капитан Уэйн, я уверен, – ответил человек в черепаховых очках, лицо которого осталось при этом совершенно неподвижным, точно было вырезано из дерева. – В этом у меня не осталось сомнений, когда я увидел, что он дожидается вас вон там, в автомобиле. Но на ваш второй вопрос ответить будет не так легко. Я, пожалуй, могу утверждать, что знаю Уэйна и его дядю, и еще старика Мертона. Вот только я Мертона знаю, а он меня – нет. Он считает, что имеет преимущество, и я считаю, что имею преимущество. Понимаете?

Не то чтобы отец Браун понял все, что ему было сказано. Щуря глаза, он посмотрел на сверкающий морской пейзаж, потом на городские башни, после чего снова перевел взгляд на человека в очках. Впечатление чего-то непроницаемого, которое он производил, объяснялось не только тем, что глаза его были скрыты линзами. В его желтоватом лице сквозило нечто азиатское, даже китайское, а разговаривал он какими-то многослойными шутками. Такие, как он – не редкость для этого добродушного и дружелюбного народа, он был одним из непостижимых, загадочных американцев.

– Меня зовут Дрейдж, – представился мужчина. – Норман Дрейдж, и я – американский гражданин, что объясняет все. По крайней мере, я полагаю, что все остальное вам захочет объяснить ваш друг Уэйн, так что отложим четвертое июля на другой раз.

Несколько растерявшегося отца Брауна препроводили к стоявшему невдалеке автомобилю. Сидящий в нем молодой человек с всклокоченными волосами песочного цвета и взволнованным, изможденным лицом уже издали приветствовал его и представился Питером Уэйном. Отец Браун не успел и глазом моргнуть, как его затолкали в автомобиль, который тут же рванул с места, на немалой скорости пронесся через весь город, а затем выехал за его пределы. Американская практичная оборотистость была ему непривычна, поэтому он почувствовал себя так, будто оказался в колеснице, запряженной драконами, которая уносила его в волшебную страну сказок. В таких вот не самых располагающих к вдумчивому восприятию условиях он впервые и услышал рассказ о коптской чаше и двух связанных с ней преступлениях, уже совершенных к тому времени. Рассказывал в основном Уэйн, Дрейдж лишь вставлял короткие замечания.

История сводилась к тому, что у Уэйна был дядя по фамилии Крейк, у которого имелся партнер, Мертон, – номер третий в числе тех богатых коммерсантов, кому принадлежала чаша. Первый из них, Тит П. Трэнт, медный король, в свое время получал письма с угрозами от неизвестного, подписывавшегося именем Судия Даниил. Имя это было, скорее всего, псевдонимом, но именно его стали использовать для обозначения человека, ставшего очень известным, если не сказать знаменитым персонажем народной молвы, который вскоре начал восприниматься эдаким Робин Гудом и Джеком Потрошителем в одном лице, поскольку вскоре стало понятно, что автор угрожающих писем не намерен ограничиваться одними лишь угрозами. Как бы то ни было, дело закончилось тем, что однажды утром старика Трэнта нашли лежащим у собственного пруда с кувшинками, головой он был опущен в воду. Никаких следов убийцы рядом с ним не обнаружилось. К счастью, сама чаша надежно хранилась в банке и вместе с остальной собственностью Трэнта перешла к его племяннику, Брайану Хордеру, тоже человеку весьма состоятельному, который также вскоре стал получать письма с угрозами. Брайан Хордер был обнаружен мертвым у подножия расположенного на берегу моря утеса, на котором стоял его дом. На этот раз не оставалось сомнений, что в доме побывали воры, поскольку, несмотря на то что чаша снова оказалась в безопасном месте, исчезло такое множество принадлежавших Хордеру ценных бумаг, что это даже отразилось на общем состоянии его финансовые дел.