Колин Декстер - Драгоценность, которая была нашей Страница 39

Морс почувствовал, как мысли в его мозгу потекли по очень любопытному каналу, но почувствовал в то же время, что его всё сильнее тянет ко сну. Он думал о машинах, это они дали толчок новому ходу мысли… Впрочем, мысль тотчас же ускользнула… Но в голове закопошились другие новые идеи, и он успел ухватить их. Во-первых, он убеждён, что между кражей Волверкотского Языка и убийством Теодора Кемпа есть — должна быть! — связь и, возможно, до невероятия очевидная. Во-вторых, в нём укреплялась уверенность, что в этом замешаны два человека, во всяком случае в убийстве. В-третьих, росло подозрение, что среди уже собранных фактов, показаний, снятых с разных людей, записей бесед, человеческих отношений, в которых пришлось столько покопаться, подробностей географии Оксфорда, что среди всего этого где-то прятался факт, который он отмечал, но которому не придал значения или просто не понял. В-четвёртых, очень странно, но ему страшно не хотелось отбрасывать Даунса как подозреваемого номер один. И, открывая дверцу машины, Морс задержался, посмотрел вверх на Полярную звезду и спросил самого себя: а не мог ли Даунс всё-таки быть убийцей каким-нибудь иным образом?

Многие идеи, приходившие Морсу в голову, были настолько странными или невероятными, что большинству из них почти сразу же было уготовано кануть в небытие. И всё же в тот вечер он был необыкновенно удачлив, потому что трём из четырёх придуманных им идей суждено было сбыться.

Льюис немедленно погрузился в сон, едва уселся на заднее сиденье в полицейской машине, и спал всю обратную дорогу в Оксфорд. В молодые годы он был чемпионом армии по боксу в среднем весе, и сейчас ему снилось, что он снова на ринге и что смуглый быстроногий противник наносит ему сокрушительный удар справа в челюсть. Он попытался пощупать языком, не сломаны или не выбиты ли у него зубы, но толстая боксёрская перчатка мешала выяснить это важное обстоятельство.

Когда машина подъехала к Сент-Олдейту, молодой водитель открыл заднюю дверь и разбудил Льюиса, встряхнув за плечо, и не заметил, что пассажир первым делом медленно провёл указательным пальцем левой руки по своей верхней губе.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава сорок девятая

Подагрик! Плоть свою омой.

Коснувшись бренною стопой

Вод чудотворных,

И полетишь домой, как пуля!

— Барт? Это Барт?

Сидя на боковом сиденье автобуса-«люкс», Джон Ашенден взглянул на миниатюрную семидесятилетнюю женщину из Калифорнии:

— Да, миссис Роско, это Бат.

Он без особого энтузиазма наклонился вперёд, взял в руки микрофон, включил его и заговорил. Не так уверенно, как в Стратфорде или же, конечно, в Оксфорде, где он целыми страницами читал на память из путеводителя Яна Морриса.

— Бат, леди и джентльмены, — это место, где находился римский курорт Aquae Sulis, построенный, вероятно, в первом или втором веках нашей эры. Здесь при раскопках обнаружено множество ванн, и вообще туристы могут видеть в Бате лучше всего восстановленное римское поселение в Европе.

По обеим сторонам прохода между креслами одобрительно закачались головы, и Ашенден продолжил, вдохновившись реакцией туристов на отреставрированные здания и улочки, к тому же он начал отходить от тревожившего его последние два дня недомогания, что не ускользнуло от внимания нескольких членов группы помимо Ширли Браун и сделалось предметом многозначительного обмена мнениями. Что касается Ширли Браун, то она вольготно устроилась на своём привычном месте — после двух втираний мази, предложенной ей миссис Роско, от несчастного укуса не осталось и следа.

— Шикарное место, Ширл, — позволил себе заметить Говард Браун.

— Да. Жаль, нет с нами Лауры и Эдди. Так грустно.

— Не говори! Как будто чего-то не хватает.

Как и предусматривалось маршрутом, в то утро после отъезда из Стратфорда туристы позавтракали в Сайренсестере. Погода пока держалась, они наслаждались ещё одним чудесным днём золотой осени. И возможно, у многих мало-помалу сглаживались неприятные воспоминания о трагических событиях, испортивших им пребывание в Оксфорде.

На заднем сиденье, рядом с Филом Олдричем, на этот раз примостилась одна из вдовушек, возрастом чуть помоложе, миссис Нэнси Уайзман, библиотекарша из Оклахома-Сити. С тайным злорадством она заметила, как эта скрипучая вещунья заметно охладела к своему прежнему партнёру после того, как он отказался (вместе с большинством других туристов) подписать жалобу на Шейлу Уильямс. Хотя Фил держался по отношению к ней (Нэнси) немного сдержанно, но она знала, что такова его манера, и ей нравилось общество этого маленького, хрупкого, доброжелательного человека, который почти неизменно оказывался последним в каждой образующейся очереди. Да, определённо тур стал поинтереснее и повеселее, и она только накануне вечером написала дочери открытку, в которой сообщила, что, невзирая на смерть спутницы, кражу и убийство, она «начинает заводить знакомства, и уже есть два или три человека, с которыми она дружит».

Если же говорить по чести, то сам Фил находил Нэнси Уайзман излишне экспансивной и, как это ни покажется невероятным, предпочёл бы сидеть там, впереди, рядом с Джанет Роско и слушать (а ещё точнее, попытаться услышать) сведения о Бате, которые заканчивал излагать мистер Ашенден:

— В восемнадцатом веке город стал курортом для английского высшего общества, и с ним больше всего связывают имя великого денди и знатока физической культуры Бо Нэша. Бат может похвастаться также тем, что его посещали Генри Филдинг, Фанни Берни, Джейн Остен, Уильям Вордсворт, Вальтер Скотт, Чарлз Диккенс, а самым же знаменитым из гостей Бата были Джеффри Чосер и Женщина из «Повести о Бате» и «Батская ткачиха»[17].

Очень удачная концовка для лекции.

Он заметил, что сидевшая по другую сторону прохода Джанет Роско снова копается в своей бездонной сумме и вытаскивает тоненькую книжку, обложки видно не было, но он и без того догадался, что это Чосер.

Он улыбнулся ей, она, раскрыв книгу на «Прологе», приветливо улыбнулась в ответ.

Ему подумалось, что это добрый знак, сулящий спокойное пребывание в Бате.

И напрасно.

Глава пятидесятая

В старости во время своих последних приездов в Стинсфорд он часто приходил на могилу Луизы Хардинг.

В больничной сводке к вечеру понедельника значилось, что состояние Люси Даунс официально признано «хорошим», что лучше «удовлетворительного», как отмечалось в воскресенье, и ещё лучше предшествующего «без изменений». Возможно, помогли три посещения мужа (первое ранним утром в воскресенье, через два часа после освобождения из-под ареста), но возникло небольшое осложнение по поводу непрекращающегося внутреннего кровотечения, кроме того, что было для неё гораздо важнее, её стало заботить, как она выглядит, улыбаясь. Первым делом она вообще перестала улыбаться, даже Седрику, и, мучаясь весь день в постели от болей в руке, всё равно продолжала думать, что с удовольствием предпочла бы сломать себе два ребра, чем два зуба, пусть даже самые кончики.

Суета, всё это суета, как любят выражаться проповедники. И сказать про её состояние «удовлетворительное» — значило бы значительно приукрасить ситуацию. Но именно так выразился Морс в 8.30 утра во вторник, отвечая на вопрос Льюиса о здоровье Люси. Возможно, Морс чуть-чуть улыбнулся, услышав этот вопрос. Впрочем, может быть, и нет.

В последовавшие за освобождением Седрика Даунса два дня вряд ли можно было говорить о примерном совместном рвении детективов. Морс проспал до обеда воскресного дня, а большую часть понедельника задумчиво перекладывал с места на место документы, накопившиеся по этому делу. Что же касается Льюиса, то он, наоборот, всё воскресенье совершал действия, которые, по его мнению, существенно продвигали расследование, а понедельник провёл в постели, и разбудить его нельзя было даже из пушки, в чём и убедилась миссис Льюис, когда в половине седьмого вечера потрогала его за плечо и ласково предложила любимые чипсы с яйцом, — он перевернулся на другой бок и вновь погрузился в блаженный сон. Но сейчас он выглядел свежим и бодрым.

Тем не менее, если судить по внешнему виду, его начальник вовсе не имел времени столь же успешно восстановить свои силы, потому что, обратившись к записке, которую после воскресенья оставил ему Льюис, принялся брюзжать.

— Так ты говоришь, Стрэттон определённо был в Дидкоте, когда убивали Кемпа?

— Совершенно точно, сэр. Я ездил туда вчера…

— Ты вчера провалялся в постели.